— Это другое, — возразил Томас. — Я действительно хочу знать, что вы думаете.

— О’кей… Не сомневаюсь, что вы любите Билла и он любит вас, и ему очень трудно найти в жизни такую большую, щедрую любовь, поэтому верю, что вам стоит быть рядом с ним. Вы не просто выкинули его из головы и начали свою собственную жизнь. Вы постоянно беспокоитесь о нем. Так почему бы не жить рядом с ним, в доме, куда бы он мог приходить. Когда родится ребенок, он будет ревновать, ему необходимо место, где он по-прежнему будет в центре внимания.

Томас внимательно слушал ее.

— Однажды его бесконечно любили, но я стал сильно ревновать к Энди, и любовь моя измельчала. — Вид у него был очень грустный.

— Тогда, возможно, следует склеить все снова, скрепить хорошенько, чтобы не развалилось окончательно, — предложила Эльза.

— Разумом я с вами согласен, но сердцем боюсь, что все испорчу, что лучше, если я не буду мешать ему… ради него и ради себя самого.

— Хорошо, Томас, вы придете к правильному заключению. Я вас хорошо знаю. Но теперь, перед отъездом, я уверена, что вы обязательно уедете. Собираетесь ли вы сказать, что мне делать с моей непутевой жизнью?

— Думаю, скажу, что мы можем и что делаем с любящими людьми, и надеюсь, вы сумеете придумать, как избавиться от Дитера.

— Но почему, почему вы хотите, чтобы это закончилось? Вы мой друг и хотите мне добра, как и я вам. Вы знаете, что Дитер — любовь моей жизни, — смутилась она.

— Вы спросили мое мнение, я сказал, — просто ответил Томас.

— Но я не понимаю, почему вы хотите, чтобы я его бросила, избавилась от него…

— Я бы тогда мог утешить вас.

Она посмотрела на него, открыв рот.

— Томас, это неправда! — задохнулась она. — Мы же с вами просто друзья. Я вам не нравлюсь, это всего лишь вино и звезды.

— Вы никогда не воспринимали меня в этом свете? — спросил он, склонив голову набок.

— Я действительно думала, что хорошо бы полюбить деликатного, вдумчивого человека, как вы. А не суетливого, беспокойного, как Дитер. Но я часто мечтаю о том, чего быть не может. Просто не может быть.

— Хорошо. Тогда, думаю, вам лучше вернуться к нему завтра же. К чему тянуть?

— Как легко вы сдаетесь, — кокетливо произнесла она.

— Да что вы, Эльза, все, что я говорю, неправильно. Я просто из вежливости взялся советовать вам. Вы же не собираетесь этого делать.

— Я только играю с вами, — призналась она.

— Не надо.

Она каялась.

— Знаю, что похожа на одну из тех феминисток, которые злятся, когда мужчина встает, чтобы уступить им место, и еще больше злятся, когда он этого не делает. Я только притворяюсь, потому что не ведаю, что делать. Я знаю, что надо делать вам. Это же так очевидно и просто. И что делать всем остальным — Дитеру, Дэвиду, Фионе, Андреасу, Вонни. Просто я так решила, что все ясно.

— Что же делать Вонни? — с интересом спросил Томас.

— Она должна заставить Андреаса и Йоргиса отыскать ее сына и сказать ему, какая она теперь замечательная женщина. Ставрос-младший обязательно вернется, если они ему расскажут.

Томас улыбнулся ей.

— Крестоносец Эльза, — с чувством произнес он и похлопал ее по руке.


В таверне обсуждали путешествие Фионы домой и где ей жить.

— Можем поехать на последнем пароме завтра вместе, — предложил Дэвид. — Вместе веселее, и в Лондон можем полететь вместе.

— Неплохая идея, так будет легче проститься.

— На какое-то время, — сказала Вонни. — Вы еще вернетесь, у вас здесь много друзей.

— Завтра попрощаюсь с Элени и поблагодарю за все и за то, что она позвала доктора Лероса.

— А я дам Марии последний урок вождения и скажу ей, что теперь с ней будет заниматься Вонни. Правильно, Вонни?

— А она на этой неделе ездит лучше? — спросила Вонни.

— Гораздо лучше, — успокоил ее Дэвид. — И будет еще лучше, если вы постараетесь не кричать на нее, но поможете быть более уверенной в себе.

— Мы все чувствуем себя намного лучше, когда никто на нас не кричит и укрепляет нашу самоуверенность, — проворчала Вонни.

— А ты сообщила своим в Ирландии, что возвращаешься? — спросил Фиону Андреас.

— Пока нет. Позвоню из Анна-Бич завтра.

— Иди и позвони по моему телефону, — предложил он так же, как было, когда случилась трагедия с Маносом.

— Только короткий звонок, а потом подруге Барбаре. Огромное спасибо, Андреас. — И Фиона побежала на кухню.

— Не странно ли это, что у вас, молодых людей, ни у кого нет мобильных телефонов? — удивился Йоргис.

— Да, это странно. Ни у одного из нас мобильник здесь не работает, — заметил Дэвид.

— Нет ничего необычного, — сказала Вонни. — Вы все от чего-то сбежали. Зачем вам звонить куда-то, чтобы вас проследили?


— Барбара?

