— Возмездие за грех — смерть! — закричал он снова, отступая по ступеням к алтарю.

— Альберт, прекратите! — потребовал Том, энергично двигаясь к нему. — Послушайте меня! Вы не контролируете себя. Вы не знаете, что творите. Вы не разобрались в том, что увидели. Теперь успокойтесь, и мы все обсудим.

Флетчер, не останавливаясь, двигался к алтарю, не спуская своих прищуренных глаз с отца Тома.

— «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные»,[8] — процитировал он утробным монотонным голосом и отступил в алтарь, заложив руки за спину и нервно перебирая пальцами. Его лицо побледнело и блестело, как воск, от выступившего пота. Мышцы напряглись, кожа натянулась на костях, как на барабане, и судорожно подергивалась.

На последней ступеньке отец Том сбавил темп и медленно протянул руку. Должен ли он был это предвидеть? Должен ли был что-то сделать раньше, чтобы предотвратить это? Он всегда думал об Альберте Флетчере как об одержимом, но не как о сумасшедшем. Бывали идеи и похуже, чем навязчивая идея Бога. Но безумие было безумием. Он протянул ему руку с намерением вытащить его набожность обратно через грань безумия.

— Вы не понимаете, Альберт, — тихо сказал он. — Пойдемте со мной и дайте мне шанс объяснить.

— Лжепророк! Сын сатаны! — Дьякон взмахнул рукой и основанием тяжелого медного подсвечника ударил отца Тома по голове.

Оглушенный, Том упал на колени на ступеньках и, не удержавшись, покатился вниз. Он не чувствовал ни ног, ни рук. От удара все безнадежно перепуталось в его разбитой голове. Он попытался заговорить, но не смог, попытался указать на дьякона людям, бросившимся к нему, и, пока они стояли вокруг, разинув рот от изумления, Альберт Флетчер улизнул через боковую дверь.

Глава 32

День 10-й

8.14

— 28 °C, коэффициент комфортности: — 38

— Лонни, Пат, проверьте гараж. Нуги, ты со мной, мы пойдем в дом.

Они стояли рядом с парой патрульных машин перед домом Альберта Флетчера. Холод, проникая сквозь слои тинсулейта и термакса, через гусиный пух и шерсть, доставал их, как если бы куртки полицейских были сшиты из тончайшего шифона. Никто из соседей, казалось, не был настолько любопытен, чтобы выйти на холод и поинтересоваться, зачем здесь полиция. Однако Митч поймал взглядом, как дрогнула занавеска в окне дома через улицу, и еще один человек с морщинистым лицом наблюдал за ними из соседнего с домом Флетчера особнячка.

— Не похоже, что он дома, — сказал Дитц, потирая друг о друга руки в перчатках. Черная ушанка из искусственного меха, нахлобученная на его голову, смотрелась как какое-то синтетическое существо, пытающееся спариться с его париком.

— Он только что напал на священника, — подчеркнуто медленно сказал Митч. — Я не думаю, что он полон желания раскатать перед нами красную ковровую дорожку…

«Какова была цель нападения? — подумал он. — Какой мотив?»

Отец Том, как мог, попытался объяснить ситуацию, пока доктор Ломэкс с озабоченным лицом обрабатывал рану на его голове в отделении скорой помощи городской больницы Оленьего Озера. Флетчер увидел его, обнимающего Ханну, и неправильно понял объятия.

Но вряд ли невинного объятия было бы достаточно, чтобы отбросить человека за грань здравомыслия.

Митч обратился к Ханне за подтверждением, когда она вошла в небольшую белую комнату. Ее била сильная дрожь — то ли от дознания, то ли от шока, то ли от того и другого вместе.

— Я не знаю, что он подумал, — пробормотала она, опустив глаза. — Весь мир сошел с ума.

…Аминь, мысленно произнес Митч, направляясь к входной двери дома Флетчера. Нуги обошел дом и остановился у черного входа на случай, если Флетчер был дома и захотел бы выбраться через него. Но куда бы дьякон ни улизнул, он сделал это пешком. Его «Тойота» осталась на парковке рядом с церковью Святого Элизиуса.

Митч распорядился, чтобы полдюжины полицейских обыскали окрестности пешком и на патрульных машинах. Все остальные полицейские города и округа были начеку. Он сомневался, что Флетчер вернулся домой, но это могло зависеть от того, насколько глубоко помешательство Альберта. В любом случае они получили ордер на обыск. Если они не возьмут Флетчера, они, по крайней мере, смогут обыскать его дом.

Он рывком распахнул наружную дверь и громко постучал по внутренней.

— Мистер Флетчер? — крикнул он. — Полиция! У нас есть ордер на обыск!

Он ждал, медленно считая до десяти. Меган сотрет его в порошок, так как он все проделывает без нее, но ее не было в кабинете, когда ему позвонили, а ждать он не мог. Митч поднял рацию и вызвал Нога.

— Делай свое дело, Нуги.

— Десять-четыре, Шеф.

В такие моменты Нуги переходил на жаргон, вместо «сообщение принято» или «прием подтверждаю», «все в порядке» — он употреблял шифр для коротких волн.

