– Но я полагаю, что господин Прозоров не будет столь лоялен к неверности своей жены?

– Помилуйте, – притворилась испуганной Варя, – кто говорит о неверности, я ничего не утверждаю, боже упаси!

Маргарита почувствовала, что сейчас упадет в обморок от страха. Она видела, как ненавистная падчерица тонко плетет свою паутину, заставляя следователя убедиться в коварных замыслах мачехи.

– Конечно, я ничего не утверждаю, но действительно недавно имела несчастье подозревать их обоих, потому как они остались вдвоем в Цветочном и… – Варвара покраснела.

– И вы оставили соглядатая, – пришел на помощь Сердюков.

– Да, горничную Маргариты, Настю. Я посулила ей денег на приданое.

– И Настя заработала эти деньги?

Варя помолчала и печально произнесла:

– Да.

Маргарита ухватилась за стену, чтобы не упасть. Негодная девка уволилась три дня назад, замуж собралась, а Марго, глупая, тоже денег дала, просто так, от доброты. То-то она, когда деньги брала, в глаза не смотрела и вся красная была. Подлая, гадюка, убить ее мало!

– Но позвольте спросить, извиняюсь, конечно, за свой вопрос, – покашляв, смущенно проговорил елейным голосом Сердюков, – а как вы поняли, что вас не обманули, что это не оговор алчной и продажной прислуги?

– Горничная принесла мне нижнюю юбку своей хозяйки, – Варя неловко поежилась, – со следами, так сказать, утех…

Она замолчала и покраснела еще больше, а Сердюков просто восхитился про себя ее предусмотрительностью.

Марго с отчаянием вспомнила, что действительно искала злополучное белье и бранила Настю. Видно, не зря бранила.

В комнате наступила тишина. Сердюков раздумывал, а хозяйка дома замерла в своем кресле.

Наконец следователь произнес:

– Судя по всему, батюшка ваш еще не знает страшной тайны?

– И не узнает никогда, последнее время сердце у него пошаливает, он не перенесет подобной правды. Да и кому она нужна, такая правда, что это даст? – пожала плечами собеседница. – Пусть все остается как есть. Нет никакого преступления, кроме преступления перед Богом и совестью.

– Ну а доктор?

– А что доктор? – встрепенулась Варя. – Доктор давнишний друг отца, лечил и лечит всех нас, вхож в дом и днем и ночью.

– А когда вы в девушках были, он часто навещал вас в пансионе?

Этот вопрос явно застал Варвару врасплох. Взгляд ее заметался. Маргарита напряженно пыталась понять, куда клонит Сердюков и чего так испугалась падчерица. На память пришли подозрения Гривина о давней связи Литвиненко и Варвары.

– Он посещал меня, когда я хворала. Или по просьбе отца наведывался в пансион приглядеть за нами. К чему этот вопрос? Валентин Михайлович наш самый преданный друг, и что бы я делала без его помощи? – зло выкрикнула она.

– Прошу прощения, сударыня, я не хотел оскорбить ваших чувств по отношению к этому достойнейшему господину! Однако профессия моя требует чаще всего задавать именно неприятные вопросы. Не испытывал ли господин доктор по отношению к вам, тогда, когда вы были еще юной девушкой, иных чувств, помимо дружеских?

– Где мне знать! – Варвара попыталась перевести разговор в шутливую форму. – В юном возрасте кажется, что все в тебя влюблены! Но доктор всегда оставался только доктором! Впрочем, не кажется ли вам, что для частной беседы я рассказала вам слишком много о нашей семье?

Последнюю фразу Варвара произнесла почти враждебно. От первоначальной любезности и откровенности, когда она рассказывала о грехах других людей, не осталось и следа. Сердюков правильно понял, что визит пора завершать, и неловко поднялся с кресла.

– Я чрезвычайно благодарен вам, Варвара Платоновна, за вашу откровенность. Вы необычайно облегчили мне задачу. В противном случае мне пришлось бы гораздо дольше копаться, прошу прощения, в грязном белье, и Бог знает, что бы я там накопал. Однако некоторые вопросы еще остались. Поэтому я воздержусь от доклада Платону Петровичу о нашем разговоре, равно как я, разумеется, не стану рассказывать ему и о результатах вашего домашнего, так сказать, расследования. – Он слегка ухмыльнулся, вспомнив о вещественном доказательстве, и, поклонившись, двинулся к дверям.

Марго еще успела заметить странно напряженное выражение лица Варвары, прежде чем ей пришлось бесшумно и стремительно исчезнуть из квартиры Гривиных и взлететь к себе наверх.

