Кира вытянула какой-то текст, села и стала трястись. Её крупно, как-то ядрёно, как шахтёра в забое, трясло. Трясло и от страха, и от счастья, и от надежды, и от стыда за то, что она тряслась. Все изумлённо косились на неё, но она даже как-то дерзко встречала эти взгляды, как бы говоря: «Да, я трясусь. И у меня есть на это право». Её мозг не работал. Кира час пялилась в танцующий у неё перед глазами текст и зачем-то в течение сего часа спрягала по-русски: «Я трясусь. Ты трясёшься. Он трясётся». Преподаватель французского прозорливо оценила состояние девушки и вызвала её только тогда, когда в аудитории не осталось ни одного студента.

Кира села напротив экзаменатора и зачем-то стала засовывать свёрнутый в трубочку билет в ботильон. Это было, конечно, лишним. Юлия Александровна некоторое время с интересом наблюдала её сосредоточенное пыхтение. Билет не лез.

- Не лезет? — серьёзно спросила Юлия Александровна.

Кира виновато пожала плечами: нет, мол, никак.

- Может, в другой полезет? — с сочувствием поинтересовалась она.

- В смысле — ботильон? — спросила нерадивая студентка Кира.

Вопрос её был неумён, и она это отчётливо понимала. Желая хоть как-то исправить положение, Кира тихо и виновато добавила:

- А я, кстати, знаю как по-французски ботинок.

Она преданно смотрел на педагога, её голова неистово прыгала. Кира была похожа на пылкого девяностопятилетнего пенсионера на митинге. Юлия Александровна изобразила на лице неподдельное изумление глубине её знаний:

- И как же?

Кира задумалась. Как? Забыла. Фут? Нет, это по-английски. Нога. Боже мой! Нога-то как по-французски? Тоже забыла.

- Я не очень точно помню, — сказала она.

- Не очень?

- Нет. Помню, но смутно.

- А что вы не смутно помните?

Кира задумалась, потом сказала:

- По-французски «бабочка» — «папийон».

- Ну что ж. Неплохо. Вы любите бабочек?

- В смысле — ловить?

- Ну, зачем… Просто смотреть. Кстати, как по-французски «смотреть»?

- Вуар.

- Блестяще. Но «вуар» — это видеть. А мне надо «смотреть».

- А это не одно и то же?

- Нет, уверяю вас.

- Я это знала.

- Да?.. Не сомневаюсь. А зачем спросили?

- Что спросила?

- Не одно ли это то же.

- Что?

- Не одно ли это то же… то и это.

- Что не одно ли это то же то и это?

Юлия Александровна задумалась. Кира продолжала преданно-озабоченно трястись.

- Значит, папийон, — сказала она.

- Да, папийон — это по-французски «бабочка», — ответила Кира твёрдо и, как в кошмарном бреду, почувствовала, что начинает зевать. Организмом своим она не владела абсолютно. Он делал всё, что хотел. Глядя с ужасом в добрые, явно сочувствующие мне глаза экзаменатора, Кира приступила к процессу зевания. Процесс этот продолжался не менее минуты. Сначала она медленно раскрыла рот (зрачки ЮлииАлександровны расширились), затем началось само зевание, сопровождавшееся трагическим, каким-то вдовьим подвыванием, на самом пике раздался отчётливый утробный щелчок, и, наконец, рот судорожно закрылся, и зубы по-волчьи лязгнули. Юлия Александровна слегка вздрогнула. Наступила мёртвая тишина. Тишина была нехорошая. Тряска Киры продолжалась. Но из крупной, забойно-шахтёрской, она превратилась в мелкую измождённо-похмельную. И вдруг в её голове пронеслась какая-то большая птица. Белая, как альбатрос, говорящая кораблю, что берег рядом.

- Ж’ эм рёгарде ле папийон, — сказала Кира и добавила. - В смысле – дан ла форе, - и стала равномерно икать. — Ан эте.

- Муа осси, - вздохнул преподаватель французского и поставил Кире пятёрку. – Учитесь.

- Пожалуйста, — почему-то сказала она, но спохватилась. – В значении – спасибо.

Этот бред девушка проговорила уже стоя, но на одной ноге, причём на носке ботильона. Второй ботильон, тот, что не вместил билет, она с неясной целью твёрдо сжимала в руке.

- Опустите ногу и идите.

- Мерси боку, — ответила она вежливо, но ногу не опустила.

- Не за что.

- До новых встреч.

Юлия Александровна удивлённо посмотрела в её сторону, но Кира не уходила. Их прощание напоминало окончание какого-то старинного концерта: каждый аккорд казался последним, но за ним следовал новый, всё более и более торжественный. Кира не унималась:

- Удачи Вам.

- И вам… того же.

- Мне уже уходить?

- Уже да.

- А куда?

- Куда хотите.

- В смысле — домой?

- В смысле – да.

- Ну, тогда до скорого…

- Нет до скорого не надо.

- Тогда до… следующего…

- Хорошо. Идите. Идите домой и отдыхайте.

Кира подумала и сказала последнюю, наиболее, как ей показалось, загадочную фразу этого диалога:

- Хорошо, я пошла: одна нога тут, другая здесь.