— Господи Всевышний, это же Фиона!

— Барбара. Я возвращаюсь домой!

— Вот это новость. Когда же вы с ним приезжаете?

— Не мы, только я.

На другом конце провода молчали.

— Шейн остается там? — наконец произнесла Барбара.

— Как бы да, остается.

— Ну что же, очень жаль, — нейтрально произнесла Барбара.

— Не будь притворой, Барбара, ты же рада.

— Это несправедливо. Почему я должна быть рада, что моя лучшая подруга расстроена?

— Вовсе я не расстроена, Барбара. Как ты думаешь, мы можем с тобой пожить в одной квартире?

— Конечно, можем, начну поиски прямо сейчас.

— Отлично. И вот еще что, Барбара, могла бы ты предупредить папу и маму?

— Конечно, что именно мне им сказать?

— Что я возвращаюсь домой. — Фиона удивилась: что здесь может быть неясного.

— Да, но ты знаешь, как люди этого поколения любят задавать вопросы… — начала Барбара.

— О, да пусть себе спрашивают, — небрежно бросила Фиона.


Томас проводил Эльзу в ее гостиницу и поцеловал в щеку.

— Schlaf gut, — пожелал он.

— Вы учите немецкий, чтобы произвести на меня впечатление? — улыбнулась она ему.

— Нет, Эльза, думаю, ради того, чтобы произвести на вас впечатление, придется сделать гораздо больше, чем просто сказать «Спокойной ночи», — промолвил он грустно.

— Например? — спросила она.

— Придется стать нетерпимым и рьяным. Мог бы попытаться, но на это уйдет много времени.

— Оставайтесь таким, какой вы есть, поверьте, Томас. Увидимся завтра в полдень в гавани.

— Вы к тому времени еще не уедете в Германию?

— А вы — обратно в Калифорнию?

— Спокойной ночи, прекрасная Эльза, — попрощался он и отвернулся.


Фиона была уже в номере Эльзы и паковала вещи.

— Перед тем как ты что-то скажешь, хочу извиниться. Я вела себя с тобой совершенно глупо, пытаясь одолжить денег и все такое, — начала Фиона.

— Это не имеет никакого значения, но и я была слишком резка и груба с тобой, извиняться надо мне.

— Теперь это не важно. С Шейном покончено. Я уезжаю обратно в Дублин. Вдруг я представила, какое меня с ним ждет будущее, и оно оказалось бессмысленным и печальным. Полагаю, ты сказала бы или подумала, что это была не настоящая любовь, если прошла так быстро.

— Нет, это была настоящая любовь, — успокоила ее Эльза. — Но, как ты поняла, она закончилась, и это сильно облегчит тебе жизнь.

— Я не для того отказалась от него, чтобы облегчить жизнь! — воскликнула Фиона. — Просто вдруг увидела его в другом свете, так, как видели его все вы. И тогда уйти стало совершенно нетрудно. Конечно, ужасно сожалею, что он оказался не тем, за кого я его принимала. У тебя совсем по-другому.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, потому что Шейн только терпел мою привязанность, а Дитер умоляет тебя вернуться, обещая измениться ради тебя. Вот это настоящая любовь.

Эльза ничего на это не сказала.

— Что именно заставило тебя уйти от Шейна? — спросила она.

— Думаю, в его тоне было какое-то равнодушие. Я увидела, что ему все равно.

— Знаю, о чем ты, — медленно кивнула Эльза.

— Ты не можешь знать! Твой парень перед тобой на коленях, умоляет, чтобы ты вернулась. Это совершенно другое!

— То, что ты сказала о тоне голоса, абсолютно сходится. Пойду на балкон посмотреть на море. Присоединишься ко мне?

— Нет, Эльза, я устала. Дорога в Афины и обратно… За один день резко сменила свою жизнь. Хочу выспаться.

Эльза сидела на балконе очень долго, глядя на лунный свет и море, потом вернулась в комнату. Взяв бумагу, она стала писать письмо, которое собиралась отослать факсом на следующий день.


Моя дорогая Ханна,

ты всегда была таким замечательным и самоотверженным другом для меня. Ничего не просила и всегда была готова выслушать. Как оказалось, мысль приехать сюда была очень правильной. А еще лучше, что мы с Дитером встретились здесь, и теперь я могу принять решение, которое основано не на фантазиях, а на фактах. Я все еще не уверена, что делать. Но еще несколько дней на этом безмятежном острове все прояснят. Сегодня я услышала две вещи. Одну от американца, который говорил о преодолении. Он бросил случайно, что любовь можно преодолеть, как выздороветь после коклюша. Не знаю, прав ли он. Потом одна ирландка сказала, что мне повезло, потому что Дитер обещал измениться ради меня. И я подумала, почему мы стремимся изменить людей. Надо либо любить их такими, как они есть, либо уйти.

Теперь уже поздно, и я пишу это при лунном свете. Я размышляла о своей жизни с Дитером так, как никогда прежде. Это было сложное бегство. Было от чего бежать. Отец бросил нас, когда я была совсем ребенком, и я всегда надеялась, что он свяжется со мной, если увидит по телевизору, но этого не случилось. Мы с матерью никогда не были близки, возможно, потому, что слишком одинаковые, вечно стремились к совершенству.