— Это Шимазу.

Торговец мгновенно побледнел. Японец наверняка сегодня готов идти до конца, а перекрыть его цену нет никакой надежды. Шимазу наблюдал за ведущим с мрачным лицом, непроницаемым, как у игрока в покер. Перед тем как в очередной раз подать знак, он немного колебался, замедляя таким образом торг. Периодически повисающее молчание было таким напряженным, что вскоре оно стало казаться более оглушительным, чем боевой клич. Даже Наташа занервничала.

Якоб отступил на сумме в четыреста тысяч, понимая, что ему не победить. К великому изумлению Наташи, Шимазу тоже вышел из игры, и всего лишь через минуту полотно ушло к кому-то третьему. Оказывается, японец вовсе не собирался покупать картину — его единственной целью было нарушить планы Якоба. У Наташи по спине пополз неприятный холодок: как же велики ставки в мстительной игре, свидетельницей которой она только что стала!

Якоб был вне себя от ярости. Когда минут через тридцать, под гром аплодисментов, аукцион был объявлен закрытым, он вскочил со своего места и, буркнув «спокойной ночи», поспешно удалился.

Наташа немного посидела, дожидаясь, когда поредеет толпа. Ее не очень вдохновляла перспектива отправиться домой. После такого феерического вечера будет не просто вернуться к беспощадной реальности ее нынешнего положения. Однако реальность заявила о себе сама, и гораздо раньше, чем можно было ожидать. Глядя невидящим взглядом на трибуну, Наташа почувствовала, что кто-то садится на соседнее место.

— Добрый вечер, красавица.

Вздрогнув от неожиданности, она повернулась на голос и оказалась лицом к лицу с Марком.

— Что ты здесь делаешь? — задала она совершенно излишний вопрос. Опешив от удивления, Наташа не успела вложить в свой голос достаточную долю отвращения.

— Как это что? — пожал плечами Марк. — Конечно, консультирую клиента, какую цену стоит предлагать. Нам посчастливилось купить «Девочку с кошкой» Моризо, но две другие вещи мы упустили. Хотя купить хотя бы одну вещь на аукционе такого уровня — уже триумф, не так ли?

Как всегда в его присутствии, Наташино сердце подпрыгнуло и бешено забилось. По телу пробежало знакомое покалывание, во рту пересохло.

Смокинг Марка отличался тем же высочайшим качеством ткани и пошива, что и весь его гардероб. Сочетание черного цвета с белоснежной рубашкой выгодно оттеняло строгие линии его загорелого лица. Как известно, смокинг всегда придает облику мужественность, но Марк был в нем просто неотразим! Эффект был именно таким, какого и следовало ожидать: ее ноги словно превратились в желе.

Но последним штрихом, несомненно, был характерный, только ему присущий запах одеколона, сделанного по его специальному заказу. Еще с прошлой ночи Наташа очень живо помнила и этот запах, и свое унизительное поражение, которое ему сопутствовало. Как назло, он удивительно гармонировал с изысканным запахом роз и восточными ароматами ее собственных духов.

— А сейчас, — продолжал Марк, — я с нетерпением жду позднего ужина. Может быть, в «Пти Марми», как ты думаешь?

— Собираешься отпраздновать с клиентом удачную покупку? — спросила Наташа, стараясь вложить в вопрос все свое ехидство.

— О нет! Меня будет сопровождать моя любимая египетская царица! Кстати сказать, сегодня вечером она выглядит совершенно умопомрачительно! — Без тени смущения он скользнул взглядом вдоль ее облегающего платья, с нескрываемым восхищением любуясь тем, как откровенно оно подчеркивает форму ее груди, как соблазнительно выглядывает в разрезе изящная ножка.

К собственному смятению, Наташа почувствовала, что ее тело автоматически откликается на столь дерзкий взгляд этого мужчины. Чтобы отвлечься, она принялась постукивать туфелькой по полу.

— Я… э-э… мне бы не хотелось нарушать твои планы. Ради Бога, иди в ресторан со своим клиентом.

Марк ухмыльнулся:

— Он человек немолодой и будет рад отправиться домой спать. Кроме того, я объяснил ему, что у меня уже назначена встреча, и он прекрасно меня понял, когда я указал на тебя!

Наташа покраснела до корней волос.

— Ты имел наглость хвастаться мной, как чистокровной лошадью!

— Но меня можно понять, ведь ты необыкновенно красива. Любому мужчине чертовски приятно, когда его женщина вызывает зависть у знакомых.

— Я не твоя женщина! — с жаром воскликнула Наташа, но тем не менее это заявление было ей приятно, — А что касается ужина, то об этом ты можешь забыть.

Но ее желудок выбрал именно этот момент, чтобы протестующе заурчать. Она вспомнила, что с тех пор, как она перед выходом из дома проглотила кусочек тунца и несколько жалких хлебцев, прошло уже несколько часов.

Марк от души расхохотался, и Наташа посмотрела на него с упавшим сердцем. Ну какая женщина найдет в себе силы устоять перед таким подкупающе мальчишечьим поведением? Она знала наперед, что все ее попытки сопротивляться обречены на провал.