И вышла. Никогда в жизни она больше так не волновалась. Волнение продолжалось ещё часа два. Нет, это было даже не волнение, а ступор. Полный и безоговорочный. Только к вечеру к ней стало понемногу возвращаться сознание.

Сдав экзамен по французскому языку, Кира выдохнула: остался всего лишь один экзамен по истории.

Перед этим экзаменом она не могла сосредоточиться на завтраке, но, всё же, перешагнув через собственные страхи и волнения, пришла утром на кухню, чтобы плотно позавтракать. На столе стояли кем-то приготовленные глазунья из четырёх яиц, два бутерброда с колбасой, яблоко, банан иплитка шоколада. Аппетит Киры тут же проснулся при виде вкусной и сытной пищи, и она, не стесняясь, отложила в свою тарелку половину порции яичницы иодин бутерброд, отломив к чаю ещё итреть шоколада. Для студентов такое поведение порой было нормой: здесь каждый мог отведать то, что приготовил другой, угостив взамен тем, что было привезено от родителей или родственников.

Шаг Киры был бодр, и её позор на экзамене по французскому был окончательно забыт. Она уверенно шла покорять мир: абсолютно безукоризненный вид, никакой дрожи в ногах. Взгляд Авиценны. Выдержка Конфуция.

Войдя в аудиторию, Кира почувствовала неимоверно приятный и притягательный мужской запах. Экзамен почему-то принимал не строгий преподаватель средней полноты с седой бородой и очками на носу, а стройный симпатичный аспирант лет двадцати пяти. На его лице чередовались два выражения: высокомерия и крайнего интереса к женской половине аудитории.

Кира зашла первой. За ней зашли ещё двое: девушка и юноша. Оба они были абсолютно уверенного вида. Их отличие заключалось только в объёме груди. У девушки была грудь большого объёма, которую аспирант украдкой разглядывал. Кира стала готовиться к ответу и собралась отвечать первой, сев напротив аспиранта и сказав такую туманную фразу:

- Восточныеславяны жили на восточных славянских землях и сообщались на восточнославянской диалектике.

И замолчала.

- Судя по всему, на восточнославянские темы, - сострил аспирант, рассматривая красивые глаза и носик Киры.

- Да. Они надевались в националистические костюмы. И пели народные романсы.

- Так. Ещё что? Форма правления, занятия… обрисуйте, так сказать, хронологию вопроса… - аспирант уже рассматривал не только её глаза, но и плавные изгибы шеи и груди.

- Форма правления нормальная… славянская. Это ясно. Занятия… - Кира явно что-то вспоминала. — Абортничество…

- Как? – опешил аспирант, прыснув от смеха.

- Абортничество…

- Прекрасно, - на лице аспиранта появилась широкая улыбка. – Позвольте узнать, что это такое?

- Они им занимались, - покраснела и съёжиласьКира, чувствуя, что допустила оплошность.

- Ладно. К какому времени относятся первые сведения о восточных славянах?

- К древнему.

- Точнее, девушка, точнее, - эти слова он произнёс особенно располагающе и ласково.

- К древнему пласту ушедших эпох прошлого, - ответила она.

- Переходите ко второму вопросу, - подмигнул он. – Кстати, ко мне можете обращаться Дмитрий Александрович.

- Хорошо, Дмитрий Александрович, - повторила Кира, уловив лёгкие волны флирта. - НЭП.

- Так…

- Во времена НЭПа происходили реформы.

- Какие?

- Во всех направлениях промышленной экономики.

- Конкретнее, - поднял бровь Дмитрий Александрович.

Кира резко оживилась:

- Лошади и кони заменялись тракторами.

- Сами? – усмехнулся аспирант, от которого чертовки приятно пахло, да и он сам был настолько уверенным в себе и сексапильным, что Кира невольно рассматривала мелкие детали его одежды: маленькие пуговицы иворотничок-стойкуна его голубой сорочке, стильный пиджак поверх неё…

- Нет, с помощью Ленина. Он их всех позаменял, - опомнившись, выпалила Кира.

- Славно. А при чём здесь НЭП?

- Он поспособствовал в реформах, - Кира выкручивалась, как могла.

- В каких? – создавалось такое впечатление, что аспирант намеренно засыпал Киру вопросами, чтобы задержать её возле себя.

- Всех.

- Конкретнее.

- В заменении лошадями тракторов. То есть тракторами конёв и лошадёв. То есть лошадей. Заменении их Лениным, - язык девушки заплетался, отчего речь была несвязанной и забавной.

Круг замкнулся. У Дмитрия Александровича - теперь с превосходством на лице – пробежала искра в серо-голубых глазах:

- Я, Егорова Кира Анатольевна, вынужден поставить Вам двойку.

- Не надо, - Кира моляще смотрела на него, разгадывая, что он задумал.

- А что прикажете вам поставить? – пронзительно посмотрев в её глаза, аспирант откинулся на стул, положив кисть руки, на которых Кира разглядела дорогие часы, на стол, при этом широко расставив ноги.

- Ничего.

- Как это? – удивился он.

- Я выучу, - твёрдо сказала она.