— Да что ты знаешь, — я развернулась, стукнув кулачком ему по груди, — что ты вообще знаешь? Это моя бабушка!

— Была, Алиса! — твёрдо сказал Лекс. — А теперь пойдём.

Следующая поездка в автобусе была чем-то смутным и непритяным. Лекс посадил меня на свои колени и я, прижавшись к его груди, беззвучно плакала. И только его руки, поглаживающие осторожно мою спину не давали мне сорваться и переступить черту, когда плач перерастает в настоящую истерику. Руки окольцовывали, закрывали от страшного мира, отодвигали страхи.

— Тшш, моя девочка! Всё хорошо! Всё будет хорошо.

Тогда я не верила, что может быть ещё хуже. Гораздо хуже, и что эти краткие мгновения близости, когда везде только мрачные лица и слёзы, я буду вспоминать с нежностью и печалью и буду смотреть в прошлое глазами тридцатипятилетней женщины с лицом и фигурой девятнадцатилетнего подростка. Но на тот момент меня интересовало только моё всепоглощающее горе.

В себя я пришла где-то на середине поминок. Ну, как пришла в себя… Наверное, стала вполне адекватно мыслить и немного соображать. Мы сидели в шикарном ресторане. Погодите-ка, я отлично помню, что мама заказывала в "Юнионе", а что это за место?.. Последний вопрос я задала сидевшему рядом со мной Лексу. Напротив разместили мама и дедушка.

— Это "Гокусен", — коротко ответил парень. Да, воистину краткость — сестра таланта.

Я осмотрелась — это и в правду был траурный зал самого шикарного ресторана нашего города. Эту комнату я видела только на рекламных брошюрах. Чёрные тяжёлые шторы. Тёмный паркет. Круглые столики из чёрного дерева. И шикарная хрустальная люстра наверху, переливающаяся различными цветами. Зеркальный потолок. Тут всё так и веяло роскошью. И цены были соответственные, больше даже чем заоблачные.

— Ты превратил моё горе в фарс какой-то, — прошипела я, косясь на довольных жизнью и едой гостей.

— Ты не хочешь сказать мне просто "спасибо"? — учтиво осведомился Лекс, в ответ на моё шипение.

— Да "спасибо" тут и не пахнет!

— Согласен. Тогда — Большое спасибо.

— Не дождёшься. Сначала этот автобус и катафалк, теперь это. Что ты хочешь всем этим сказать? Купить меня, как шлюху? — да, я несла бред, но в моём затуманенном слезами мозгу, это всё казалось логически верным выводом.

— Купить? Как кого? — подавился Лекс. — С дуба рухнула? Я хотел лишь отдать прощальную дань той, что воспитала такую красивую и умную девушку. Ну, кажется, с умной я промахнулся чуть… Гомене.

— Что? — не поняла я.

— Извини, если тебе что-то не нравится. Я хотел как лучше…

— А что это было. Гимене?

— Гомене, — поправил Лекс. — По-японски означает "извини".

— Аа… — протянула я, вспомнив, что он увлекается восточными культурами. — Мама, можно я пойду погуляю? Тут душно.

Застолье как раз находилось на стадии того, чтобы вместо поминок перерасти в шумную пирушку. Именно того, чего я боялась.

— Иди. Мы тоже скоро пойдём домой.

Я была в холле уже через три минуты, зябко кутаясь в надетый чёрный пиджак. За стеклянными дверями шёл снег, куда-то спешили люди. Жизнь продолжалась и я была не в силах остановить течении времени. И от этого делалось ещё больнее. Душа металась внутри. Ей было тесно в грубой человеческой оболочке. Хотелось высоты и счастья, а была лишь грязь и беды. Страшно, холодно, одиноко…Жизнь почему-то виделась в чёрно-белом цвете.

— Время лечит, — на плечи легло тяжёлое чёрное пальто с меховым воротником.

— Знаю. Но как смириться с тем, что от меня ушёл самый дорогой человек на свете ушёл и больше никогда не вернется…

— Никак. Просто боль притупится. Но она будет. Всегда. Надо просто научиться с этим жить.

— Жить? Как? Разве можно жить после того, что произошло сегодня? Люди не живут с разорванным на кусочки сердцем, — вздохнула я.

— А почему ты считала бабушку самым дорогим тебе человеком? Разве это не должна быть мать?

— Мама? Мама была постоянно на работе — она усердно трудилась, чтобы обеспечить мне счастливое детство. Меня воспитала бабушка, — пожала плечами я.

— Понятно. Я тоже рос без матери, — Лекс обнял меня, и я услышала ласковый, успокаивающий шёпот. — Это очень тяжело.

— А где…

— Марина Валентиновна, — Лекс отпустил меня, и я обернулась. По лестнице спускалась мама в чёрном платке под руку с дедом. Мужчина подошёл и протянул руку дедушке, кивком поприветствовал маму. — Хочу представиться Вам, дабы не было никаких недоразумений. Я Александр, молодой человек вашей дочери.

— Молодой человек? — пронеслось в голове. — Чего он мелет?

— Валентин Прохорович, очень приятно с вами познакомиться. Я очень много слышал о Вас и Вашей супруге от Алисы.

— Много слышал? — опять возмутилась мысленно я. — Врёт и не краснеет! Сначала парень, потом это! Наглый врун…

— Я очень соболезную Вам. Это поистине невосполнимая утрата, поэтому я хотел отдать последние почести той, которая воспитала такую прелестную леди.

