Все бесполезно. Он ненавидел их, ненавидел больше любого кошмара, но поделать ничего не мог. Собственная беспомощность ошеломляла, наполняла горечью, болью…

Алек услыхал тихий сонный стон Джинни и поцеловал ее. Какая милая, хорошая и добрая, эта его незнакомая жена.

Но почему он не может вспомнить?


Они провели на борту «Найт Дансера» уже четыре дня, когда Джинни совершенно точно уверилась в своей беременности. Она стояла на коленях, нагнувшись над ночным горшком, напрягаясь, сотрясаемая рвотными спазмами.

— Господи, Джинни, что случилось? Морская болезнь? У тебя?

Джинни отвернулась, не желая, чтобы он видел ее такой.

— Уходи!

— Не будь дурочкой. Позволь помочь тебе.

— Уходи, Алек. Пожалуйста.

Но он не ушел. Наоборот, намочил полотенце и решительно направился к ней. Джинни почувствовала благословенный холод на лице и плечах, и это оказалось невероятным облегчением.

— Как ты?

— Больше ничего не осталось… — прошептала она, желая лишь одного — умереть и покончить с этим.

— Сухие спазмы?

— Звучит очаровательно.

— Совсем как ты, любимая. Очаровательная и совершенно зеленая. Если этот горшок тебе больше не нужен…

Алек, не договорив, подхватил ее на руки, понес к постели, уложил и сел рядом. На лоб Джинни легла прохладная рука.

— Никак не могу поверить, что ты, прирожденный моряк, и вдруг страдаешь морской болезнью.

— Это не морская болезнь.

— Тогда что? Съела что-то за ужином?

— Нет, боюсь, что виновник — ты, если хочешь знать правду.

— Я?!

Алек долго недоуменно смотрел на Джинни и наконец расплылся в широкой, по-мужски самоуверенной, совершенно непростительной улыбке.

— Хочешь сказать, что забеременела?

— Не знаю. Думаю, что да.

Алек немного помедлил, размышляя:

— У тебя не было месячных, по крайней мере с тех пор, как мы в первый раз любили друг друга… после того как я начал новую жизнь. Я попрошу доктора Прюитта осмотреть тебя, хорошо?

— Нет. Не желаю, чтобы он что-то делал со мной.

Почувствовав новую волну тошноты, Джинни схватилась за живот.

— О Джинни, мне так жаль. Морское путешествие и беременность…

— Постараюсь выжить.

— Знаю, ты слишком упряма для чего-то другого. Какой у тебя срок, не знаешь?

— Думаю, ты наградил меня ребенком еще до того, как мы поженились, дьявол тебя забери.

— Настоящий мужчина! Неужели я настолько силен, что взял твою девственность… жаль, что не помню этого… и посеял в тебя свое семя, словно трудолюбивый фермер, и все за такое короткое время! Могуч и силен! Никаких сомнений!

— Будь у меня силы, врезала бы тебе хорошенько в живот!

— Ничего подобного ты не сделаешь, а вместо этого будешь спокойно лежать и отдыхать. Пойду спрошу доктора Прюитта, какая пища для тебя сейчас лучше всего, может, он сумеет дать совет, хорошо?

Джинни кивнула, чувствуя себя слишком ужасно, чтобы связно думать.

— С тобой ничего не случится. Я точно знаю, что делать, когда начнутся роды. — И тут же замер, нахмурив брови. — Почему я уверен, что знаю все о родах?

Джинни неловко поежилась:

— Думаю, ты чувствовал себя очень беспомощным, когда умерла первая жена. И как-то, познакомившись с арабским лекарем, постарался научиться у него принимать роды. Какая-то часть твоего мозга все помнит, и сейчас это вырвалось наружу.

— Ненавижу! Ненавижу себя! — Алек с силой ударил кулаком по бедру.

— Папа, что случилось?

Алек оглянулся на Джинни и поманил к себе дочь:

— Подойди сюда, Холли.

Девочка, поколебавшись, нерешительно шагнула в каюту.

— Иди сюда, — повторил Алек, похлопав себя по ноге. Малышка взобралась на колени отца, и тот прижал ее к груди.

— Я слыхала, как Пиппин сказал мистеру Питтсу, что это ужасно странно, но ты стал забывать самые обыкновенные вещи, обо всем спрашиваешь, даже о том, что должно быть твоей второй натурой. Но тут он увидел меня, и лицо у него при этом… не представляешь, как смешно он выглядел!

Алек грязно выругался, но тут же застыл от ужаса, не сводя глаз со своей слишком внимательной дочери.

— Все в порядке, папа. Если хочешь говорить плохие слова, я не возражаю.

— Ты слишком терпелива, Холли. Но это правда, я действительно ничего не помню. Меня ударило по голове обломком мачты во время урагана.

Малышка, склонив голову набок, вопросительно взглянула на отца:

— И меня тоже не помнишь?

Алек хотел солгать, но по своему короткому опыту общения с дочерью понял, что это бесполезно — слишком уж она проницательна. Возмутительно проницательна.

— Не помню.

— Но он скоро поправится, Холли, — поспешно вмешалась Джинни, прислонившись к изголовью койки. — Папа и меня не помнит. Зато вспоминает разные мелочи, с каждым днем все больше, и людей, с которыми встречался раньше, в прошлом. Нужно только немного подождать, и, думаю, он и нас узнает.

Холли, ничего не ответив, долго изучала лицо отца, потом медленно подняла голову и погладила его по щеке:

— Все будет хорошо, папа. Я расскажу о себе. А если что-нибудь понадобится, только попроси.

