– Девочка, интуиция – это во многих случаях еще и опыт.

Лицо его стало серьезным.

– Послушай, ты ведь должна знать собственную сестру куда лучше, чем за эти три месяца узнал ее я.

Должна. И знала. Пожалуй, Арсиноя обладала еще куда более вздорным характером, чем Береника. Но тогда она давно уже должна была наделать ошибок! А пока армия под ее руководством давным-давно должна была начать терпеть поражение!

– Ты стала слишком нервной. Ты, часом, не беременна?

Беременна? Это даже не приходило ей в голову. Она многократно видела беременных дворцовых кошек – у них были большие обвислые животы. Она же оставалась плоской, как доска. Ну, разве что груди, ей на радость, стали больше похожи на груди, а не на то недоразумение, которое у нее было до встречи с Цезарем.

Юлий внимательно изучал ее реакцию.

– То есть ты хочешь сказать, что не знаешь, по каким признакам определить беременность?

Она передернула плечами.

– Вот еще! Знаю, конечно! У беременных бывает большой живот.

Гай Юлий в притворном ужасе схватился за волосы.

– О боги! За что караете?!

Он усадил ее рядом и подробно объяснил, что к чему. Клеопатра неловкости не испытывала – и тем смешнее было наблюдать неловкость Цезаря. Цезаря, который, по определению, неловкости испытывать не мог! Цезаря, равного богам!

– Юнона-Соспита! Да как такое может вообще быть?! Почему никто не объяснил тебе? Я понимаю, ты выросла без матери, как и моя дочь Юлия, но Юлии все объяснила бабушка, моя мать.

– У меня не было бабушки.

– У тебя были старшие сестры. Впрочем, если они напоминали Арсиною… Но ведь у тебя имелась нянька! Она-то должна была… И потом, ты сама рассказывала мне о том, что бывает, когда женятся на близких родственниках…

Он растерян. Ему не нужен этот ребенок? Откуда ей знать, как реагируют мужчины на признания любовниц в своей беременности. Она не знает римских законов. По египетским – это ребенок ее, ребенок фараона, и всем – ну, разве что кроме александрийцев, – совершенно безразлично, что его отцом не является Птолемей. Особенно, если Нил разольется до необходимой отметки: это будет свидетельствовать о том, что боги – египетские боги! – благословили это дитя.

– Как ты себя чувствуешь? – вдруг спросил Юлий.

Она удивилась.

– Хорошо. А что?

– Моя первая жена, Корнелия Цинилла… В первые месяцы беременности она чувствовала себя не слишком-то хорошо. Какой у тебя срок? Ах, да… Надо найти лекаря. Чтобы он тебя осмотрел.

– Мы говорили об Арсиное, – осторожно напомнила Клеопатра. Беременность беременностью (и это, кстати, еще не доказано), а войска Арсинои успешно продвигаются вперед. Сейчас это беспокоило ее куда сильнее.

– Об Арсиное – потом, – отрезал Юлий и обнял ее за плечи. – Дурочка! Для мужчины моего возраста снова стать отцом… Что может быть важнее?


Осмотр показал, что царица находится на третьем месяце беременности.

– Скорее всего, будет мальчик, – с самодовольной улыбкой сообщил лекарь, вытирая руки; папашки всегда радуются сыновьям больше, чем дочерям. Но этот странный папашка, божественный Юлий, только кивнул, и лекарь даже не был уверен, услышал он или нет.

Но Цезарь услышал.

– Я бы предпочел девочку, – сообщил он. – У меня уже была девочка, и я хотя бы имею представление, что с ними делать.

А Клеопатра была счастлива. Мальчик! Мальчик – это свобода! Мальчик – это означает, что она сможет править сама, без брата! Если он вдруг куда-нибудь… если с ним что-то случится – она сможет сделать соправителем сына. Мальчик – это означает, что ему она сможет отдать все бразды, когда он подрастет. Мальчик – это означает, что у Египта будет настоящий фараон. Если она сумеет удержаться на этом троне и в этой жизни. Если армия Арсинои войдет в Александрию, ей не жить, и ее нерожденному ребенку – тем более.

– А я бы предпочла поговорить об Арсиное…

– Я думаю, тебе совершенно не о чем беспокоиться, – твердо ответил Цезарь. – Лучше попытайся пообщаться с братом. Возможно, он все-таки согласится заключить перемирие. Я время от времени разговариваю с ним, и он производит впечатление… достаточно адекватного ребенка. Просто ему не хватало взрослых, с которыми можно было бы разговаривать и кто относился бы к нему без подобострастия.

– Короче говоря, рядом с ним не было тех, кто не лизал бы ему задницу!

– Это грубо, – поморщился Юлий – Беременной женщине не к лицу говорить такие вещи. Да и не беременной: любой женщине, особенно такой красивой, как ты.

Она подошла к зеркалу. Действительно, беременность ее красила. Определенно, сейчас ее нельзя было принять за мальчика-подростка.

– Я пока не буду говорить ему о ребенке, – решила Клеопатра.

Впрочем, поговорить не получилось вообще.