Оказавшись в своих комнатах, Маргарита почувствовала себя зверем, за которым ловец идет по пятам. Тучи сгущались, развязка становилась неизбежной. Грех их известен, Варя только для виду прикинулась великодушной. То, что она попытается использовать тайну в своих интересах, было совершенно очевидно. Просто рассказать отцу о шашнях мачехи? Выставить гнусным обманщиком любимого зятя? Это слишком просто, даже бессмысленно. Правда будет обнародована, только если это станет важным для самой Варвары. В противном случае она не добьется ничего. Будет два ужасных бракоразводных процесса. Стыд и срам на потеху бульварным газетам и любителям жареного. И ведь все равно останется Коленька, отец не лишит его наследства, даже если вышвырнет вон блудливую мать ребенка. Слишком дорог Прозорову мальчик, слишком он любит его. Поэтому Варе не вернуть себе права на все наследство, даже если ей и удастся изгнать мачеху. Гривина также попросят удалиться, и вот уж другого такого дурака, который бы женился на наследстве, взяв в придачу злую и капризную калеку, такого героя второй раз не найти. Исходя из этих размышлений, Марго решила, что Варя затаилась и нанесет удар в самый неожиданный момент. Но в какой? Предугадать невозможно, значит, нужно действовать первой! Действовать? Во всем признаться или… или обвинить саму Варвару! Но в чем? В связи с доктором? Но как доказать и что это дает теперь?

Терзаемая подобными мыслями, Марго неподвижно сидела в кресле, ничего не видя и не слыша вокруг. Новая горничная Антонина, рослая девка с сердитым замкнутым лицом, несколько раз подходила к хозяйке, но не решалась окликнуть и удалялась в недоумении. Маргарита совершенно не слышала, как воротился домой муж и как Антонина, принимая от барина пальто и шляпу, произнесла:

– Барыня наша сегодня как будто заболела, вроде как не в себе. Сидит целый день и в одну точку смотрит, звала ее, не откликается. Может, доктора позвать, боязно мне что-то.

Платон Петрович прошел в комнату и с беспокойством поглядел на жену.

– Ты, Платон Петрович! А я не слыхала, как пришел, задумалась да задремала! – торопливо и испуганно произнесла супруга.

Прозоров приказал приготовить чаю и присел около жены.

– Ты нынче пораньше пришел, – проговорила рассеянно Марго. Она судорожно пыталась решить, броситься ли в ноги мужу и не выплеснуть ли всю правду, чтобы смыть с себя эту липкую ложь, которая обволокла ее, точно вторая кожа. Пока она сидела в неподвижности и размышляла, она задавала себе одни и те же вопросы. Действительно ли она так безумно любит Гривина, что способна ради него разрушить свой хрупкий мир? Действительно ли он достоин таких жертв с ее стороны? И любит ли он ее с такой же самоотверженностью? И, наконец, самый мучительный вопрос: неужели она совсем не любит своего мужа?

– Да, сегодня раньше приехал, – донесся до ее слуха ответ. – Нынче пополудни видел Митю в конторе, очень просил вечером уделить ему время для длинного и важного разговора. И что за разговор такой, ты не знаешь?

Марго слабо покачала головой.

– Только упомянул, что о Варе, да вроде как и о докторе нашем. Не пойму, вероятно, не нравятся Мите его методы лечения, совсем никакого просвета, никакой надежды!

Марго с нарастающим напряжением слушала мужа. Так! Значит, Дмитрий решил первым нанести удар, он что-то узнал или придумал, неважно, главное, его удар последует первым, а там видно будет!

– Да, наверное, о лечении, – продолжал Прозоров. – Я позабыл рассказать тебе, что немец-то заявил нам. Дескать, нет у Варвары таких повреждений позвоночника и конечностей, которые не давали бы ей возможности ходить. Якобы в ее голове, в мозге что-то тормозится, страх какой-то, или что-то вроде порчи, наговора. Словом, надо лечить сознание, вот и пригласили тогда гипнотизера, да из этого ерунда полная вышла. Чашки она, видите ли, боится! Хотя, как знать, что было в этой чашке на самом деле, – неожиданно жестко договорил он.

Прозоров замолчал и с удивлением наблюдал, как странная бледность расплывается по коже жены.

– Ты что, Маргоша, что с тобой? Опять голова болит? – спросил Платон Петрович, но в голосе, как показалось Марго, прозвучала подозрительность.

– Я, Платон Петрович, – неуверенно начала она, – все думаю о нас с тобой.

– Что думы думать, – как-то грустно отозвался муж. – Надо просто любить друг друга и верить супругу как себе.

У Маргариты сжалось сердце.

– Ты права, жена, мы с тобой не говорили самых важных слов. А ведь я так люблю тебя, что в груди заходится! – вдруг неожиданно произнес муж.

Платон Петрович смутился, он не любил говорить о своих чувствах.

– Ведь ты теперь, – он с особым ударением произнес слово «теперь», – ты любишь меня… хоть немного?

Последние слова он произнес глухо, вымученно, больше боясь услышать ложь, чем отрицательный, но честный ответ. И тут Марго будто пронзила молния. Прозоров, оказывается, все время, пока они женаты, терзался и мучился этим вопросом, не получая ответа. Искал его, ждал, ревновал, подозревал. Словом, в душе его царил ад, неизбежный для человека, рискнувшего жениться по любви на женщине моложе его в два раза. А она, слепая и наивная, полагала, что сделала Прозорова счастливым! Боль и раскаяние захлестнули истерзанную душу, Марго готова была пасть ему в ноги и просить прощения за свои грехи, но в эту самую секунду, когда она приняла это решение, в передней зазвучали голоса, кто-то пришел.

Глава 17

Прозоровы растерянно смотрели друг на друга. Платон Петрович явно ждал, что жена скажет нечто важное. Но Маргарита уже поднялась навстречу гостю. Тогда он нарочито бодрым голосом произнес: