Он спас ее, чтобы обречь себя на благородство. Эта мысль повергала Варю в смятение. Ее эгоистическая сущность не умела быть благодарной. Приходилось учить свою душу, ломать себя, а это порой казалось трудней, чем превозмогать болезнь. Не только к Дмитрию изменилось ее отношение. Маргарита просто потрясла своим отчаянием и состраданием. Могла бы она, Варя, так убиваться о судьбе вообще кого-либо, кроме себя? Господь лишил ее возможности передвигаться, но зато глаза стали видеть то, что не замечали раньше, и ценить это.

Она опять стала невестой, опять начались приготовления к бракосочетанию. Но теперь все было совсем по-иному. Венчание прошло скромно, в доме на Казанской. Присутствовали только близкие люди. Варю в своем наряде беспокоило только одно обстоятельство – платье должно закрывать колеса кресла и неподвижные безжизненные ножки. Поэтому на прежний подвенечный наряд нашили многочисленные пышные оборки, сделав его необъятным. Варя сама настояла, чтобы после венчания вернуться в Цветочное. Ей невыносимо было оставаться в Петербурге. Нужно привыкнуть жить самостоятельно, приспособиться к мужу, к жизни вдвоем. А это лучше сделать подальше от посторонних глаз. И молодые уехали в усадьбу.

Поначалу все ладилось. С трудом, но все-таки молодая Гривина стала полноценной хозяйкой в доме, научившись ловко управлять своим креслом. Правда, без посторонней помощи ей были доступны только помещения первого этажа. В комнатах второго этажа позже разместились Прозоровы. Потом ей покорились и окрестности дома. Она даже, как прежде, посещала мастерские и жилища рабочих, вызывая горячее сочувствие и благодарность работников и их жен. Варя ожила, воспряла духом. С ее лица стало потихоньку сходить угрюмое, тоскливое выражение, ставшее последнее время постоянным.

Муж Дмитрий Иванович по-прежнему проявлял внимание и нежную заботу о больной супруге. Они подолгу беседовали, совершали прогулки на коляске, читали вслух книги. Однако постепенно молодая женщина стала томиться, ожидая большего. Безусловно, она прекрасно понимала, что ее инвалидность серьезное препятствие для полноценного супружеского общения. Но она также понимала, что взрослые любящие люди всегда найдут возможность доставить друг другу наслаждение, выказать свою любовь. Гривин же либо не видел этих страданий, либо делал вид, что не видит. Сама же Варя отчего-то стеснялась подсказать мужу тайные тропинки к счастью, полагая, что мужчина должен найти их сам. Время шло. Ничего не происходило. Постепенно между супругами стало нарастать напряжение и взаимное раздражение. Всякий пустяк грозился вылиться в ссору. Гривин понимал причину всех взаимных недовольств, но переступить через себя он не мог, полагая, что и так сделал для несчастной предостаточно, связав себя узами брака и безвылазно запершись в имении. Печально, но Варя стала потихоньку понимать это отношение мужа к себе. И он уже не казался ей идеально благородным. Постепенно в голову стали приходить мысли, а был ли этот порыв изначально так уж бескорыстен, не кроется ли здесь желание завладеть наследством? Эти мысли разъедали сознание, как ржавчина.

Ко всему прочему неожиданно добавилась новость о женитьбе самого Прозорова, да еще на ком! На Марго! Варвара Платоновна тяжело пережила и новость, и саму свадьбу отца с бывшей воспитанницей. Для Варвары выбор отца казался кощунственным, позорным, унизительным для семьи. Конечно, она продолжала любить преданную подругу, и может, теперь даже больше, чем раньше, но не настолько, чтобы делить с ней расположение отца. Но здесь она впервые поняла, что ее некогда бесспорное мнение может ничего не значить для Платона Петровича. Другая женщина теперь царит в его душе.

Сидя в своем кресле среди гостей, она с жадным вниманием следила за тем, как невеста вплывает в храм в облаке фаты, в роскошном платье, идеально подчеркивающем достоинства полноватой, но изящной фигуры. Блеск свечей отражается в трепетанье бриллиантов на шее новобрачной, в огне медных волос. Маленькие прелестные руки в тонких перчатках держат букет флердоранжа, нежный, как она сама.

– Ангел! Красота-то какая! – раздается шепот среди гостей.

И Варя понимает, что это шепот не в ее адрес. Оказывается, можно любоваться и этой, когда-то незаметной мышкой! А сам Платон Петрович точно десять лет сбросил! Роскошный фрак с цветком в петлице ловко сидит на высокой статной фигуре, в глазах снова пылает огонь жизни, да и гордая голова еще не совсем седа! Словно не существовало больше в его душе несчастья единственной дочери! Вот священник говорит слова молитвы. Невеста поворачивает голову, жених откидывает вуаль, и лицо Марго озаряет чистая неземная улыбка, обращенная к супругу. Варя подавила в себе стон, она не могла этого вынести.

– Тебе нехорошо, дорогая, – наклоняется к ней муж, стоящий за спинкой кресла. У него самого бледное напряженное лицо, вероятно, от духоты.

– Да, мне очень, очень нехорошо!

