В этом Джулиан не сомневался. Его лошади были намного лучше того, что имение когда-либо ему дало. Или может когда-либо дать. Глядя на зеленые холмы на фоне серого хмурого неба, Джулиан вдруг почувствовал холод.

Дарингем уходил корнями в далекое прошлое, как и сам титул. В средние века, во времена рыцарей, которые сражались за своего короля, награждавшего их земельными наделами и крестьянами.

Дом, построенный на века, представлял собой все, о чем только мог мечтать герцог. Оттуда, где они с Тристаном стояли, Джулиан видел дом во всем его великолепии. Особняк был построен в виде гигантской буквы «Е». Обращенный на запад, главный вход представлял собой внушительное зрелище со своей массивной дверью, достаточно широкой для королевского антуража.

Сам Джулиан редко пользовался центральным входом, предпочитая менее величественные двери в задней части среднего крыла, где жили они с отцом, и где располагалось большинство спален. Там же находился его кабинет, как и тот, что использовался маркизом.

Южное крыло было единоличным владением герцога. Хотя дед Джулиана много лет не покидал своих покоев и никогда не принимал гостей, он сохранял четвертую часть здания за собой и свитой своих слуг. Это был мрачный чертог, и Джулиан проводил здесь как можно меньше времени.

Третье крыло буквы «Е» занимали слуги. И хотя оно тоже было величественным, кухня ютилась на конце крыла как бедный родственник.

Построенная из дерева, кухня являлась результатом изобретения современной плиты. Не желая нарушать внешнюю архитектуру здания уродливыми печными трубами, было решено кем-то — Джулиан не знал, кем именно, — добавить к служебному крылу пристройку.

Прямо за кухней располагались конюшни. Это было очень удобно для Джулиана, он проводил в доме ровно столько времени, сколько необходимо. Ему надо было лишь выйти из конюшни и пересечь сад к семейному входу.

Когда-то здесь стоял и малый замок. Они с Мэнни часто играли в его руинах. Брат читал ему древние записи поместья с благоговением в голосе, почтительно переворачивая старые страницы, вглядываясь в неразборчивый почерк их предков.

Он поддразнивал Мэнни, напоминая ему, что рыцари в прежние времена были в основной своей массе невежественными и недалекими людьми и, возможно, даже никогда не видели записей, не говоря уже о том, чтобы делать их своей рукой. «Заткнись, Эппи, — мягко укорял его Мэнни. — Я читаю».

В то время как Джулиан волочился за служанками и сбегал от своего наставника, чтобы сломя голову носиться верхом на лошади по поместью, Мэнни с головой уходил в подготовку к своему будущему положению герцога.

Истории и наследия было достаточно для Мэнни, достаточно для того, чтобы мириться с порками, истошными воплями и тирадами, с жизнью в постоянном страхе днем и дрожанием в своих комнатах по ночам.

Старый герцог был безумцем, только никто, кроме них, похоже, не осознавал этого. Отец оставлял их тут на месяцы для «воспитания в традициях герцогов Дарингемов», традициях, которые, очевидно, требовали тяжелых побоев и визгливых оскорблений.

Оглядывая сейчас этот буколический пейзаж, Джулиан видел бурлящий мрак, который все еще живет под тонким слоем внешней идиллии. Старый герцог в резиденции, разумеется. Как было всегда. И хотя его грубые руки сморщились от старости, а яростный рев превратился в сиплое рычание, злоба его не ослабевала.

Несмотря на то, что в течение двадцати лет он был прикован вначале к креслу, а затем к постели, старик держал дела имения мертвой хваткой. Даже сейчас Джулиан выполнял особый приказ деда, следуя верхом на Тристане предписанным маршрутом.

Не дай Бог иметь свое собственное мнение, особенно если оно противоречило герцогским планам. Старику потребовалась почти неделя, чтобы прийти в себя от предложения Джулиана заменить старые печные трубы или, по крайней мере, укрепить их. Они простоят еще сотню лет, и с какой стати он хлопочет о таких пустяках, когда надо делать настоящую работу?

На самом деле Джулиан был рад, что герцог загружает его сейчас делами. Иначе он не смог бы устоять перед соблазном близости Иззи. Именно сейчас, когда он так сильно нуждается в ней, и когда позор прошлого только-только отступил. Сладость Иззи, ее запах временами просто переполняли его.

Только находясь за переделами дома, ища отвлечения в утомительных жалобах арендаторов, он мог забыть о ее коже, о ее роскошных волосах.

Джулиан застонал. Ну вот, опять. Она сводит его с ума. Его внимание нужно ей не больше, чем внимание Тристана. Конечно, трудно сказать наверняка, ибо всякий раз, когда он приближается к ней, она бежит к ночному горшку.

Повернув Тристана в сторону мельницы, Джулиан стиснул зубы и приготовился к очередной нудной обязанности. Судя по черным грозовым тучам, затягивавшим небо, надо успеть сделать как можно больше до того, как разразится гроза. А главное — прогнать из головы образ обнаженной Иззи, извивающейся на его постели.