— Конечно, — продолжал Марк все с той же приятной улыбкой, — если ты по своей воле не хочешь пойти со мной обедать, я, пожалуй, сейчас же начну тебя принуждать! А после того, как мы устроим сцену в этом зале, вряд ли можно рассчитывать быть допущенным сюда вновь. Однако, мадемуазель, как бы вам не пожалеть, оставшись в одиночестве: вас не пугает риск, которому вы себя подвергаете? Я страшен в гневе!

Были ли в его голосе эти дразнящие иронические нотки, или ей почудилось? Напоминание, в какой бы легкой форме оно ни прозвучало, совершенно излишне. Наташа слишком хорошо сознавала его власть над собой, хотя в эту минуту казалось совершенно невозможным поверить, что Марк когда-нибудь воспользуется этой властью.

Марк следил за тем, как меняется выражение ее лица, и на миг в его глазах мелькнуло непонятное раздражение. Он решительно встал и предложил Наташе руку. Ощутив под своей изящной рукой его силу, она вдруг почувствовала, как по ее телу пробежала волна странного трепета. Рядом с этим могучим мужчиной она особенно остро сознавала собственную женственность, и это очень тревожило Наташу. Она привыкла рассчитывать только на себя, и теперь ей было так странно чувствовать себя уязвимой и восприимчивой к мужской заботе и поддержке.

Пока они стояли в очереди в гардероб, держа в руках номерки, Наташа задумалась над явной противоречивостью своих ощущений. С одной стороны, Марк был ей почти отвратителен, с другой — на нее завораживающе действовал не только он сам, но и та обостренная чисто женская реакция, которую он был способен пробудить в ее теле в любой момент. Как ни странно, Наташе пришлось признаться самой себе, что в эту минуту в мире не существовало другого мужчины, в обществе которого она бы предпочла оказаться. Неожиданное открытие заставило ее немного нахмуриться. Она возмутилась еще сильнее, когда Марк помог ей надеть пальто, а потом, галантно взяв под руку, увел в ноябрьскую ночь…

* * *

Двери лифта открылись, и Марк с Наташей выскочили в коридор. Пока Наташа спешила к дверям своей квартиры, ее ботинки на низких каблуках звонко цокали по кафельному полу. Марк, бесшумно двигаясь в кроссовках, посмеиваясь обогнал ее, и они, как дети, бросились к двери наперегонки.

К финишу оба пришли одновременно, с неудержимым хохотом дружно врезавшись в дверь. Смех Марка был глубоким и теплым, и Наташа надеялась, что он не уловит оттенка напряжения в ее собственном смехе.

— Так нечестно, на тебе кроссовки, — взбунтовалась она, опуская взгляд на его обувь. Взгляд помимо ее воли скользнул вверх, пройдясь по линялым джинсам, облегающим длинные мускулистые ноги, к модной замшевой куртке, которую она сама помогла ему выбрать в «Блумингдэйле». Пока они шли от машины до подъезда, на куртку уепели нападать снежинки, и теперь они растаяли, оставив после себя капельки воды.

С аукциона минуло три недели. Если бы ей тогда сказали, что в ближайшее время Марк будет распоряжаться практически каждой ее свободной минутой, она бы, наверное, была близка к полуобморочному состоянию. Однако случилось именно так, а Наташа чувствовала себя, на удивление самой себе, неплохо.

Поразительным подтверждением тому стал праздник Дня Благодарения, когда Марк отпустил ее в Пенсильванию, к родителям. За праздничным обедом Наташа была какой-то необычно рассеянной. Она все время грезила наяву, думая о Марке. Даже ночью, когда она спокойно уснула в кровати, в которой спала еще девчонкой, он явился ей во сне.

На следующий день после ленча, на который подавали неизбежные в таких случаях бутерброды с остатками праздничной индейки, она вдруг неожиданно для самой себя объявила, что должна возвращаться в Нью-Йорк. Поскольку дело происходило в пятницу и впереди предстояли еще два нерабочих дня, родители обменялись между собой понимающими взглядами, как бы говоря: «Ну, что я тебе говорил?» — но вопросов, к счастью, не задали, за что Наташа была признательна им еще больше…

* * *

За эти три недели они с Марком с поразительной дотошностью изучили Нью-Йорк. Начиная с первого вечера после аукциона, когда Наташа в своем лучшем вечернем платье обедала с Марком в «Пти Марми», она успела надеть все вещи из своего гардероба: Марк водил ее по ресторанам, театрам, музеям и даже универмагам (однажды в субботу он заявил, что никак не может обойтись без ее совета при покупке). Но больше всего Наташа любила ходить на открытия художественных выставок.

Как-то вечером они отправились в кино на классический японский фильм, а после решили по такому случаю и пообедать в японском ресторанчике. Им подали крепкие напитки и изящно сервированные на лаковом подносе аппетитные рулетики из сырой рыбы с рисом и водорослями и мисочки с соусом…

* * *

Безуспешно пытаясь вставить ключ в замок, Наташа застонала:

— Больше я никогда не позволю тебе поить меня сакэ! Я и не знала, что эта штука так валит с ног!