— Вы ведь тот молодой человек, который вывел Алису из квартиры и потом подходил возле автобуса? — припомнила мама.

— Да. Да. Это я. Я не думал, что вы меня вспомните.

— Спасибо большое за ресторан и автобус с оркестром, сынок, — устало вздохнул дедушка.

— Но это ещё не всё. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы были не одни в этой утрате. Поэтому, вот, — и Лекс, словно фокусник, достал из кармана брюк два конверта.

— Что это? — спросила мама, разглядывая жёлтый прямоугольник.

— Это путёвки в Иерусалим. Если Алиса захочет, то она тоже сможет поехать. Надо просто заказать ещё один билет. Я бы очень хотел, чтобы вы помолились в этом святом городе за свою мать, — он взглянул на маму, а потом перевёл взгляд на деда, — и супругу.

— Хорошо, — кивнула мама. — Алиса ты едешь?

— Нет, — покачала головой я. — Я хочу остаться здесь.

— Хорошо, — снова кивнула мама. — Нам только надо собрать вещи…

— Ничего собирать не надо. Вот, — он протянул пластиковую карточку маме. — Здесь сто тысяч долларов.

Мама побледнела. Дед ухватился за перильце лестницы и вперил взгляд в Александра.

— За…за…зачем?

— Я же сказал, что хочу, чтобы моя девушка была счастлива. А Иерусалим сейчас — это самое лучшее для её мамы и дедушки. Пользуйтесь на здоровье. Это лишь малая толика того, что я могу для вас сделать в это трудное время.

— Но…

— Ничего не надо говорить. Просто пользуйтесь. Сейчас Максим вам объяснит все детали, — Алекс повернулся, и я увидела, что в кресле, около бара сидит водитель Макс, который тогда отвозил меня домой. — Макс, подойди сюда на минутку.

— А Алиса? — забеспокоилась мама.

Но Алекс просто наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Она поразительно быстро успокоилась, и её лицо прояснилось. Мама кивнула. Лекс ещё раз принёс соболезнования и, обняв меня за плечи, вывел наружу. Около ресторана стоял шикарный лансер чёрного цвета. Лекс деликатно открыл мне дверь:

— Садись скорей. Не бойся так, я не кусаюсь.

Я села, стараясь не дрожать и не выдавать того бешенства в глазах, которое появилось после его пламенной и бурной речи о том, что я его девушка, как много я для него значу и как он хотел бы отблагодарить моих родственников за такого чудесного ребёнка!

— Николя, трогай! — приказал Лекс, беря в свою руку одну из моих ладошек. — Замерзла совсем.

— Не прикасайся ко мне, — я выдернула ладонь, а на лице у Лекса отразилось непонимание. — В какой цирк ты превратил похороны самого дорого мне человека? Что ты устроил! Сначала эти бомжи… Ты убил одного…

— Да, не…

— Не отрицай, — прервала я его. — Я сама своими глазами видела кровь. И эта твоё Алик останется с зачисткой! Потом автобус, шикарный ресторан, где поминки просто превратились в попойку и это представление перед моей мамой и дедом! Почему ты всё отменил? Может мы хотели скромные похороны без фанатизма?! А ты? Что сделал ты? Превратил всё это в народное шоу! Так давайте! Устроим грандиозные похороны! Пригоним элитный автобус! Закажем супер-катафалк! Да сделаем так, чтоб у всех челюсти поотвисали. Да что вы, это ведь так мелко. И нам этого недостаточно. Мы закажем шикарнейший ресторан. Да не просто закажем, а снимем его весь на целый день! Но нет, нам и этого мало! Мы сначала поухаживаем за наивной дурочкой, а потом спровадим родителей, подкупив их нехилой суммой! И под конец покажем девочке шикарную машину бизнес-класса, дабы уж точно сразить на повал. Я не продажная шлюха! Заруби это себе на носу… и на том, что пониже…

— Николя, стой! — машину сильно тряхнуло, и лансер остановился у обочины. — Выйди из машины.

— Что? — захлопала ресницами я, удивлённая переменой тона.

— Выйди из машины и прокричись, иначе Николя на всю жизнь оглохнет, — совершенно спокойно произнёс Лекс.

— Не выйду, — уперлась, ожидая подвоха.

— Нет, ты выйдешь и прокричишься. Я не хочу, чтоб у одного из лучших моих людей лопнули барабанные перепонки!

— Не выйду! С какой стати?

— Выйдешь!

— НЕ ВЫЙДУ!

— ВЫЙДЕШЬ!

— НЕ ВЫЙДУ!!!

— НЕТ ВЫЙДЕШЬ!!!

Мы могли бы так долго переругиваться, если бы не услышали сначала тихое хихиканье с переднего сиденья, а потом и оглушительный хохот минуте на третьей. Ругаться мы как-то сразу прекратили, уставившись на спинку водительского кресла. После нескольких секунд затишья, из-за спинки показалась растрёпанная каштановая голова с зелёными глазами и римским профилем. Мужчина была старше меня как минимум вдвое.

— Александр Аркадьич, если вы и дальше будете продолжать в том же духе, то я точно оглохну. И при этом здесь будет вина не только этой милой юной леди.

Сказать, что мне стало стыдно — значит не сказать ничего. Я покраснела, побледнела и в конец проблеяла: