21.57

— 34 °C, коэффициент комфортности: — 48

— В идеальном мире Ханна была бы кандидатом в святые, — произнесла Кэтлин Кейси. Она сидела на шатающейся кушетке в комнате медсестер, закинув ноги в кроссовках на светлый, из скандинавского дуба журнальный столик. На ней был зеленый хирургический костюм и белый медицинский халат, из нагрудного кармана которого выглядывал стетоскоп. Она задумчиво жевала пластиковый колпачок иглы и невидящим взглядом уставилась в телевизор у противоположной стены комнаты. — Все, кто заинтересован в создании такого прекрасного мира, проголосуют «за».

Меган поуютнее устроилась в том, что когда-то было мягким кожаным креслом. Еле-еле набитом — это определение больше соответствовало бы истине. Кроме них, в комнате не было никого. За открытой дверью сестринской царила тишина. Случайный телефонный звонок, случайный сигнал пейджера. Большая разница с больницами больших городов с их кодами и кризисами. Найти бы пустую койку и рухнуть в нее. Эта мысль вызвала у Меган улыбку. А еще лучше хорошую дозу димедрола, и восемь или десять часов забвения. Она потерла лоб и вздохнула.

— Как ее подчиненные относятся к ней? — спросила она, подчеркивая слово «коллеги» в своем блокноте.

— Как я говорила последним девяти полицейским, она — мечта медсестры. Я всегда хочу ущипнуть себя, чтобы поверить, что наяву работаю с ней. — В ее маленьких светло-карих глазах светился огромный опыт. — Шестнадцать лет в этом бизнесе. Я получила хороший жизненный опыт, работая с заносчивыми, высокомерными горожанами и своими начальниками, которые клялись, что у них не могло быть комплекса Бога, потому что они сами Боги. Если я узнаю в воротах рая, что те парни находятся на небесах, я немедленно отменю свою визу на въезд туда.

— А какие у нее отношения с другими врачами?

— Замечательные, за исключением нашего двойника Чада Эверетта.[7] Это доктор Крэйг Ломэкс. Он был недоволен, когда Ханну назначили руководителем отделения скорой помощи. Как-то от него ускользнуло, что сам-то он — паршивый доктор.

— Насколько недоволен?

— Достаточно, чтобы наказать нас всех своим плохим настроением. Достаточно, чтобы бросить вызов власти Ханны. — Она сделала глоток пепси без кофеина, затем передвинула колпачок от иглы чуть ниже между зубами. — Если вы спрашиваете меня, был ли он настолько взбешен, чтобы похитить Джоша, ответ — «нет». Он неприятен, но он не сумасшедший. Кроме того, он дежурил той ночью.

— А как насчет пациентов? — спросила Меган. — Вы могли бы назвать тех, кто остался недоволен результатами лечения? Кого-то, кто мог бы обвинить ее.

Кэтлин, задумавшись, провела рукой через густую копну своих рыжих волос.

— Вы знаете, это не похоже на наш город. Люди в маленьких городах не подают в суд за злоупотребление служебным положением. Они доверяют своим врачам, у них хватает здравого смысла понять, что не все и не всегда удается так хорошо, как хотелось бы, и это не всегда чья-то вина.

Меган продолжала упорствовать.

— А как насчет родственников тех пациентов, которые не хотели подавать жалобы? Или родителей, которые, возможно, потеряли ребенка?

— Дайте подумать… У Миллеров прошлой осенью умерла малышка от синдрома внезапной детской смерти. Ее доставили в больницу уже без дыхания. Ханна сражалась за ее жизнь до последнего, однако уже ничего нельзя было сделать.

— Миллеры подавали жалобу?

— Только не на Ханну. Она и так сделала более чем достаточно. — Она задумалась на минутку, мысленно просматривая список имен, и решительно отбросила всех в сторону. — Нет, я не могу ни на кого подумать. По-моему, никто не сделал бы такого. Ханна — превосходный доктор. Она может успокоить людей быстрее, чем пригоршня валиума. И она знает возможности нашей больницы. Она не стесняется пересылать пациента в более оснащенные клиники, если посчитает это оправданным. — Кэтлин стащила ноги с журнального столика, спрятала их под кушетку, вытащила колпачок изо рта и воспользовалась им, как указкой. — Я помню тот случай, когда она сама отвезла Дорис Флетчер в клинику Мейо, чтобы сдать анализы, потому что ее муж отказался сделать это.

— Флетчер? — Меган насторожилась. — Этот случай имеет какое-нибудь отношение к Альберту Флетчеру?

Кэтлин закатила глаза.

— Собственный Дьякон Оленьего Озера, так сказать, рука судьбы. Мир катится в бездну… Женщины — корень всего зла… Посыпать голову пеплом… Его изречения. Вы этого Альберта Флетчера имеете в виду? Да. Бедная Дорис имела несчастье выйти за него замуж, прежде чем он стал фанатиком.

— И он не отвез ее в больницу для обследования? — недоверчиво переспросила Меган.

Медсестра опять закатила глаза.

— Он считал, что им следует подождать, пока Бог излечит ее. А Бог тем временем поднимал руки к небесам и восклицал: «Я же дал вам клинику Мейо! С ума сойти! Что еще ты хочешь?» Бедная Дорис…

— Как Флетчер отреагировал на то, что доктор Гаррисон отвезла его жену на то обследование против его воли?

