– Ах вы, мои дорогие… – Он открыл дверь машины и тут же влюбился в собак. Ной наклонился, начал чесать их за ушами и бормотать ласковые слова. Тем временем подошла Джейми, державшая потрепанный теннисный мячик.

– Их зовут Доброта и Милосердие, – сказала она, но не улыбнулась, когда Ной поднял взгляд.

Джейми подняла мячик; обе собаки тут же задрожали и сели, глядя снизу вверх алчными глазами. Мяч стремительно полетел в сторону, и ретриверы устремились в погоню.

– Хороший бросок, – пробормотал Ной.

– Я стараюсь поддерживать форму. Слишком хорошая погода, чтобы сидеть в четырех стенах. – Скорее всего, она просто не решила, стоит ли приглашать его в дом. – Давайте прогуляемся.

Видя, что собаки устроили борьбу за мяч, она повернулась и пошла в другую сторону.

Ною пришлось согласиться, что она действительно в хорошей форме. Пятидесятидвухлетней Джейми было трудно дать больше сорока. Можно было поклясться, что в двадцать лет она была менее привлекательной.

Лицо Джейми не было идеально гладким, но это только добавляло ему силы; сторонний наблюдатель обращал внимание на ее глаза, а не на окружавшие их морщинки. Эти глаза были темными, умными и немигающими. Волосы у Джейми были светло-русыми, длиной до подбородка, что идеально соответствовало форме лица и придавало ей облик зрелой деловой женщины, не суетящейся по пустякам.

Ее маленькое, хрупкое, стройное тело было облачено в красно-коричневые слаксы и простую хлопчатобумажную блузку, несомненно уютную и удобную. У Джейми была уверенная походка самостоятельной женщины, хорошо знающей, чего она хочет.

– Как поживает ваш отец? – наконец спросила она.

– Спасибо, нормально. Думаю, вы знаете, что в прошлом году он ушел на пенсию.

На сей раз она коротко улыбнулась.

– Да. Наверно, скучает по работе?

– Думаю, что скучал, пока не нашел себе дело по душе в молодежном центре неподалеку. Он любит возиться с подростками.

– Да. Он умеет обращаться с детьми. Я просто восхищаюсь им. – Она прошла мимо раскидистого куста, благоухавшего жасмином. – Если бы не это, вас бы здесь не было.

– Я ценю это. Как и то, что вы согласились уделить мне время, миссис Мелберн.

Вздох был еле слышным, но Ной увидел, как поднялись и опустились ее плечи.

– Просто Джейми. Он достаточно часто говорил со мной о вас, чтобы я могла называть вас Ноем.

– Серьезно? Я не знал, что вы так близки.

– Фрэнк был частью самого трудного периода в моей жизни.

– Большинство людей не любит видеться с теми, кто напоминает им о трудном времени.

– Я – нет, – лаконично сказала она и пошла к большому бассейну причудливой формы, отделанному белым камнем и окаймленному бледно-розовыми цветами. – Ваш отец помог мне пережить колоссальную потерю и увидеть торжество справедливости. Он – исключительный человек.

«Твой отец очень хороший человек, – однажды сказала ему Оливия. А позже добавила: – Рядом с ним ты – пигмей».

Ной отогнал неприятное воспоминание и сдержанно кивнул:

– Я тоже так думаю.

– Рада слышать.

Когда они миновали бассейн, Ной заметил вдали изумрудно-зеленый теннисный корт. За олеандрами и розами стояла уменьшенная копия главного здания.

– Мне не нравится ваша работа, – резко сказала она.

– Я знаю.

Джейми остановилась и оглянулась.

– Я ее не понимаю. Точнее, не понимаю, зачем вы это делаете. Ваш отец посвятил жизнь тому, чтобы сажать убийц в тюрьму. А вы посвящаете свою тому, чтобы их имена появились в печати. Прославляете то, что они сделали.

– Вы читали мои книги?

– Нет.

– Если бы прочитали, то знали бы, что я не прославляю ни людей, о которых пишу, ни то, что они сделали.

– Писать о них и значит прославлять.

– Писать о них – значит выставлять напоказ, – поправил Ной. – Людей, поступки, историю, причины. Объяснять почему. Моего отца тоже интересовало «почему». Далеко не всегда бывает достаточно «как» и «когда». Джейми, разве вы не хотите знать, почему умерла ваша сестра?

– Я знаю, почему она умерла. Потому что ее убил Сэм Тэннер. Потому что он был болен, ревнив и достаточно злобен, чтобы не дать ей уйти от него.

– Но когда-то они очень любили друг друга. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы пожениться и родить ребенка. Достаточно для того, чтобы она открыла ему дверь даже тогда, когда их брак был практически разрушен.

– А последним проявлением этой любви стало убийство. – Теперь голос Джейми был исполнен гнева и горечи. – Он воспользовался ее чувствами, ее преданностью, ее стремлением сохранить семью. Воспользовался так же неумолимо, как ножницами.

– Вы могли бы рассказать мне о ней то, чего не расскажет никто другой. О ее мыслях, чувствах, о том, что случилось перед тем, как ее жизнь превратилась в кошмар.

– А как насчет права на частную жизнь?

– У нее ведь никогда не было такой возможности, правда? – мягко ответил Ной. – Я могу обещать только одно: написать правду.

