По всему периметру комнаты на не соответствующих друг другу постаментах были установлены старые статуи Божией Матери и различных святых, об именах которых Митч мог только догадываться. Их незрячие глаза смотрели с растрескавшихся, со сколами лиц. Человеческие волосы на головах, спутанные и истонченные, выглядели, как будто их кто-то сжевал в одном месте или выщипал в другом. Они смотрели поверх такой же безжизненной группы манекенов, усаженных на четырех небольших церковных скамьях.

У Митча поползли мурашки по коже, когда он рассматривал их. Головы и торсы, некоторые с руками, но в основном без. Все без ног. На мужчинах были рубашки и галстуки, старые, изношенные пиджаки. Женщины были задрапированы в черную ткань, гладкие черные платки наброшены поверх их голов. Они все сидели, выражая бесконечное внимание, тупо уставившись на алтарь, свет от свечей мерцал на их пластиковых лицах.

И в стороне от алтаря стоял еще один представитель этого молчаливого скопища. Манекен-мальчик, одетый в черную рясу и грязно-белый стихарь. Служка…

Грохот, подобный раскатам грома, объявил, что Нуги поднимается вверх по лестнице. Он протопал по коридору и остановился как вкопанный в дверях комнаты с револьвером, направленным в потолок.

— О, Боже! — Он смотрел, широко раскрыв глаза, с отвисшей почти до груди челюстью. — Шеф, — прошептал он. — Я никогда не видел ничего подобного. Это жутко.

— Ты нашел что-нибудь внизу? — спросил его Митч, наклонившись и проводя рукой по потертой бархатной подставке для колен перед алтарем.

— Ничего, — ответил Нога, оставаясь в дверях и нервно скользя взглядом по лицам манекенов.

Митч распрямил спину.

— Это не настоящая церковь, Нуги. Здесь не обязательно говорить шепотом.

Взгляд громадного полицейского остановился на статуе Девы Марии, у которой отсутствовала половина лица. Он вздрогнул и с трудом сглотнул.

— Странно, — прошептал он, все еще не рискуя заговорить громко, — но внизу мне показалось, что здесь вообще никто не живет. Я имею в виду, что там нет никакого барахла — ни разбросанных газет, ни почты, ни безделушек, ни картин на стенах, ни зеркал. — Его глаза неожиданно снова широко распахнулись. — Вы знаете, вампиры не держат зеркал.

— Я не думаю, что он вампир, Нуги, — улыбнулся Митч, открывая дверцу шкафа в задней стене часовни. — Кресты отпугивают их.

— Это точно, Шеф.

В шкафу висели в ряд облачения священника, старые и потертые, но чистые и выглаженные. Некоторые вещи были еще в пластиковых мешках с логотипом химчистки Мюллера в Татонке. Черные и красные рясы, белые стихари и мантии пурпурного и кардинальского красного цвета, роскошное одеяние цвета слоновой кости с замысловатой вышивкой.

— Митч! — раздался снизу крик Лонни Дитца. — Митч!

— Поднимайтесь! — откликнулся Митч.

Дитц взлетел вверх по лестнице. Его лицо было пепельно-серым, что еще сильнее подчеркивал ярко-красный нос. Шапка слетела с головы, и его парик, похожий на маленького, испуганного животного, криво зацепился за лысину. Он остановился на лестничной площадке, и Митч следом за Нуги втиснулся в коридор.

— Я думаю, вам лучше пройти туда, — сказал Дитц. — Нам кажется, мы только что нашли миссис Флетчер.


Пат Стивенс откинул пыльный брезент с машины. Мумифицированные останки Дорис Флетчер находились за рулем ее «Шевроле Каприс» 1982 года выпуска. Она была одета в старый хлопчатобумажный домашний халатик, сгнивший в местах, куда попала жидкость от разлагающегося тела. Митч не знал, как она выглядела в жизни, была ли она стройная или полная, красивая или так себе. Сейчас она выглядела как нечто после сублимационной сушки, когда вся жидкость испаряется, а ткани и кожа сжимаются и плотно прилегают к костям — именно так все и произошло. Отвращение не давало описывать ее, сидевшую там, сморщенную, в своем полуистлевшем платье.

То, что она умерла зимой, спасло ее тело от разрушительного воздействия насекомых и гниения. К тому времени, когда наступила теплая погода, она была уже частично обезвожена. Время года помешало и соседям по запаху определить ее судьбу. Если бы Альберт Флетчер запер тело умершей жены в «Шевроле» в июле в Миннесоте, он не смог бы сохранить свою тайну и трех дней, не говоря уже о трех годах. Но Дорис Флетчер оказалась обязательной в смерти, если не была таковой при жизни.

— Как вы думаете, это он поместил ее сюда? — произнес Лонни, нервно прохаживаясь взад и вперед вдоль автомобиля. Нуги оцепенело стоял, прислонившись спиной к стене гаража, раскрыв в трансе рот. Дрожащие клубы белого пара, вырывающиеся изо рта, были единственными указателями, какой шок он только что пережил.

— Такой религиозный фанатик! Почему бы ему не устроить достойные христианские похороны? — спросил Пат Стивенс.

— Судя по всему, он не верил, что она заслужила их, — ответил Митч.