— Он был взбешен. Альберт недолюбливает самостоятельных, решительных женщин. Он считает, что мы до сих пор должны расплачиваться за грехи Евы.

— От чего умерла его жена? — спросила Меган.

— Весь желудочно-кишечный тракт вышел из строя, затем отказали почки, — объяснила Кэтлин. — Это было ужасно. Тогда так и не поставили точный диагноз. Я сказала, что Альберт кормил ее мышьяком, но кто слушает медсестер?!

Меган не рассмеялась, и Кэтлин поспешила добавить:

— Я пошутила. О мышьяке. Это была шутка.

— А он мог бы ее убить? — серьезно спросила Меган.

Медсестра широко распахнула глаза. Ее светлые брови поползли вверх от удивления.

— Чтобы дьякон нарушил заповедь? Небо погаснет, и земля разверзнется под ногами, или что-то в этом роде.

— Было ли вскрытие?

Казалось, рассудительность возвращалась к Кэтлин, но она продолжала нервно вертеть колпачок иглы в своих маленьких руках.

— Нет, — тихо ответила она. — В клинике Мейо настаивали на нем. Они не могли установить точный диагноз болезни без дополнительного исследования. Но Альберт отказался по религиозным мотивам.

Меган вновь уставилась на свои записи в блокноте. Сообщения о грехе. Личная вендетта. Если Флетчеру так или иначе удалось отравить жену и выйти сухим из воды, он все еще мог бы вынашивать идею наказать Ханну за ее вмешательство. Если он сумасшедший и достаточно извращен. Он вел занятия по религии в тот вечер, когда Джош исчез, но если рассматривать его в партнерстве с таким же сумасшедшим, тогда на его алиби можно не обращать внимания.

— Но вы же на самом деле не считаете, что он украл Джоша, так? — осторожно забросила удочку Кэтлин. — Я быстрее бы поверила, что это сделал Оли, за что он и жарится в аду.

Меган с усилием поднялась из кресла.

— Я, конечно, могу представить, как он жарится, но я думаю, что он наверняка хранит место еще для кого-то. И моя работа — узнать для кого.

Только останется ли это все еще ее работой к концу недели — вопрос, который терзал Меган, когда она ехала через весь город.

Она проклинала офисную политику и с удовольствием послала бы ее к черту. Она приехала сюда делать работу, простую и ясную. Но не было ничего простого или ясного в ситуации, в которую их всех втянули — ее саму, Митча, Ханну, Пола, всех жителей Оленьего Озера, всех людей за пределами сообщества, которые поспешили на помощь. Один акт зла изменил все их жизни. Похищение Джоша привело в движение цепочку событий и действий. Они не могли теперь контролировать свою жизнь и свои действия, все зависело от следующего шага сумасшедшего.

Меган спрашивала себя, понимал ли это похититель, кто бы он ни был. Вглядываясь через лобовое стекло в мрачную холодную ночь, она думала, каким будет этот следующий ход и как он повлияет на невольных участников игры его больного воображения.

Власть. Желание иметь власть Бога. Быть самим Богом. Обладать властью ломать судьбы людей, пока они не попросят о милосердии. Стремление показать, насколько он умнее, чем все остальные.

— Легко выиграть игру, если вы — единственный, кто знает ее правила, — пробормотала Меган. — Дай нам ключ к разгадке, черт побери! Всего лишь одну паршивую подсказку. Тогда мы посмотрим, кто есть кто.

Скоро. Это должно случиться скоро. Она чувствовала, что время уходит. Ультиматум Де Пальмы висел над ее головой как дамоклов меч. Надо, чтобы произошло что-нибудь хорошее.

Она повернула на Симли-стрит в районе к западу от церкви Святого Элизиуса, выключила фары и дала «Люмине» проехать на накате полквартала, прежде чем припарковалась у тротуара. Было только десять часов, но улица казалась вымершей. Жители опрятных, похожих на коробки домов приклеились к телевизорам, по которым начались десятичасовые новости. Все, за исключением Альберта Флетчера. В окнах гостиной дома номер 606 по Симли-стрит свет не горел. Темными оставались все окна полутораэтажного дома.

Где мог быть шестидесятилетний католический дьякон в десять пятнадцать вечера в среду? С какой-нибудь горячей вдовушкой, уйдя от действительности, выключив свет? Представленная картинка вызвала у Меган усмешку.

Она пересекла улицу и целеустремленно зашагала вниз по тротуару к дому, как если бы у нее были все основания быть там. Весь трюк проникнуть незамеченным на объект, который вам не принадлежит, — притвориться, что он ваш. Она прошла по подъездной дорожке дома 606 и проскользнула за гараж, тем самым лишив возможности увидеть ее всех соседей, которые случайно могли оказаться у окон, выходящих на улицу.

Снег под ее ботинками скрипел, как пенопласт. Даже текстильный верх ее меховой куртки стал жестким от холода. Каждое движение сопровождалось звуком, похожим на шуршание сминаемой газеты. Пытаясь вытащить из кармана куртки небольшой фонарик, она проклинала себя за стремление работать в этом богом забытом морозильнике. В рукавицах залезть в карман было крайне неудобно, и это было одной из причин резкого уменьшения числа карманных краж во время холодов.