Юный царь заперся в комнате и не выходил до вечера. Вечером Клеопатра увидела брата только мельком: распухшая физиономия, красные пятна и прыщи по всему лицу. Не слишком-то царственный вид.

Цезарь исполнил просьбу «помирить» ее с братом слишком буквально – Клеопатра оценила его специфическое чувство юмора: взяв за руки брата и сестру, он вышел вместе с ними на балкон, приветствовать население Александрии.

– Граждане славного города Александрия! Я Гай из рода Юлиев, представляющий здесь великий Рим…

Клеопатра слушала краем уха. Юлий говорил красиво, в принципе ей следовало бы у него поучиться – и манере построения фраз, и умению полностью завладевать вниманием толпы. Александрийцы, всегда относившиеся к римлянам достаточно неприязненно, слушали его, в буквальном смысле разинув рты.

Смысл речи Юлия сводился к тому, что разногласия между царем и царицей наконец-то устранены и они будут править вместе, как и завещал их отец, а Рим выступает гарантом исполнения завещания. Он не сказал ничего конкретного, никого ни в чем не обвинил, но из его речи складывалось впечатление, что Юлий хорошо знает виновных в разжигании розни между Птолемеем и Клеопатрой и, если эти виновные будут продолжать действовать в том же духе, они будут наказаны.

Позже Клеопатра поинтересовалась:

– А почему бы не наказать Пофиния и Ахилла сразу? Неужели обязательно нужно ждать… еще какого-нибудь инцидента? Или ты боишься, что в противном случае народ будет недоволен и все окончится восстанием?

Юлий, до ее вопроса перебиравший какие-то свитки на столе и складывая их в ведра, поднял голову. Взгляд этих серых глаз выдержать было достаточно трудно, но Клеопатра глаз не опустила.

– А ты и в самом деле хочешь, чтобы они были наказаны именно сейчас?

Она не поняла и нахмурилась.

Цезарь усмехнулся, подняв правый уголок рта.

– Ты еще не искушена в политике, девочка моя. Сформулирую вопрос по-другому. Если убрать прихвостней твоего брата сейчас, они не смогут мутить воду, верно? В таком случае Птолемей Дионис останется у власти, и с его характером ты в любой момент можешь ожидать появления новых прихвостней – и совершенно любого, непредсказуемого поступка с его стороны. Так?

Так. Против этого, конечно, не поспоришь. Только она пока по-прежнему не понимала, куда он клонит.

– А если его свора останется при нем – как она поведет себя дальше?

Женщина дернула плечом. Это и тушкану понятно: они снова будут подзуживать его свергнуть ее, Клеопатру, и править далее самостоятельно. Только если рядом не окажется Цезаря, ей – конец.

– Отвечай.

Надо же, он требует ответа, как будто ее учитель!

Нахмурившись, она сказала:

– Они попытаются снова избавиться от меня.

– Верно. Так что надо сделать? Впрочем, возможно, тебе трудно произнести это вслух… Что же, тогда скажу я. Необходимо сделать так, чтобы именно ты являлась законной правительницей страны. Я понимаю, по вашим законам женщина не может править одна – что же, в этом случае твой соправитель не должен тебе мешать. А для этого Птолемей должен быть или очень сильно напуган – так, что ему не захочется больше участвовать в каких-либо интригах против тебя, – либо… это должен быть не Птолемей. Ты поняла мою мысль или тебе ее разжевать еще подробнее?

Это была словесная пощечина. Юлий что, считает ее настолько тупой?

– Я все прекрасно поняла, – надменно ответила Клеопатра. – Ты хочешь разжечь гражданскую войну, в результате которой Птолемей либо погибнет, либо сдастся на милость победителя. Победительницы.

– Верно, – Цезарь кивнул и снова склонил голову набок – так рассматривают интересующий их предмет большие собаки. – И если ты начнешь…

– Не переживай, о великий Юлий, – кажется, прозвучало слегка насмешливо, ну да ничего, как-нибудь переживет. – Я… лишена такого рода предрассудков.

На самом деле – нет, конечно, не лишена. Она изо всех сил старалась, чтобы брат остался в живых. Пускай он противный, глупый, истеричный, пускай ее от его присутствия передергивает, все равно он – брат. Но… Сам Птолемей не остановится ни перед чем, а своя жизнь все-таки дороже. Если только будет малейшая возможность сохранить ему жизнь – ее сохранят, об этом она позаботится. Если нет…

– Но только плохой правитель втягивает свой народ в гражданскую войну. Гражданская война – она еще хуже обычной! Это – голод и разорение, и к тому же когда отец идет против сына…

– …а брат против брата, – подхватил Цезарь, – это ужасно. Не кажется ли тебе, что пора прекратить произносить прописные истины?

Голос его немного смягчился:

– Я вижу, ты и в самом деле переживаешь. Могу тебя утешить: втягивать народ в гражданскую войну станет Птолемей Дионис. Ты же постараешься ее предотвратить. А потом даруешь амнистию всем приверженцам твоего брата.