Митч посчитал, что он слишком стар, чтобы ломать наружные двери любой частью своего тела. У них был таран в багажнике машины Дитца, но они имели кое-что побольше и получше в лице Нуги. После завершения карьеры в футбольной команде колледжа из-за травмы колена тот всегда был рад врезать кому-нибудь или хотя бы во что-нибудь.

Резкий звук ломающихся досок пробил морозный утренний воздух. Несколько секунд спустя Нуги потянул входную дверь изнутри.

— Мне не нужно ничего из того, что вы продаете, — пошутил он.

Митч вошел в маленький холл.

— В самом деле? Я работаю два-по-цене-одного, специальная акция в этом месяце. Любому, кто выдаст мне дерьмо вместо дела, я дважды надеру задницу.

Густые брови Нуги поползли вверх, словно пара пушистых гусениц. Он отступил назад в гостиную и помахал Митчу изнутри.

— Вверх или вниз?

— Я наверх. Обязательно проверь подвал.

Митч осторожно поднимался по лестнице, отлично понимая, что будет беззащитен, если Флетчер сидит там, ожидая его с подсвечником или с автоматом «узи». Никто не мог предсказать, на что способен Флетчер, если его рассудок помутился. Никто не говорил, что он уже был сумасшедшим. Но вполне возможно, что у него давно не все дома, но окончательно крыша поехала, когда он увидел Ханну в объятиях своего священника.

Возмездие за грех — смерть. Порочная дочь Евы.

Он ненавидел ее все это время за то, что она вмешалась в обследование его жены? За ее попытки вылечить жену от болезни, которая в конце концов убила Дорис Флетчер? Или он убил Дорис сам?

— Мистер Флетчер? Полиция! У нас ордер на обыск!

Хорошо бы иметь ордер и на арест Флетчера, хотя Митч сомневался, что отец Том выдвинет обвинение. Он и так дал им возможность войти в дом дьякона на законных правах. Того факта, что Флетчер сбежал с оружием, было достаточно для судьи Витта выдать им ордер на обыск.

Половицы жалобно скрипнули, когда Митч вошел в узкий коридор. Сквозь двойные белоснежные шторы на окне в противоположном конце коридора проникал масляно-желтый утренний свет, но шторы полностью скрывали, что происходило в доме или на улице. По обе стороны коридора, такие же белые, как шторы, филенчатые двери вели туда, что архитектурно соответствовало бы спальням.

Дверь слева от него оказалась приоткрытой, и он осторожно заглянул в комнату. Она была почти пуста. В ней отсутствовали все признаки уюта, которые, возможно, наполняли комнату, когда была жива Дорис Флетчер. Инстинктивно Митч чувствовал, что суровый монашеский вид интерьера и декора был создан уже после ее смерти. Узкая койка стояла вместо удобной кровати. Она была покрыта армейским шерстяным одеялом, натянутым настолько туго, что монета в десять центов могла далеко отскочить от него. На прикроватной тумбочке стояла лампа, рядом с ней лежала потрепанная черная Библия. Еще одним предметом мебели был комод, на котором не было ничего из обычного личного барахла. На абсолютно белых стенах выделялись только распятие и гравюра цвета сепии с изображением Иисуса, украшенная старыми пальмовыми ветвями.

Дверь в комнату напротив оказалась запертой. Митч с силой ударил по ней тяжелым ботинком. Дверь распахнулась и закачалась на петлях, ударяясь о стену. Внизу Нуги отозвался на грохот криком, но Митч был слишком ошеломлен, чтобы ответить ему.

Темные плотные шторы блокировали уличный свет и изолировали комнату от внешнего мира, но в ней сверкало море огней от зажженных свечей. В воздухе витал густой запах воска. Ряд канделябров вытянулся вдоль стен, и от дрожащего света пламени танцевали на них густые тени. Конфеты в стеклянных банках — прозрачных, красных, голубых — стояли на приставных столиках. Света свечей было достаточно, чтобы показать, чем являлась эта комната — это была личная часовня Альберта Флетчера.

Стены комнаты были того же аспидного оттенка, как и стены в церкви Святого Элизиуса, и кто-то приложил огромные усилия, чтобы повторить сложные трафаретные узоры, украшающие церковь. Даже потолок был расписан, чтобы имитировать арки и фрески. Черновые наброски ангелов и святых смотрели вниз с серых облаков, их лица были странно, до гротеска искажены.

В одном конце комнаты стоял алтарь с обтянутой белой парчой и украшенной роскошными кружевами передней стенкой — антепендиумом. На нем были расположены все предметы для проведения католической мессы — толстый молитвенник в парчовом переплете, золотая чаша, пара канделябров с более толстыми белыми свечами. На стене над алтарем висело огромное старое распятие с нарисованным изображением Христа — изможденного и вытянутого, как борзая, — умирающего в муках, с сочащейся кровью из ран на руках и в боку.

Артефакты. Слово всплыло в памяти Митча, когда он рассмотрел все это. Предметы не были самодельной подделкой, они были подлинные. Он мог представить себе, как Альберт Флетчер тайком приносил их сюда из подвала дома приходского священника в темноте ночи, как чистил их длинными, костлявыми пальцами, как смотрел на них с фанатическим блеском в глазах. Подсвечники, распятия, мемориальные таблички с крестов, скульптуры…