– А, римская подстилка! – завопил Птолемей, когда она только возникла на пороге его покоев. – За каким … ты приперлась ко мне?! Твой любовник тебя бросил? Увидел наконец, насколько ты уродлива?

Гнев взял верх. Женщина шагнула вперед и залепила мальчишке звонкую затрещину:

– Ты, маленький поганец! Если я так уродлива, почему ты пытался влезть ко мне в постель, а? Не потому ли, что никакая женщина по своей воле с тобой спать не будет? Только за деньги!

Кипя от злости, она хлопнула дверью так, что из нее вывалилась инкрустация. Видеть Юлия ей не хотелось, но чье-то присутствие – присутствие друга – было просто необходимо.

Она позвала Мардиана и, пылая негодованием, пересказала ему разговор с братом.

Мардиан усмехнулся.

– Я рад.

– Рад? Чему?!

– Тому, что впервые за долгий промежуток времени ты наконец вспомнила о моем существовании. Ты знаешь, сколько дней мы с тобой не виделись?

Клеопатра наморщила лоб. Конечно, дни сейчас летят быстро: она много времени проводит в государственных делах и, пожалуй, не меньше – в объятиях Цезаря. Но Мардиан всегда был рядом! Когда же они и в самом деле разговаривали? Прошло… дней восемь?

На всякий случай она прибавила пару дней:

– Ну, я думаю, прошло дней четырнадцать-пятнадцать.

– Сорок семь дней, моя царица. Сегодня сорок восьмой.

Ей стало стыдно. Мардиан – ее единственный друг. Который всегда был рядом в самые трудные и горестные моменты ее жизни. А вот в радости она его, стало быть, позабыла. А ведь у него никого нет кроме нее!

– Ну, прости меня, пожалуйста! А я… я раскрою тебе страшный секрет! Я беременна! У меня будет ребенок, лекарь сказал, скорее всего – мальчик. Представляешь?

– Я рад за тебя, – ответил Мардиан ровным голосом.

Дура, дура! У него ведь не может быть своих детей!

Она встала, прижалась лицом к его плечу; нестерпимо захотелось заплакать – разрыдаться, как это делала нянька Ати: хлюпала носом, некрасиво вытирала рукой катившиеся из глаз слезы и вытекавшие из носа сопли.

– Ты зря пошла к Птолемею, – таким же ровным, ничего не выражающим голосом сообщил Мардиан.

– Цезарь сказал, что брат – вполне вменяемый мальчик, а нам сейчас нужен мир!

– Птолемей вменяем в общении с Цезарем.

Она не поняла:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что твой брат тоже влюблен в Юлия. Видимо, у вас это семейное. И он ревнует и тебя к Юлию, и Юлия – к тебе.

Она снова не поняла:

– Что значит – влюблен?

– То и значит, – неожиданно резко ответил евнух. – В свое время Аполлодор предупреждал твоего отца, что нельзя делать евнухов воспитателями царевичей, что их можно приставлять только к царевнам. Но твоему отцу было не до того.

– Ты хочешь сказать, что мой брат… любит мужчин?! Но ведь он пытался влезть ко мне в постель! Да и потом, я точно знаю: Ахилл таскал его к шлюхам, об этом говорили и Ахилл, и сам Птолемей…

– Я думаю, ему все равно кого любить – мужчину или женщину. Юлий потряс Птолемея до глубины души; ты бы заметила это сама, если бы не была столь занята собственными чувствами. И теперь он ненавидит тебя еще больше: за то, что ты полностью завладела вниманием Юлия.

– Боги! Что же делать?!

– Думаю, держать его во дворце опасно: он способен на все что угодно, а Юлий достаточно беспечен. По крайней мере, в том, что касается Птолемея: как все настоящие мужчины, он не воюет с детьми. А чего можно ожидать от твоего брата, ты знаешь сама. С другой стороны, если его оставить во дворце, можно ожидать слухов о гомосексуализме Цезаря. Римляне, конечно, реагируют на это более или менее спокойно, однако не думаю, что Юлий будет в восторге.

– Его надо убрать из дворца, – прошептала Клеопатра.

– Надо, – согласился Мардиан, – но если с ним что-то случится, население Александрии поддержит армию Арсинои. Он должен захотеть сам отправиться куда-нибудь… хоть к той же армии.

– Что ты предлагаешь? Подкупить Пофиния?

Мардиан задумчиво пожевал губами.

– Не выйдет.

– Ты думаешь, он неподкупен?

– Хуже. Я думаю, он сам по себе игрок. На своей стороне. Деньги он возьмет, а вот с информацией поступит так, как сочтет нужным. Может быть, расскажет все Птолемею. Может, поддержит Арсиною. Но так или иначе, а факт подкупа всплывет, причем в самом неприглядном виде.

– Тогда что?

– Я подумаю.


Однако вопрос разрешился сам собой буквально через два дня.

К Цезарю явились парламентеры от Арсинои. Вернее – из ее армии. Они предложили сделку: Юлий отдает им Птолемея, они возвращают Арсиною.

Клеопатра не присутствовала: делегация прибыла именно к Цезарю. Поэтому она просто подслушала, затаившись за одной из портьер. В конце концов, это ее государство, и это война за принадлежащий на данный момент именно ей престол.