Она снова отвернулась и устало сказала:

– Есть разные точки зрения на то, что такое правда.

– Изложите свою.

– Почему он позволяет вам сделать это? Почему разговаривает с вами и вообще с кем-то после стольких лет?

– Он умирает, – прямо сказал Ной, внимательно следя за ее лицом.

Что-то мелькнуло на нем, отразилось в глазах, а затем исчезло.

– Хорошо, И как скоро это случится?

«Прямая женщина, – подумал Ной. – Прямая и честная».

– У него опухоль мозга. Диагноз поставили в январе и дали ему около года.

– Что ж, справедливость торжествует. Значит, он хочет напоследок погреться в лучах славы, прежде чем отправиться в ад.

– Может быть, он этого и хочет, – сдержанно ответил Ной. – Но книгу буду писать я. Не он.

– Вы напишете ее как с моим участием, так и без него.

– Да, однако с вашим участием она будет более объективной.

Она видела, что Ной не шутит. У него были умные и ясные глаза отца.

– Я не хочу ненавидеть вас, – сказала она скорее себе, чем ему. – Все эти годы моя ненависть концентрировалась на одном предмете. Я не собираюсь отвлекаться от этого предмета. Особенно теперь, когда его дни сочтены.

– Но вам есть что сказать, верно? Существуют вещи, о которых вы еще не говорили.

– Может быть… Вчера я беседовала об этом с мужем. Он удивил меня.

– Как?

– Дэвид думает, что мы должны дать вам интервью. Уравновесить то, что рассказывает вам Сэм. Он считает, что нельзя оставлять без внимания его отвратительные измышления. Мы были там, это стало частью нашей жизни. Мы знаем, как это случилось. Поэтому… да, пожалуй, мне есть что сказать.

Она сорвала цветок гибискуса и начала обрывать розовые лепестки.

– Я поговорю с вами, Ной. И Дэвид тоже. Пойдемте в дом. Мне нужно взглянуть на календарь.

– А почему не сейчас? – чарующе улыбнулся Ной. – Вы обещали уделить мне час, а прошло всего лишь полчаса.

– Должно быть, это у вас от матери, – задумчиво произнесла Джейми. – Брать быка за рога. Фрэнк действует тоньше.

– У каждого свои методы.

– Ладно. Пойдемте.

– Мне нужно взять кое-что из машины. Запись интервью на пленку защитит нас обоих.

– Тогда позвоните. Роза впустит вас.

– Роза? Роза Санчес?

– Ныне Роза Крус. Но вы правы, это та самая Роза, которая когда-то работала у Джулии. Последние двадцать лет она ведет у нас хозяйство. Не теряйте времени. Идите за своим диктофоном.

Ной управился быстро, хотя собаки подбивали его бросить им мячик. Это дало Ною повод задуматься над тем, не завести ли собаку.

Позвонив в колокольчик, он заметил, что на длинных стеклянных панелях с обеих сторон огромной белой двери выгравированы каллы, а из обрамляющих эти панели мраморных урн выбиваются наружу темно-красные и пурпурные фуксии. Судя по всему, цветы здесь любили и заботились о них.

Женщина, открывшая ему дверь, была очень маленькой, очень полной и напоминала бочонок, облаченный в тщательно выглаженную серую униформу. Волосы ее, точно того же цвета, что и одежда, были аккуратно (если не беспощадно) стянуты в пучок на затылке. Ее лицо было круглым и темно-золотистым, карие глаза с ореховым отливом смотрели неодобрительно.

Что ж, подумал Ной, сторож из этой женщины лучший, чем Доброта и Милосердие, которые в этот момент с наслаждением орошали колеса его взятой напрокат машины.

– Мистер Брэди, – ее голос звучал с сильным мексиканским акцентом и был холоден, как февраль, – миссис Мелберн встретится с вами в оранжерее.

– Спасибо. – Он прошел в фойе размером с танцевальный зал и едва не присвистнул при виде роскошной хрустальной люстры и сотен метров белого мрамора.

Роза деловито стучала каблуками, не давая ему времени рассмотреть картины и мебель. Но, судя по тому, что он видел, собакам здесь безобразничать не позволяли.

Оранжерея представляла собой башню с полукруглым стеклянным куполом, приткнувшуюся к южной части дома. Она была заполнена цветами, деревьями и экзотической смесью их запахов. По каменной стене стекала вода и собиралась в небольшом бассейне с белыми кувшинками.

Тут и там стояли кресла и скамьи. У высокой стеклянной стены было оборудовано место для беседы. Джейми уже ждала его в огромном ротанговом кресле с подушками в зеленую и белую полоску.

На столике матового стекла стояли прозрачный кувшин с ледяным чаем янтарного цвета, два высоких стакана и тарелка с печеньем в форме крошечных сердечек.

– В семь часов у вас коктейль, – напомнила Роза, сдвинув брови на переносице.

– Да, помню. Спасибо.

Роза фыркнула, что-то пробормотала по-испански и наконец оставила их наедине.

– Кажется, я ей не понравился.

– Роза любит опекать. – Когда Ной сел, Джейми наклонилась и наполнила стаканы.

– У вас великолепный дом. – Он обернулся и посмотрел через стекло на цветочные клумбы. – Далии потрясающие и очень хорошо сочетаются с дикими индигоносками и васильками.