Татьяна Вяземская - Ночи Клеопатры. Магия любви

– Обучать? – с сомнением протянула она. – Цезарион еще совсем мал…

– Цезарион унаследовал ум и способности обоих родителей, – хмуро буркнул евнух. – Вспомни, сколько ты допустила ошибок, и сколько допустила бы еще, если бы тебя не поправлял Цезарь. Управлять страной – это тоже наука, и никто лучше тебя не научит твоего сына, хотя бы потому, что ты знаешь обо всем не понаслышке.

– Мы – меж двух огней. С одной – республиканцы, с другой – цезарианцы. Мы просто не можем не отправить денег Кассию, Египет страна большая, но мирная. А Восток практически в руках республиканцев: Кассий совсем рядом, в Сирии, под контролем Брута – Греция и Малая Азия. У нас есть только один выход: мы должны помочь и тем, и другим. Потому что не помочь наследникам Цезаря мне не позволяет совесть, а не помочь республиканцам – страх.

– Моя царица, но это убийцы Цезаря!

– Если мы не дадим денег Кассию, они станут еще и убийцами Цезариона, – жестко ответила Клеопатра.

– А если верх возьмут наследники Цезаря? – осторожно поинтересовался Сосиген; к политике он не имел никакой склонности, но Клеопатра в последнее время часто приглашала его на свои советы, поскольку астроном обладал одним весьма замечательным качеством: в любом споре, в любом доказательстве он сразу же находил слабое место и мог разрушить самую стройную теорию, не имея серьезных знаний о предмете спора.

– Они и должны взять верх; это будет справедливо, если его убийцы будут наказаны!

– Не сверкай очами, моя царица, – вмешался Мардиан. – Ты думаешь, если… ну, лучше скажем так: когда цезарианцы разобьют республиканцев, ты думаешь, нам не припомнят, что мы помогали заговорщикам?

– Припомнят, разумеется. – Клеопатра вдруг вспомнила слова Цезаря: «Многоходовки, моя милая, многоходовки». – Только я не стану посылать деньги от своего имени. Их отправит… ну, скажем, Серапион, наш критский наместник. А я его накажу каким-нибудь образом. Официально. И – погромче. Для республиканцев он будет виновен, скажем, в растрате… или нет, за растрату обычно казнят. Значит, его следует обвинить в чем-то менее существенном. Для цезарианцев же он будет виновен в том, что помог Кассию без согласования со мной.

– А легионы Руфрия? Что будет, если они узнают? Ты думаешь, моя царица, мы сумеем… удержаться на своих местах?

Клеопатра кивнула Аполлодору; она была благодарна ему за это «мы», хотя ясно, что, дойди до легионеров весть о том, что царица помогла деньгами убийцам их обожаемого Юлия, мстить они будут именно ей и кого-то другого вряд ли тронут. Тем более, что и претендент на престол уже есть – сын Цезаря.

– Они и не должны узнать. Именно поэтому я позвала только вас троих. Будем знать мы вчетвером и сам Серапион, больше никто.

– Царица, а ты уверена в Серапионе? – помолчав, поинтересовался Сосиген.

Умница, он и в этот раз «нащупал» самое слабое звено цепи: сомневаться в Мардиане и Аполлодоре не приходится, сам Сосиген обожает малыша Цезариона, поэтому никогда не предаст его мать. А вот Серапиона Сосиген, собственно, как и Аполлодор, практически не знает: Клеопатра почти не вызывала его в Египет, ездила на Крит сама – как она смеялась, «проведать провинцию».

Она Серапиону доверяла – в противном случае эта идея попросту не возникла бы. Кроме того… Может быть, по-человечески это было и не слишком красиво, но еще Цезарь научил ее, что владыки далеко не всегда могут себе позволить поступать как обычные люди. При библиотеке в Александрии служил незаконнорожденный сын Серапиона, которого отец обожал. И сделай критский наместник что-то не так, царица не станет жалеть его сына: умница Серапион хорошо это понимал. Хотя, пожалуй, и без этого служил бы по совести.

– Да. Доверяю. Он нас не подведет.

Деньги Сосиген переправил Кассию, а в помощь Марку Антонию Клеопатра отправила флот. Он, правда, добрался до места назначения не весь: серьезный шторм основательно потрепал суда, несколько из них даже потонули.

– То, что я знаю о Марке Антонии, позволяет прийти к выводу, что он не будет испытывать особой благодарности к тебе за посланный флот.

Клеопатра махнула рукой.

– Мне его благодарность с медом не есть. Я же говорила: я отправила флот, потому что не могла поступить иначе. Я не знаю, что собой представляет Антоний, но именно он… говорил речь над телом Юлия.

– Но Антоний может стребовать с тебя ответ за средства, переданные Кассию.

Царица зло усмехнулась:

– Он может попытаться стребовать с меня отчет, мой дорогой друг. Антоний – не Цезарь. Юлий немного, но рассказывал мне о Марке Антонии, он ему какой-то родственник…

– У меня такое ощущение, что в Риме все всем родственники.