— Спасибо, — пробормотал Алек, вновь поражаясь этому маленькому созданию, плоти от плоти его. — Кажется, мне очень повезло с женой и дочерью.

Холли, немного помолчав, обратилась к мачехе:

— Жаль, что ты себя плохо чувствуешь, Джинни, но миссис Суиндел говорила доктору Прюитту, что все это естественное состояние и не стоит даже расстраиваться.

Рот Джинни сам собой открылся.

— Я хочу маленького братика, папа. — Не ожидая ответа, Холли соскользнула на пол и ринулась к двери: — Я иду на палубу. Пиппин присмотрит за мной. — И мгновенно исчезла.

Алек озадаченно уставился на дверь.

— Просто невероятно.

— Скажи лучше, вечно умудряется услышать всех и вся.

Алек, наклонившись, нежно погладил плоский живот жены.

— Ну что, подарим Холли маленького братца?

— А вдруг он будет похож на меня?

— Весьма неприятная история: каждый джентльмен в округе будет добиваться его внимания.

Джинни хихикнула и ущипнула его за руку, но тут новый приступ тошноты подкатил к горлу, и она скорчилась, обхватив себя руками:

— Проклятие! Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу простить тебя!

Алек посидел рядом, пока Джинни не заснула, и отправился на поиски доктора Прюитта, а потом провел несколько часов в нелегких размышлениях. Алек прекрасно видел бросаемые на него исподтишка взгляды: любопытные, встревоженные, даже сомневающиеся. И за что их осуждать? Человек, потерявший память? Вещь неслыханная.

Алек пытался напрячь мозг, вспомнить, но перед глазами мелькали лишь несвязные сцены, быстро исчезавшие. Раздражение и злость накапливались с каждой минутой, не давая покоя. Джинни в основном оказалась права: именно люди из прошлого являлись ему, люди, имена которых он не мог назвать. Теперь он увидел несколько женщин, почти всех можно было назвать красавицами: обнаженные стройные тела соблазнительно манили… И сам он, голый, на постели, ласкает, целует, вонзается в них.

Алек покачал головой. Неужели он действительно был таким похотливым козлом? Неужели ему было безразлично все, кроме минутного наслаждения? Неужели сами женщины и их переживания нисколько не занимали его?

И тут перед ним снова предстала Неста, мертвая, смертельно бледная, на белых простынях.

Крупные капли пота выступили на лбу Алека. Он просто не в силах больше вынести этого.

Уже ближе к полуночи Алек занял место Питтса у штурвала.

— Шторм вот-вот налетит, — заметил он.

— Благодарение Богу, не очень сильный.

— Уверены в своем решении, Эйбел? «Пегас» был бы только вашим судном, и вы стали бы капитаном.

— Уверен, милорд, — кивнул великан. — Балтимор — местечко неплохое, и я бы мог ужиться в Америке. Кроме того, мое место — с вами и вашей семьей. Особенно… — Голос оборвался, словно валун, покатившийся с обрыва.

— Особенно с тех пор, как я ни черта не могу вспомнить, и мы с таким же успехом могли бы направляться сейчас в Китай, поскольку я ничего не знаю об Англии.

— Да, милорд.

И на этом, предположил Алек, тема была закрыта.

Глава 20

Они причалили у Саутхемптонской пристани в конце декабря. Как истинная уроженка Балтимора, Джинни не могла жаловаться на серое, угрюмое небо, с которого сыпал мелкий дождь, на ветер, проникавший сквозь самый плотный плащ. Все же небо в Балтиморе было не таким мутно-свинцовым. Мужчины, кишевшие на пристани, были одеты как американские матросы, и клерки, и ломовики, но странный выговор, и еще более странные, непонятные слова… она никогда ничего подобного не слышала.

«Добро пожаловать в Англию», — подумала она. Англия — заклятый враг ее страны всего пять лет назад. Она действительно выбрала себе необычную судьбу, вышла замуж за англичанина. Что ж, как постелешь, так и поспишь. Она действительно не только постелила себе постель, но и лежала в ней, бесчисленное количество раз, опьянев от счастья, и доказательство тому — ребенок в ее чреве.

Джинни вздохнула и поплотнее завернулась в плащ. Живот оставался по-прежнему почти плоским: небольшой бугорок пока заметен только ей и Алеку, но груди стали заметно тяжелее, а платья приходилось расставлять в талии.

Иногда Джинни казалось, будто муж знает ее тело едва ли не лучше, чем она сама. Часто, после жарких объятий и ласк, он приподнимался на локте и долго, внимательно глядел на нее.

Потом клал на живот ладонь с растопыренными пальцами, задумчиво хмурился и кивал себе. Или просто смотрел на ее живот, улыбаясь по-мужски самодовольно.

Высокомерный, но поразительно терпеливый и спокойный, если учесть тот факт, что большая часть прошлой жизни скрыта непроглядной мглой, а короткие обрывки сцен и событий обычно тут же исчезают, оставаясь неуловимыми. Только однажды за все путешествие Джинни видела Алека по-настоящему рассерженным. Один из новых членов команды, американец из Флориды Криббс, ухитрился пронести на борт и спрятать солидный запас спиртного, напился вдрызг и, увидев вышедшую на палубу Джинни, не упустившую случая насладиться теплым вечером, настолько осмелел, что отважился полезть к ней с весьма неуклюжими нежностями, за что и поплатился сломанной челюстью. Алек не терпел дураков, и Джинни обнаружила, что, хотя муж и не помнит ее, все же готов защищать до конца… в данном случае, очевидно, конца Криббса.