«Но это был первый и последний раз для Розалин», — решил Ланс. Он осторожно высвободил меч из хватки жены и убрал его в сторону. Склонившись над любимой, он запечатлел поцелуй у нее на лбу, наслаждаясь нежностью ее кожи и теплом солнечного света, проникающего сквозь окна спальни.

Его сердце переполнилось любовью и благодарностью за чудо, которое произошло с ним, хотя он до сих пор не понимал, как такое могло случиться. Ведь его бросили связанным в трюме тонущего корабля, к тому же, он был без сознания.

Ланс думал, что есть единственно возможное объяснение тому, как он мог освободиться. Хотя раньше никогда бы не подумал, что его спасителем должен будет стать старый негодяй Просперо. Кто еще, кроме колдуна, обладал силой, чтобы развязать веревку на руках и благополучно вернуть его на берег?

«Но неужели это действительно важно: кто и как», — подумал Ланс, благодаря судьбу за предоставленный шанс. Он склонился над своей спящей дамой, перебирая пальцами ее шелковистые волосы. Солнечный свет проникал сквозь золотистые пряди и отражался в его кольце.

Его кольце? Он поднес руку близко к лицу и поразился, обнаружив свой перстень на пальце. Тот самый, который он не надевал с ночи ограбления. Тот, который он в последний раз видел в каюте корабля на столе, вместе со своими карманными часами.

Его сердце упало. Ланс отодвинулся от Розалин и бросился искать одежду, которую камердинер снял с него. Чертову одежду уже унес его шустрый Барнс, но интересующий Ланса предмет все еще находился здесь, лежал на комоде. Его карманные часы, немного поцарапанные и помятые, с замершими стрелками, которые остановились из-за того, что внутрь попали вода и песок. Ланс положил часы на свою ладонь, и внезапно его поразило чувство осознания происшедшего, накрывшее его волной.

Его спасла не магия колдуна, а простой смертный, человек, который, должно быть, приложил немыслимые усилия, рискуя собственной жизнью, лишь бы вытащить Ланса из трюма, и каким-то образом смог благополучно доставить его на берег.

Во второй раз Рейф Мортмейн спас его из воды. И Рейф не утонул вместе с кораблем. Он все еще был жив, и Ланс был очень рад этому. Независимо от того, где бы ни находился его друг, куда бы ни уехал, Ланс знал: Рейфу Мортмейну еще раз удалось укротить своего волка.

Эпилог

Ланс оделся и тихо спустился по лестнице. Розалин еще спала, измученная всем тем, что произошло за последние сутки. И хотя Ланс ничего не хотел сильнее, чем обнять ее, потеряться в ее сладкой пылкой страсти, он был согласен подождать, потому что теперь им принадлежало все время мира.

Будущее, раскинувшееся перед ним, представлялось более светлым и радостным, чем оно было даже в тот день, когда он заносчивым молодым солдатом отправился на поиски славы. Но сейчас ему нужно было разобраться с одной частью прошлого, выполнить одну грустную обязанность.

Он должен был попрощаться с Вэлом.

Ланс, неслышно ступая, зашел в большую залу и отпустил серьезного молодого лакея, несшего траурную вахту около покойного.

Ему нужно было побыть наедине с братом.

По обычаю Сент-Леджеров Вэла положили в гроб, устланный цветами, в богато обставленной гостиной. Позже его пронесут по скорбящей деревне и упокоят в могиле под церковью.

Ланс подошел к гробу. Его сердце снова сжалось при виде неподвижного тела брата, обряженного в его лучший сюртук. Черты лица Вэла разгладились в выражении покоя, одна упрямая прядь как обычно упала ему на лоб. Его исцеляющие руки были сложены на груди. Казалось, он наконец отдыхает от своей боли.

Ланс с трудом сглотнул, яростно моргая, прежде чем смог заговорить:

— Вэл, между нами всегда существовала странная связь, не зависимо от того, как упорно я пытался разорвать ее. Поэтому я надеюсь, что ты слышишь меня даже с далеких небес.

Когда-то, давным-давно, ты коснулся меня, чтобы исцелить, и не только мое тело, как я понимаю сейчас. Но есть кое-что, чего я никогда не рассказывал тебе о том дне. Ты спас не только мою ногу. Ты также спас мою жизнь, — Лансу пришлось глубоко вздохнуть, прежде чем он смог продолжить: — Хоть я и проклинал тебя за это после того, как ты принес себя в жертву ради меня. Я больше никогда не мог быть таким беспечным. Таким эгоистичным, чтобы снова преднамеренно попытаться расстаться с жизнью. Это заставило меня стать лучшим солдатом, лучшим офицером, меньше думать о себе и больше о своих людях. И меня наградили за это.

Ланс посмотрел на брата, его голос охрип от любви, которую он чувствовал к этому благородному человеку, и которую прежде был не способен осознать.

— Но все эти медали за доблесть должен был получить ты. Я не могу представить себе поступка более мужественного, чем забрать боль другого человека и сделать ее своей. И все же ты никогда не просил каких-то наград. Тебе даже не нужна была моя благодарность. Все, что ты требовал, это чтобы я простил себя. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь сделать это, Вэл. Не до конца, — Ланс глубоко вздохнул. — Но обещаю тебе, я постараюсь.