– Я говорю не о внешней стороне! – сказала она с отчаянием. – Я на самом деле в ужасе от того, что наше противостояние привело к гражданской войне!

– Ты только начинающий политик. Все серьезные реформы, к сожалению, замешены на крови. Ты ведь стремишься к власти не только ради самой власти, верно? Будь так, ты бы не переживала обо всех этих… братоубийствах. Птолемей не сможет стать нормальным правителем – при нем страна будет повергнута в хаос. Его приспешники только и будут заняты тем, чтобы урвать кусок пожирнее. А он будет приближать тех, кто лучше и качественнее польстит ему. Конечно, война – это гибель нескольких тысяч людей. Подумай, гибелью скольких грозит правление Птолемея. Уверяю, если ты задумаешься над этим, тебе будет куда проще решиться.


Цезарь сосредоточил свое внимание на двоих детях Птолемея Авлета: малолетнего царя надо было контролировать и уговаривать, царицу… Гм, с ней Юлий занимался куда более приятными вещами.

Тем временем еще одна представительница династии, никем не контролируемая пятнадцатилетняя Арсиноя, считающая, что имеет куда больше прав на престол, чем сестра (потому что она рождена отцовой любовницей, а не официальной супругой) и чем брат (потому что он вообще придурок!), отправилась в военный лагерь сторонников Птолемея Диониса, стоявший неподалеку от Пелусия. Отправилась одна – в сопровождении лишь евнуха Ганимеда, своего воспитателя.

– Как?! Как мы могли упустить ее?! – Клеопатра бегала по зале, то и дело наступая на подол слишком длинного платья.

«Мы» подразумевало «ты»: охрана во дворце состояла полностью из солдат Цезаря. Но Клеопатра была умна и ни разу не обвинила любовника напрямую.

– А что тебя так беспокоит? – лениво поинтересовался Юлий. Он делал какие-то записи на вощеной табличке, стирал, хмурил лоб, снова писал; бросив эту короткую фразу, он снова нахмурился, что-то вытер обратной стороной стилоса. Потом поднял на нее глаза.

– Что тебя так беспокоит в сложившейся ситуации?

– Арсиноя – дочь царя! Такая же, как и я. Она – символ, и армия с ней станет сильнее. Для солдат важно было, чтобы с ними был Птолемей. Его нет, но зато есть Арсиноя…

– Арсиноя, которая вряд ли найдет общий язык с Ахиллом. Она не похожа на брата – больше напоминает тебя. Наверное, в вашей семье все мужество и весь ум достаются женщинам. Ахилл вил из твоего брата веревки и чувствует себя полновластным хозяином войска. С Арсиноей такое поведение не пройдет. И ей не хватит ума понять, что она не должна ссориться с Ахиллом: она младше тебя, и она завидует. Не думаю, что они с Ахиллом-египтянином уживутся мирно. А если в армии начнется разброд, значит, нам проще будет одолеть ее.

А ведь верно! Почему она не смогла додуматься до этого сама? Ведь это так просто! Действительно, Арсиноя в лагере сторонников Птолемея им только на руку. Научится ли она когда-нибудь вот так смотреть на проблему с другой стороны, как это делает Гай Юлий? Или так и будет всегда смотреть узко – как лошадь, которой надели шоры?

– И что мы будем предпринимать?

– Будем готовиться к нападению. Понятно, что все предусмотреть не получится, но нужно постараться сделать это по максимуму.

Глава 15

Цезарь в очередной раз оказался прав.

Довольно скоро между Арсиноей и Ахиллом возник конфликт, окончившийся казнью военачальника, причем казнью позорной: египтянина повесили. И похоронили – как грека. На всякий случай.

Новым военачальником царевна назначила своего воспитателя, Ганимеда. Это был неглупый шаг: Клеопатра хорошо знала сестриного наставника и отдавала ему должное: Ганимед был по-настоящему умен. Она даже забеспокоилась: под управлением Ганимеда армия могла и в самом деле одержать победу над войсками Цезаря, особенно с учетом численного преимущества.

Юлий только посмеивался.

Один раз, когда она разнервничалась особенно серьезно, он аккуратно взял ее за запястья. Она рванулась – безрезультатно: Юлий держал аккуратно, но твердо.

– Послушай, девочка моя. Ты молода – это понятно. Ты не имеешь опыта в государственных делах. Но чем больше ты будешь нервничать – тем больше глупостей понаделаешь. А в истории не бывает «если бы»: то, что сделано, то сделано. Поэтому решения нужно принимать взвешенно.

– Взвешенные решения также бывают неверными, – огрызнулась она; в последнее время ее настроение было, прямо скажем, странным. Ей хотелось то смеяться, то плакать, то есть устриц вприкуску с медовыми коврижками. Сейчас ей больше всего хотелось огрызаться, хотя она и понимала: Юлий прав.

– Бывают, – он примирительно притянул ее к себе. – Но гораздо реже.

– А как же твоя хваленая интуиция? Разве ты всегда принимал решения только разумом?