Увидев Дарингем, Иззи теперь представляла себе то богатство и статус, которые унаследует Джулиан. Поместье оказалось больше, чем она могла себе вообразить. Но это его право, и она не винит Джулиана, что он делает все необходимое, дабы добиться желаемого.

И все же он всегда так восприимчив к отцовским желаниям, всегда пляшет на веревочках любви и долга; она видела это всякий раз, когда он получал письмо от отца. Иззи задавалась вопросом, что произойдет в тот день, когда Джулиан наконец поймет, что, сколько бы он ни подчинялся отцовской воле, маркиз не способен ответить на любовь, которой ждет его сын, сам того не осознавая.

Прогуливаясь, Иззи углубилась в безграничный лес, шагая по тропинке, которую обнаружила несколько дней назад. Красота природы в имении притягивала ее словно магнитом, а холодный дом — пугал.

Ей отвели покои, настолько пышные и обширные, что она до сих пор еще не успела их осмотреть, так, по крайней мере, ей казалось. В распоряжении у них с Бетти были прямо-таки королевские покои, и они перекатывались в них, как камешки в бочке.

Комнаты были прекрасны, но напрочь лишены тепла. Сколько бы огня ни разводили слуги в каминах, он не мог согреть холодную, лишенную любви душу дома. Иззи ненавидела этот роскошный дом.

Нуждаясь в живительной гармонии природы, она проводила дни в неугомонных поисках покоя в пышной зелени августа. И находила успокоение в древних деревьях, холмах и лощинах, небольших кучках камней и шифера, отмечающих место давно заброшенного маленького коттеджа.

Иногда на этих прогулках она видела Джулиана, едущего верхом на Тристане на расстоянии или разговаривающего с арендаторами, чьи маленькие аккуратные домики располагались прямо за границей обширного парка вокруг помещичьего особняка.

Остановившись на одно мгновение, она уступила постоянной дурноте, которая мучила ее. Прислонившись к гигантскому, раскидистому дубу на краю большой прогалины, Иззи ослабила железную узду, в которой обычно держала себя, и позволила коварной руке усталости украсть ее волю.

Большую часть времени ей удавалось бороться с тошнотой, но порой, когда она была с Джулианом или думала о нем, тошнота подступала с новой силой.

Стоя с закрытыми глазами, она ощущала на коже освежающий ветерок, который выманил ее сегодня из дома. Прислонившись головой к стволу дерева, она заставила себя подумать о том, чтобы покинуть Джулиана.

Это вполне возможно. У нее есть ее наследство, которое по-прежнему лежит в красивой шкатулке, которую он подарил ей, надежно припрятанное на самом дне одного из ее сундуков. Есть люди, к которым она может обратиться, — Селия, леди Гринли, даже Эрик.

Но может ли она оставить его? Как бы ни претила ей мысль о влиянии на ее ребенка маркиза — или странного герцога, деда Джулиана, которого она еще ни разу не встречала, — она искренне верила, что муж имеет право растить своего сына. Если ему удастся преодолеть эмоциональную пустоту собственного детства, она уверена, из него выйдет хороший отец.

А какой матерью будет она? Ее мама была чудесной, но ведь она была счастливой женщиной. Потеря же Иззи ее независимого будущего и безразличие Джулиана к ее любви делало ее, бесспорно, несчастной. Сможет ли она выдержать это мучительное существование? И есть ли у нее выбор?

Несмотря на все свои мечты о свободе, о независимости от кого бы то ни было, она знала, что, не задумываясь, отбросила бы все это прочь, если бы Джулиан ее любил. Правда, она всегда тосковала по такому месту, где могла бы быть по-настоящему полезной, а не просто племенной кобылой или украшением, как большинство женщин в кругу Джулиана, но…

Неужели это так необычно — мечтать о свободе и приключениях, когда другие думают лишь о мужьях и положении? И что важнее?

Какое-то движение на дальнем конце поля привлекло ее внимание. Джулиан верхом на пританцовывающем Тристане возвращался со своего еженедельного объезда земельных угодий. Иззи печально улыбнулась, когда великолепный мужчина и не менее великолепная лошадь исчезли за раскидистым шатром деревьев.

Они так прекрасны. Сердце ее защемило от любви к мужу. Вздохнув, она призналась себе, что одна из причин ее каждодневных прогулок — это желание хотя бы мельком увидеть его. И заполнить свои пустые дни.

Иззи не знала, чем себя занять. Домашнее хозяйство велось компетентно, и хотя определенно были изменения, которые она внесла бы, это не ее дело. Она не настоящая хозяйка дома. Иззи подружилась с главным садовником, и он, похоже, с энтузиазмом воспринимал ее идеи, но потребуется время для того, чтобы она начала что-то менять в холодно чопорных, неукрашенных садах вокруг дома.

Определенно не сегодня. Иззи устала, хотя еще только минул полдень, и решила прилечь. Небо заволокли тучи, близилась гроза. Возможно, она возьмет еще какую-нибудь книгу из обширной библиотеки. У нее в комнате есть удобное кресло у окна, в котором она может почитать и понаблюдать за небом.