Он занимался любовью с теми женщинами, кто, по его мнению, мог продвинуть его вверх по социальной лестнице и обеспечить ему должный комфорт.

Он был, как однажды выразился с отвращением презирающий его человек, бессовестным амурным авантюристом.

Феликс Хэнсон вбил себе в голову, что непременно должен жениться на богатой наследнице и вторгнуться на победной колеснице в высший свет. Единственной помехой в осуществлении столь дерзкого плана являлись отцы богатых наследниц, гораздо более проницательные, чем их дочери и жены, мамаши этих девиц.

Еще до того, как Феликс намеревался огласить свои намерения, его успевали выставить вон, подальше от намеченной жертвы, причем ему ясно давали понять, что он зря теряет время.

Однако находились в изобилии привлекательные замужние молодые женщины, уставшие от своих мужей и подыскивающие для флирта или короткого романа услужливого холостяка.

Порхая от одной дамы к другой, Феликс при их поддержке взбирался все выше по социальной лестнице и даже несколько раз присутствовал на приемах, где почетным гостем был принц Уэльский.

Вот на одном из таких вечеров он и познакомился со вдовствующей графиней Кэлвидон. Розалии Кэлвидон только что сняла годичный траур по супругу. Ей невмоготу стала загородная тишь и надоел черный креп, в который ей приходилось одевать себя в угоду моде, введенной королевой Викторией.

Все балы и приемы были ей недоступны, и после такого жуткого периода в своей жизни она преисполнилась решимости наверстать упущенное. Розалин была все еще невероятно хороша, несмотря на то, что не так давно отметила свой сорок седьмой день рождения. Она была находчивой, искушенной в житейских делах и в обращении с мужчинами. Более чувственной и изощренной в любовных играх женщины Феликс Хэнсон еще не встречал. Он был буквально ослеплен ею и впервые в жизни влюбился.

Но даже и в таких обстоятельствах Феликс Хэнсон был не способен на подлинное чувство. Ему никто на свете не был дорог, кроме самого себя.

Правда, поначалу он сделал Розалин Кэлвидон счастливой, но постоянные стычки с ее сыном портили ему настроение, и это отразилось на его отношении к ней. Вдобавок его стала утомлять ее ревность. Не доверяя ему, она настояла, чтоб они проводили большую часть времени в Кэлвидоне, где он был у нее на глазах.

Феликс нуждался в лондонских увеселениях. Это поднимало его жизненный тонус. По натуре он был столичный житель, хотя родился и вырос в глуши. Он занимался спортом, потому что благодаря этому поддерживал форму, но обильная еда и неимоверное количество потребляемого вина постепенно нарушали идеальные пропорции его атлетической фигуры.

Кэлвидон действовал ему на нервы. Он был равнодушен к красотам пейзажа и архитектуры, не ценил собранные там произведения искусства. Хотя величие этого дома он все-таки ощущал, но только потому, что мог отдавать приказания целой армии слуг, и все, что бы он ни пожелал, было у него под рукой. Но какой толк иметь машину, если нет рядом восхищенных зрителей, наблюдающих, как ловко он ее водит? И есть ли смысл выигрывать партию за партией в теннис или метко попадать в лунки на поле для гольфа в отсутствие толпы хорошеньких женщин, награждающих его аплодисментами и знаками своей благосклонности?

— Давай вернемся в Лондон, — всю весну упрашивал он вдовствующую графиню.

— Ради чего? — обычно спрашивала она в ответ. — Тебе тогда придется поселиться в своем клубе или я должна буду купить тебе квартиру. Ты же знаешь, что в фамильном особняке на Гросвенор-сквер нам нельзя быть вместе, как здесь, в деревенском доме.

— Почему же нельзя? — спрашивал он, надувшись.

— Потому, мой дорогой Феликс, что меня немедленно подвергнут остракизму все мои лондонские приятельницы. И будь уверен, что королева все узнает.

Феликс понимал, что спорить бесполезно.

Одно время он думал, что сможет убедить графиню выйти за него замуж, пока не выяснил, что если она вступит в новый брак, то лишится всех денег, какими сейчас располагает. Покойный граф составил завещание, когда сын его был еще ребенком, и поэтому право распоряжаться после его кончины всем семейным достоянием было отдано графине.

Будучи намного старше своей супруги, он понимал, что может умереть, когда Роджер будет не способен еще взять в руки ту власть, какую дает обладание огромными деньгами. Граф считал, что мальчик справится с тяжкой ношей под руководством матери.

Он все собирался внести изменения в завещание, но годы как-то шли незаметно, а граф все не удосуживался это сделать. Только когда он скончался, условия завещания открылись его сыну, поразив его, словно разорвавшаяся бомба.

«Как мог отец так поступить со мной?»— в тысячный раз задавался вопросом Роджер. Он знал, что ответ кроется в том, что старый граф обожал свою молодую жену. Он даже не мог представить себе, что его супруга поведет себя так, что Роджер придет в ужас и устыдится матери.

Розалин Кэлвидон была очень осторожна, пока ее муж был жив, и неукоснительно соблюдала правило: не пойман — не вор.