Клеопатра кивнула:

– Ну, где-то так и есть. Если я правильно понимаю, некоторые из них даже родственники по двум линиям: отцовской и материнской. Но дело не в этом. Юлий относился к Антонию хорошо, но слегка… свысока. Понимаешь? Он как бы не до конца всерьез воспринимал его.

– К чему ты это говоришь, моя царица?

– К тому, что Антонию, вздумай он играть со мной, победа не светит. Я сумею убедить его в том, что мне будет надо. И не он получит от меня то, на что рассчитывает, – а я получу от него.

В марте гонец от Марка Антония привез послание, в котором римский полководец требовал, чтобы царица прибыла к нему в Тарс и «дала внятные объяснения» по поводу своей помощи республиканцам.

– Я должна отправиться к Марку Антонию сама, – в который раз уже устало, но твердо сказала Клеопатра.

– Это опасно, – упрямо повторил Мардиан и отвернулся.

Опасно. Кто же спорит? Жить вообще опасно – можно умереть. Но бездействие в данном случае хуже всего.

– Я приняла решение, Мардиан. И это не обсуждается.

Действительно, уж говорено-переговорено, и вроде все согласны были, а Мардиан опять за свое.

Евнух повернулся и с тоской посмотрел на свою повелительницу.

– Ты можешь отправить посла.

– Кого? Кому я могу доверять больше, чем себе самой? И потом, Антоний известен своей тягой к роскоши – я поражу его. Антоний любит красивых женщин – что же, надеюсь, я еще достаточно хороша.

И об этом тоже говорила. Начни этот разговор Аполлодор, она попросту отправила бы его. Но Мардиан – не только советник, но и ближайший друг, с друзьями так нельзя, стало быть, придется пояснять все то же самое по третьему или уже даже по четвертому разу.

– Ты прекрасна, моя царица. Как и всегда. Но твое решение помочь республиканцам…

– Ты прекрасно знаешь, что у нас не было другого выхода. Нас бы сожрали – не одни, так другие. Помочь и той, и другой стороне…

– Мы уже много раз обсуждали это. Но если Марк Антоний увидит в тебе в первую очередь человека, оказавшего денежную помощь его врагам?

– Именно поэтому я и должна отправиться сама, мой дорогой друг. Посла он может сразу казнить – он известен своей невыдержанностью. Мне все же угрожает куда меньше опасности. Как ты не понимаешь? Во-первых, если я прибыла сама, значит, не чувствую за собой никакой вины. Во-вторых, он будет поражен роскошью моих кораблей. Сразу предпринимать какие-то действия не станет – будет попросту ошарашен. А потом… Надеюсь, когда дойдет дело до «потом», он уже будет…

– Твоим любовником, моя царица.

– Ну по крайней мере он будет на это рассчитывать, – она рассмеялась. – Говорят, Антоний не пропускает ни одной мало-мальски симпатичной женщины.

Лицо Мардиана потемнело, глаза сузились.

– Почему ты так реагируешь, друг мой? Тебе противно, что я собираюсь покупать свободу нашей страны, оплачивая ее своим телом? Как последняя шлюха, да? – она гневно сверкнула глазами.

– Моя царица, я никогда…

– Ты никогда не посмел бы произнести эти слова вслух, верно? Но думал именно так.

– Я просто боюсь, что он обидит тебя, – хмуро бросил евнух.

– Обидит? Как? – женщина не смогла сдержать смеха. – Постарается казнить? Я для этого слишком хорошо верю в собственные силы… и в пристрастия Марка Антония. Или ты думаешь, что он разобьет мне сердце? Так не беспокойся, у меня его давно нет. Мое сердце умерло, и ты прекрасно знаешь, когда.

– Вот это меня и беспокоит сильнее всего, – пробормотал Мардиан и вышел.

Клеопатра опешила. Да, он все-таки друг, но чтобы вот так просто взять, развернуться к ней спиной и уйти, даже не спросив разрешения? Да что с ним творится такое?!

Если бы Мардиан был полноценным мужчиной, его поведение можно было бы объяснить ревностью. Но ведь он евнух!

Хотя… Почему евнуху не должны быть доступны такие чувства, как любовь или ее изнанка – ревность? Разве он не радуется, как все люди? Не огорчается?

Да нет, Мардиан – просто друг, а ей уже кажется, что все мужчины вокруг должны быть влюблены в нее. К тому же если считать это ревностью, то почему тогда Мардиан не ревновал ее к Цезарю, который был ее любовником на протяжении нескольких лет, и вдруг приревновал к Марку Антонию, который, возможно, еще любовником и не станет. Нет, тут что-то другое.

Но прости, любезный друг, сейчас не до тебя и не до твоих переживаний. Страна Айгюптос, или Кемет, имеет последний шанс остаться самостоятельным государством, а не быть съеденной империей под названием Рим.

Может, она не на того человека делает ставку?

Триумвиров трое – что это за странная привычка делить власть «на троих»? – и выбор у нее есть.

Но Марка Эмилия Лепида можно не принимать во внимание. Носатый, с головой, которая казалась слишком крупной из-за излишне тонкой шеи, он часто бывал на вилле Цезаря, где она прожила полтора года. Цезарь доверял ему безоговорочно, Клеопатра смеялась: конечно, такому можно доверять, потому что сам по себе он ничего не представляет!