— Спасибо, — прошептал Вэл Сент-Леджер. — Это все, что я хотел услышать.

Его веки дрогнули, и он медленно сел.

Ланс открыл рот, его сердце безумно билось в груди. Ошеломленный даже более, чем когда Сайлас Брэггс ударил его по голове, Ланс отшатнулся от гроба, едва устояв на ногах. Он упал бы на пол, если бы не наткнулся на стул.

Чувствуя головокружение, Ланс смотрел на Вэла. Он, должно быть, спит или наконец-то сошел с ума. Его брат… его мертвый брат спокойно стряхивал лепестки цветов с сюртука и улыбался ему.

— Не смотри на меня так, будто я приведение, Ланс.

— А разве это не так? — прохрипел тот.

— Не думаю, — Вэл осторожно похлопал себя по груди и широко зевнул, как человек, пробудившийся от глубокого сна. Неуверенно выбравшись из гроба, он, прихрамывая, подошел к зеркалу в позолоченной раме, висевшему на стене.

Распахнув сюртук и подняв рубашку, Вэл исследовал свою обнаженную грудь. Там не было ни следа от раны.

Все еще ошеломленный, Ланс смог подняться на ноги и неуверенно подойти к брату, глядя на его тело без какого-либо намека на недавнее ранение.

— Но… но в тебя стреляли, — беспомощно произнес Ланс. — Я своими глазами видел рану.

— Да. Удивительно, не правда ли?

— Удивительно? Черт возьми, это невозможно.

— Вообще-то, возможно, — Вэл заправил рубашку обратно в бриджи, хмуро глядя на свое отражение, пока пытался разгладить сюртук. — Некоторое время назад я обнаружил, что обладаю способностью погружаться в транс, даже более глубокий, чем твой. Только я не скитался. Когда я переношу болезнь, не ту, которую забираю от других, а свою собственную, я могу отрешить свое тело от внешнего мира, пока оно не исцелиться самостоятельно. Конечно, я никогда не пробовал делать это с чем-то таким серьезным, как пулевое ранение, — Вэл содрогнулся. — Но когда Брэггс выстрелил в меня, у меня не осталось выбора.

Ланс мог только тупо кивнуть, едва в состоянии воспринимать то, что говорит Вэл, едва в состоянии верить, что его брат… жив.

Он провел ладонями по рукам Вэла, касаясь их, чувствуя тепло, пульсирующее под кожей, и начал дрожать, внезапно лишившись самообладания от силы своей радости.

Его брат был жив! Брат, над которым он рыдал, умолял, почти сошел с ума от горя…

Но волна счастья и облегчения внезапно исчезла, когда до Ланса наконец дошли слова Вэла. Он окаменел от внезапного гнева.

— Ты всегда мог делать это? Погружаться в исцеляющий транс? Какого черта ты никому не сказал?

— Мама и папа знают об этом.

— Но их здесь нет, не так ли? — отрезал Ланс. — Ты чертов дурак, я мог заживо похоронить тебя под полом церкви.

Одной мысли об этом было достаточно, чтобы Ланс содрогнулся, но Вэл не казался сильно взволнованным.

— О, сомневаюсь, что дело дошло бы до этого. Хотя я не мог двигаться, но почувствовал, что пробуждаюсь от транса ранним утром.

— Ранним… — Ланс задохнулся, нахмурившись. — Ты хочешь сказать, что был в сознании, когда я зашел в комнату.

— Ну, ммм… да, — немного робко ответил Вэл. — Полагаю, был.

— Тогда какого дьявола ты не подал мне какой-нибудь знак?

— Я собирался, но… — губы Вэла изогнулись в легкой улыбке. — Ты начал говорить, и это было так интересно, что мне пришлось позволить тебе закончить.

Мрачный взгляд, которым Ланс пронзил брата, заставил бы другого человека убежать в поисках укрытия, но Вэл просто стоял, поправляя свои манжеты.

— Ты хоть представляешь, каково это, — прохрипел Ланс, — так горевать о ком-то, что боишься, обезуметь?

— Собственно говоря, да, Ланс, — возразил Вэл. — Я испытывал подобное каждый раз, когда натыкался на твое тело во время твоих скитаний. Когда мы были мальчишками, я обычно рыдал рядом с тобой, уверенный, что в этот раз ты точно умер, а ты тут же вскакивал, крича: «Попался, Вэл!» — Рот Вэла сжался в тонкую линию: — Так что, возможно, я ждал все эти годы, чтобы сказать это тебе, — Вэл посмотрел на него с самой озорной улыбкой, которую Ланс когда-либо видел на лице брата, и мягко произнес: — Попался, Ланс!

Ланс моргнул, втянув воздух, как будто его ударили. Он рыдал как младенец около тела брата, а все, что Вэл мог сказать ему — попался?

Слепая ярость взорвалась внутри Ланса. Прежде чем смог подумать, он сжал кулак, размахнулся и ударил Вэла в челюсть с такой силой, что тот упал.

Ланс тут же ужаснулся своему поступку. Его брат восстал из мертвых, и вместо того, чтобы с радостью заключить того в объятия, он ударил его. Своего бедного хромого брата, который только что чудесным образом излечился от ужасного ранения.

Ланс присел на корточки, с волнением глядя на Вэла: