Джуд вынимала каждую вещь, нюхала, прижимала к лицу. Она проплакала не один год, но эти слезы почему-то казались особенно горючими, они жгли глаза и щеки. На дне коробки лежала фотография в рамке, на которой Миа, Зак и Лекси небрежно обнимали друг друга. Они весело улыбались.

Ей показалось, что еще немного — и она услышит их смех…

«Миа приняла бы мою сторону».

Как ни странно, эта фраза вернула ей дочь, словно та появилась в дверях, сказала: «Привет, Madre» — и рассмеялась. И это была не Миа из обрывочных воспоминаний, а Миа наяву, с ее потрясающей улыбкой, с удивительным чувством стиля и трогательной неуверенностью.

Миа действительно приняла бы сторону Лекси. При мысли о том, что сказала бы ее дочь, Джуд устыдилась до глубины души. Мать взывала к самому дурному, что было в Джуд: «Ты, разумеется, ей отказала». Лекси же взывала к самому чистому:

«Когда-то вы были лучшей матерью в мире».

Воспоминания атаковали ее одно за другим, а Джуд слишком устала, чтобы им сопротивляться. Она вспомнила Мию, какой та была в выпускном классе — тихая, задумчивая девушка восемнадцати лет, даже не представлявшая, в какую красавицу превратилась; она впервые тогда влюбилась, и ее сердце разбил мальчишка. Эта девушка любила безмерно и находила радость в простых вещах — старой мягкой игрушке, диснеевском мультике, объятиях матери.

От этой мысли у Джуд что-то внутри сломалось, словно мышца отделилась от кости.

«Привет, Madre, как прошел день?»

Оба ее ребенка считали, что прекрасно говорят по-испански после первого года обучения. Это ее жутко смешило, и они это знали.

Она долго так просидела, впервые за много лет вспоминая Мию — по-настоящему вспоминая, — и эти воспоминания о дочери помогли ей вернуть потерянное в себе. И тогда она до слез, до нервной дрожи устыдилась того, во что позволила себе превратиться.

* * *

Джуд не знала, сколько там пробыла.

Наконец она взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что пора забирать Грейс из детского сада. В былые дни она вообще могла забыть о внучке. Так бы и просидела несколько часов в кладовке, может быть, даже задремала. Но сейчас она спустилась вниз, взяла ключи от машины и поехала к «Глупому мишке», не опоздав ни на минуту.

— Привет, бабушка, — сказала Грейс печально, и Джуд сразу вспомнила слова Лекси: «Она вас боится».

Во время короткой поездки домой Джуд наблюдала за внучкой в зеркало заднего вида.

Девочка очень была похожа на Мию, но впервые Джуд испытывала боль не от похожести, а, наоборот, от различий. Миа и Зак постоянно смеялись, болтали, исследовали свой мирок, как парочка миниатюрных магелланов, уверенных и радостных, убежденных в том, что их любят.

Джуд припарковала машину и помогла внучке выйти. Грейс поскакала к дому.

— Хочешь поиграть в какую-нибудь игру? — спросила Джуд, подходя к ней.

Грейс посмотрела на нее с явным удивлением.

— Ты будешь со мной играть?

— Конечно.

— Здорово! — Грейс побежала в дом, в свою комнату, и уже через несколько мгновений появилась вновь, держа в руках ярко раскрашенную коробку «Парашюты и лесенки». — Готова?

Джуд прошла вместе с Грейс к столу.

— Ты мне сегодня показалась какой-то тихой в детском саду, — сказала Джуд, двигая вперед свою фишку.

Грейс пожала плечами.

— Почему?

Грейс снова пожала плечами.

— Мама Джейка принесла угощение.

— И тебе ничего не досталось?

— Нет, досталось немножко. — Грейс уставилась на доску.

— А, — сказала Джуд, наконец поняв. — Его мама принесла угощение.

— Все мамы иногда приносят что-нибудь сладкое.

Джуд откинулась на стуле. Что тут удивительного? В течение восемнадцати лет она сама была мамой, которая привозила угощение. Она была мамой, которая присутствовала на вечерах, экскурсиях, везде-везде. А вот для своей внучки она ни разу не сделала ничего подобного.

— Я бы тоже могла принести кексики.

— Ладно, — сказала Грейс, не поднимая глаз.

И снова Джуд поняла.

— Это не то же самое, что мама, да?

— Ты будешь играть?

— Конечно, — сказала Джуд. И следующий час сосредоточенно двигала фишки по разноцветным квадратикам. Она не переставая что-то рассказывала, спрашивала, и постепенно Грейс разговорилась.

Но Джуд понимала, что Лекси права: Грейс нельзя назвать счастливой девочкой. Почти все ее разговоры сводились к маленькому зеркальцу на запястье — воображаемой подруге. И почему только дети заводят себе воображаемых друзей? Не нужно быть психологом, чтобы ответить на этот вопрос. Они так поступают потому, что им одиноко и у них нет настоящих друзей.

Джуд так внимательно следила за Грейс, что не услышала, как открылась входная дверь.

Вошел Зак и швырнул тяжелый рюкзак на кофейный столик.

— Папа! — Грейс просияла, кинувшись на руки к Заку. Он поднял ее, расцеловал все личико, а она хихикала и твердила, чтобы он перестал.

За сыном вошел улыбающийся Майлс.

Джуд посмотрела на обоих, на мужа, которого так долго любила, а потом практически забыла о нем, и на мальчика, которого растила, словно редкий цветок, почти всю его жизнь, чтобы затем от него отвернуться. Она видела, как горе изменило их лица, взгляд, даже осанку, и понимала, что сама сыграла в этом немалую роль. Она была той трясиной, которая затянула их в болото горя, не позволяя выбраться на твердь. Без нее они бы давно пришли в себя.

«Когда-то вы были лучшей матерью в мире».

Джуд поднялась.

— Мне нужно поговорить с вами обоими.

Зак нахмурился.

— Грейси, а где твои раскраски и карандаши? Я так люблю смотреть, как ты раскрашиваешь.

— Хорошо, папа. — Она сползла у него с рук и умчалась.

Джуд сложила ладони. Теперь, полностью завладев их вниманием, она боялась произнести это вслух.

— Сегодня ко мне приходила Лекси.

Зак оцепенел.

— Что она хотела?

Джуд посмотрела на сына. Уже мужчина; совсем молодой, но мужчина, и она так гордилась им, что сердце не выдерживало. А когда за последние несколько лет она говорила ему об этом?

— Лекси попросила меня присутствовать при ее встречах с Грейс. Назначенный судом социальный работник ей не по карману.

— И что ты сказала? — поинтересовался Майлс.

— Она не узнает свою дочь, если я не соглашусь, — сказала Джуд, оттягивая время.

— Так что ты сказала? — повторил Зак вопрос отца.

У Джуд быстро забилось сердце.

— Я боюсь, — тихо произнесла она. Такой уязвимой она себя еще не чувствовала. Она была неуверенна, напугана. Обычно она прятала эти чувства от Зака и Майлса, но сейчас не было сил.

Она подошла к сыну, который никогда ничего не боялся, никогда не испытывал одиночества, пока была жива сестра, но теперь по его взгляду она прочла, что он знает и то и другое.

— Я не хочу этого делать, — сказала Джуд, — но сделаю.

— Сделаешь? — тихо переспросил Зак.

— Ради Грейс и Мии, — ответила Джуд, глядя на сына. — И ради тебя.

25

В доме творилось что-то странное.

Грейс и Ариэль лежали на диване, свернувшись калачиком под любимым желтым одеяльцем девочки. Освещение в хижине притушили, а за окнами было темно, поэтому она не могла как следует разглядеть зеркальце на запястье, но она знала, что Ариэль там, потому что слышала, как та напевает без слов. Ариэль любила мычать какие-то мелодии.

Грейс не знала, который час, но, похоже, было поздно. Ей еще никогда не позволяли так долго засиживаться после ужина, и в кино по телику произносили всякие нехорошие слова, но никто не обращал внимания, что она их слышит. Или что видит, как какой-то дяденька застрелил плохого дяденьку прямо в голову.

О Грейс вообще все забыли. Папа, бабушка и дедушка весь вечер перешептывались. Они все время куда-то звонили и раз двадцать заглядывали в учебное расписание папы. Грейс не знала, о чем речь, но бабушка все время огрызалась на дедушку и время от времени говорила что-то вроде: «Я знаю, о чем ты думаешь, Майлс» и «Что мне ей сказать? Наверное, я совершила ошибку…»

Дедушка сказал, что уже поздно отступать, потому что Лекси знает, и они снова громко зашептали.

— Кто такая Лекси? — спросила Грейс с дивана.

Трое взрослых мигом умолкли и повернулись к девочке.

— Пора спать, принцесса, — сказал папа, и Грейс пожалела, что заговорила, лучше бы ей помолчать.

Захныкав, она направилась к дедушке, разведя ручки в стороны для объятия. Он поднял ее, закружил, поцеловал в шейку. Она продолжала цепляться за него, хихикая, а он отпустил ее, и она соскользнула на пол.

Грейс подошла к бабушке — та стояла возле раздвижной стеклянной двери и грызла ноготь большого пальца. Она не сразу осмелилась, но все-таки сказала:

— Бабушка, спасибо, что поиграла со мной в «Парашюты и лесенки».

Бабушка перестала грызть ноготь и посмотрела на внучку сверху вниз.

Грейс попыталась улыбнуться, но у нее получилось не очень хорошо.

Затем бабушка сделала нечто совершенно удивительное: она наклонилась и взяла Грейс на руки.

Девочка так удивилась, что охнула. Она бы тоже обняла бабушку, но все закончилось так быстро, что Грейс едва успела моргнуть, прежде чем бабушка прошептала:

— Спокойной ночи, Грейси. Сладких снов.

Как все странно! Грейс бочком подошла к отцу и сунула ручку в задний карман его брюк просто так, чтобы быть ближе. Тогда он взял ее на руки и понес в ванную. Там он помог ей почистить зубы, приготовиться ко сну. Когда она переоделась в пижамку, он уложил ее в кровать и сам сел рядом.