Он единственный прочитал записку, приколотую к платью Дорис Флетчер.

Грешная дочь Евы: будь уверена,

твой грех разоблачит тебя


9.41

— 28 °C, коэффициент комфортности: — 33

Стервятники из СМИ, кружа по городу со своими сканерами, настроенными на полицейскую волну, перехватили радиовызовы и прибыли к дому Альберта Флетчера раньше коронера. Они сгрудились на дороге, двигаясь, словно косяк рыбы, дрейфуя в унисон, пока их ряды не были рассеяны полицейскими, врезаґвшимися в их группы.

Митч выругался шепотом, когда попытался направить своих людей и криминалистов из БКР между гаражом и домом. Фотографы и телерепортеры представляли наибольшую помеху, пытаясь смешаться с официальными представителями, чтобы прокрасться незамеченными и сделать снимки тела и часовни.

Здесь было достаточно хлопот и без зевак. Мумифицированный труп трехгодичной давности представлял целый ряд технических проблем. Среди представителей БКР разгорелся жаркий спор по поводу сложившейся ситуации, и отсутствие Меган на обсуждении стало особенно заметно.

Митч не мог поверить, что она не приехала на место событий даже после второго, оставленного ей на автоответчике сообщения. Ей следовало быть здесь, в гуще событий, как только полиция начала шаг за шагом вести осмотр места преступления в доме Флетчера, делать записи, мысленно рисовать картину преступления, своим острым умом полицейского обрабатывать поступающую информацию, чтобы сформулировать новые теории.

Не обращая внимания на препирающихся агентов, Митч направился к боковой двери гаража. Он резко распахнул дверь и почти столкнулся с репортером, на щенячьем лице которого блуждала глупая улыбка и ярко блестели глаза.

— Вам придется подождать снаружи, — зарычал Митч. — Здесь могут находиться только сотрудники правоохранительных органов.

— Шеф Холт, — улыбка на лице парня расплылась еще шире, и он протянул Митчу руку, не сняв перчатку. — Я звонил вам с девяти часов. Но ваша секретарша — настоящая сторожевая собака.

— Натали — мой помощник по административным вопросам, — сказал Митч холодно, не обращая внимания на протянутую руку. — Она управляет офисом, и если она услышит, что ты называешь ее сторожевой собакой, она оторвет тебе голову и засунет ее в твою задницу. А сейчас, если не возражаешь, — сменил тон Митч, — я хотел бы поработать.

Мальчик-щенок, казалось, не знал, должен ли он рассмеяться или извиниться. Митч хмуро посмотрел на него и указал на дорогу. Однако, кем бы этот парень ни был, он оказался сверхнастойчивым и потащился вслед за Митчем к дому.

— Вам следует дождаться пресс-конференции, как и всем остальным, — взорвался Митч.

— Но, Шеф, вы, кажется, не понимаете. Я не из прессы. Я из БКР. — Он извлек удостоверение из кармана пальто и протянул его Митчу. — Агент Марти Вильгельм, БКР.

Митч остановился как вкопанный, его охватило беспокойство.

— Я не видел вас в этом деле раньше.

Мальчик-щенок одарил его кривой усмешкой, которая, казалось, была совершенно неуместна, учитывая обстоятельства.

— Меня только что назначили.

Митч сохранил бесстрастное выражение лица. Агент? Меган говорила ему, что Де Пальма предполагал прислать еще одного полевого агента, чтобы помочь ей. Она заметила, что воспримет это как знак своей неминуемой гибели.

— Хорошо, агент Вильгельм, — негромко, но жестко произнес Холт. — А где агент О’Мэлли? Это ее вы должны сторожить, а не меня.

Марти Вильгельм засунул свое удостоверение обратно в карман.

— Я не знаю. Ее освободили от этой должности.


14.20

— 26 °C, коэффициент комфортности: — 35

Тебя вышвырнули с работы. Тебе предъявили обвинение в клевете. Тебя пинает ногами в голову мигрень. Ты только что превысила на один день пребывание здесь, О’Мэлли… А еще ночь впереди.

Меган предположила, что был еще день, но время перестало иметь для нее значение, шторы в гостиной были опущены, создавая в комнате полумрак. Но даже смерть не была бы достаточно темной, чтобы облегчить боль в ее глазах, или достаточно тихой, чтобы препятствовать звукам, которые пронзали ее мозг. Холодильник, включившись, загрохотал и заскулил. Меган всхлипнула и попыталась свернуться в клубок.

Она все еще была в куртке, хотя один ботинок валялся у дверей, а другой — где-то в проходе между все еще не распакованными коробками. Намотанный на шею серый шарф пытался задушить ее, когда она переворачивалась с боку на бок в кровати. Меган сдернула шарф дрожащей рукой и постаралась сбросить его на пол. Ее волосы были по-прежнему собраны и стянуты резинкой на затылке в «конский хвост». Она ощущала каждую прядь, как будто чья-то невидимая рука тянула ее безжалостно за «хвост», но она не могла достаточно сконцентрироваться, чтобы стянуть резинку.

Боль была страшной, как будто дрель с пронзительным визгом непрерывно сверлила ее голову, а топор раскалывал череп на части. Боже, как ей хотелось, чтобы кто-то на самом деле расколол топором ее голову и избавил от мучений…