Но еще более страшным испытание стало рождение Коли. Когда Варвара впервые увидела мачеху с мальчиком, в ее сознании молнией пролетела страшная мысль. Младенцы так часто умирают! И душа ее погрузилась во тьму ненависти, зависти, ревности. Словно и не было между ними пылкой девичьей привязанности. Мачеха перешла ей дорогу везде. Она теперь была хозяйкой имения и получала вместе с ребенком две трети наследства. Прислуга выполняла ее приказы беспрекословно, а на отца тошно было смотреть. Он разве что не целовал следы подошв молодой жены. Варя с ее горестями и проблемами отошла в тень. В доме царил малыш и его мамаша. Эта глупая курица, полная наивных, банальных расхожих истин! Это отвратительно притягательное животное, с мягкой грацией и плавной походкой! Эта жалкая нищенка, убогая приживалка, живущая теперь королевой!

Приехал и доктор Литвиненко. Они почти не виделись после ее замужества. Да и к чему? Несмотря на все его усилия, недуг не поддавался. Доктор перепробовал все, что только было доступно медицине. И все без толку.

Однажды Литвиненко зашел в комнату Варвары, и они разговорились, как прежде.

– Мне кажется, Варвара Платоновна, что вас в последнее время гнетет не только ваш недуг? – Доктор погладил пациентку по руке и сел рядом, притянув стул поближе к инвалидному креслу.

Варя помолчала, размышляя, стоит ли выплескивать наружу наболевшее, но потом решилась, слишком тяжко в одиночку пробираться в джунглях собственной души. Сначала она говорила медленно, подбирая слова, смущаясь, а потом все откровенней и яростней стала ее исповедь. Доктор слушал, не перебивая. В душе его нарастало ликование, и он его уже не смог скрывать!

– Я предупреждал вас! Я знал, что настанет миг прозрения! Разве может это холодное рациональное существо понять женщину! Он примитивен и прост! Его желания подобны инстинктам животных! Никто, никто не в состоянии ощущать вас, ваше тело лучше, чем я.

– Вы забываете, мой дорогой, что прежние тропы любви заросли и недоступны! – с горькой иронией произнесла молодая женщина.

– Блаженство любви недоступно там, где нет самой любви, – тихо промолвил Валентин Михайлович и легким прикосновением пальцев поверг ее в дрожь.

Варя думала, что подобные ощущения ушли в прошлое. Но ошиблась. Волшебные руки Литвиненко по-прежнему имели над ней магическую власть. И уже через несколько минут их губы слились в страстных поцелуях. Впервые Варвара забыла о своей неподвижности. Доктор мастерски оживил то, что, казалось, заснуло навсегда. Конечно, нижняя часть ее тела так и осталась в мертвом безмолвии, но шея, грудь, руки – все трепетало и изнемогало от наслаждения! Волосы тяжелой волной рухнули на плечи и разметались от нежных, волнующих движений. Мягкие пальцы доктора исследовали все закоулки ее тела, ища отклик еще живой плоти. И он получил свой ответ. Варвара, изогнувшись дугой, обняла его с неимоверной силой и глухо застонала. Такой силы наслаждения она не знала, даже когда была здорова.

В последующие минуты Литвиненко помогал ее привести в порядок одежду и прическу. Они не проронили ни слова. Но было совершенно ясно, что доктор восстановил утраченное влияние прежним проверенным способом.

Варвара не стыдилась своего поступка. Более того, она полагала, что поступила правильно. Ей хотелось снова царить в семье, а для этого необходим был верный помощник. Как сбросить мачеху с ее пьедестала, вырвать из отцовского сердца? Опорочить. Полить грязью, внести червь сомнения в чистоту супружеских отношений. Как лишить ее власти и влияния? Извести наследника! Новый, пожалуй, уже не получится, чудес два раза не бывает!

Мысль о детоубийстве только поначалу показалась Варваре страшной. Но чем больше она размышляла об этом, тем более к ней привыкала. Однако даже Литвиненко не посвятила в свои планы. Собственно, и плана-то не было. Ребенок постоянно находился при матери или няньке, которые не спускали с него глаз. Сама Варвара редко оказывалась рядом с мальчиком. Он словно чувствовал черные мысли сводной сестрицы и всякий раз при виде ее начинал кричать и биться.

Варвара выжидала, представляя себе разные картины ужасной смерти ребенка и дикого горя несчастной матери. Порой она часами проводила, молча, уставившись на ненавистную мачеху, но видя не ее, а свои фантазии. Неожиданно мечтания приняли совсем другой оборот. Эти мрачно-сладостные картины прервались ужасным случаем. На Дмитрия кто-то напал и ранил его из пистолета.

В первый миг Варя искренне испугалась. Но когда суета улеглась и стало ясно, что Гривину не грозит серьезной опасности, она пожалела, что он остался жив. Муж перестал являться для нее опорой и надеждой. Более того, своим равнодушием и холодностью он погубил в ней остатки желания жить, бороться с болезнью. А ведь она верила в него, в его любовь! Но оказалось, что любви там не было и в помине! Если бы не Литвиненко! Он спас Варвару. Воскресил и ее тело, и ее пороки.

Однажды, осмотрев раненого Дмитрия, Валентин Михайлович произнес:

– Чрезвычайно странными кажутся мне все обстоятельства данного дела!