Но после его смерти она водворила Феликса Хэнсона в родовом поместье, бросив тем самым вызов собственному сыну. И добилась того, что ее сын покинул дом, а любовник стал подумывать, не поступить ли и ему так же.

«Мне пора сматываться отсюда!»— сказал Феликс сам себе. Кэлвидон-хауз вдруг показался ему если не тюрьмой, то позолоченной клеткой.

Ему через пару месяцев стукнет двадцать семь, и если он не предпримет шагов, чтобы обеспечить себе будущее, то вскоре обнаружит, что неумолимо стареет. Подобно многим женщинам, Розалин готова была преподносить ему цепные подарки, но скупилась на наличные деньги.

Хэнсона бросало в дрожь при мысли, что он должен набраться смелости и объявить ей о своей задолженности банку больше чем в четыре тысячи фунтов и о счете в одну тысячу, с которым его портной ходит за ним по пятам.

Сначала необходимо расплатиться с долгами, а потом уже налегке трогаться с места.

У него было припрятано кое-что именно на тот случай, чтобы продержаться на плаву некоторое время, пока он не обзаведется наконец богатой женушкой.

Возможно, он допустил ошибку, делая ставку на молоденьких девиц на выданье. Ему следует найти вдову, которая не лишится по завещанию супруга своих деньжат при вторичном замужестве, или старую деву, чьи сомнительные прелести даром не нужны никому. Перезрелая невеста рада будет любому жениху, а тем более она ухватится за такого неотразимого мужчину, каким считал себя Феликс Хэнсон.

Феликс полагал, что мир за пределами Кэлвидона просто кишит богатыми вдовушками и старыми девами. А здесь он был скован по рукам и ногам. К тому же Розалин с каждым днем становится все требовательнее к нему и все назойливее.

Разумеется, она боится потерять его, и на этом страхе можно сыграть, заставив ее расплатиться по его долгам.

Постепенно природный оптимизм взял верх над унынием, и Феликс Хэнсон подумал, что положение его не так уж катастрофично. В ближайшее время скучать ему не придется.

Сероглазка приглянулась ему. Не получилось сейчас, получится в следующий раз. Она только кажется недоступной, а сама наверняка поддастся его шарму и упадет к его ногам, как спелый плод. А уж он знает, как этим воспользоваться.

Феликс улыбнулся, поймав взглядом свое отражение в зеркале, вделанном в стену меж книжных стеллажей. Он не отказал себе в удовольствии полюбоваться собой. Без всякого сомнения, он просто красавчик, недаром женщины от него без ума. Его определенно ждет блестящее будущее, но он ничего не достигнет, теряя зря время в Кэлвидоне.

«Я должен поговорить с Розалин об этих чертовых долгах при первой же возможности», — решил Феликс.

Гордо расправив плечи и выпятив грудь, он еще раз взглянул на свое отражение, а потом покинул библиотеку и направился по главной лестнице в свои покои.

Он сделал это по привычке, потому что занимал спальню милорда на протяжении последних двух лет. Однако уже на лестнице Феликс вспомнил, что его переселили в другую комнату, расположенную в противоположном конце коридора.

Конечно, это помещение было не столь велико и роскошно, но Феликс не слишком огорчался по этому поводу.

В воображении ему представились прелестные; губки Сероглазки. Он дал себе зарок непременно поцеловать их в самое ближайшее время. Исполнив его, он мог с легким сердцем покинуть Кэлвидон-хауз.

С мыслью об Алинде он погрузился в сон.


Люси ввела Алинду в курс последних событий, подавая ей завтрак.

— Его милость отправился верхом на прогулку. Я слышала, как мистер Барроуз говорил, что мистер Эбби, старший конюх, всполошился, когда милорд распорядился, чтобы лучшую лошадь из конюшни подали к парадному подъезду к восьми часам.

— Надеюсь, милорд хороший наездник, — сказала Алинда, чувствуя, что от нее ждут каких-то комментариев.

— Не то слово! Лучше его нет — так говорит мистер Эбби, а уж он в этом разбирается.

В высказывании Люси, несомненно, содержалась доля правды, но Алинда в ответ ограничилась лишь молчаливым кивком. Ей хотелось поскорее закончить завтрак и приступить к работе.

Миссис Кингстон появилась в дверях, когда Алинда уже вставала из-за стола.

— Доброе утро, мисс Сэлвин.

— Доброе утро, миссис Кингстон.

— Я взглянула на то, что вы успели сделать вчера, и должна сказать, мисс Сэлвин, ваше мастерство меня поразило. Вы так искусно починили разорванную ткань, что обнаружить шов почти невозможно. Уверена, что ее милость будет также восхищена вашей работой, когда увидит ее.

— Спасибо, миссис Кингстон. Домоправительница положила на стол сверток.

— Здесь все нитки, какие грум мог приобрести в Дерби, а я уже отправила письма в Лондон и заказала все, что вам еще потребуется.

— Я перечислила только то, что нужно для комнаты герцогини, — объяснила Алинда. — Когда я осмотрю другие покои, то, вероятно, мне потребуется шелк других расцветок, а также золотые и серебряные нити.