Все были потрясены. Эта тихая, способная, собранная женщина — и алкоголичка? Невозможно.

— Почему ты так думаешь? — спросила Эльза.

— А вы заметили, что она никогда не пьет никакого вина или узо, вообще ничего спиртного? — задал вопрос Дэвид.

Они посмотрели на него с уважением. За столом с Вонни сидели они все, но только тихий, чуткий Дэвид заметил то, чего не смогли увидеть другие.

Глава двенадцатая

Вонни была права, говоря, что жители Агия-Анны встанут на ее защиту, плотным фронтом. Ни одному из четверых не удалось заполучить никакой информации.

— Кажется, Вонни владела той бензоколонкой, — небрежно спросил Йоргиса Томас.

Йоргис ответил так, что вышло ни да ни нет.

— Ей было жалко с ней расставаться? — спросил Томас.

— Не знаю, — ответил Йоргис.

— Или ей без нее стало легче.

— Вы живете в доме Вонни, могли бы расспросить ее сами, — вежливо закончил разговор Йоргис.

У Андреаса Дэвиду тоже не удалось ничего узнать.

— Вы, должно быть, знали мужа Вонни, Ставроса?

— Здесь все знают всех.

— Думаю, и Магду вы знали тоже?

— Как я уже сказал, это маленькое место.

— А их сын дружил с вашим сыном и с Маносом?

— В деревне все дети знают друг друга.

— Полагаете, я задаю слишком много вопросов, Андреас?

— Вас интересует это место и люди, которые здесь живут, и это хорошо, — ответил Андреас, но больше не вымолвил ни слова.

Эльза пыталась поговорить с Янни в деликатесной, когда покупала оливки и сыр. Это был мужчина лет шестидесяти. Он мог быть свидетелем той драмы.

— Замечательно, что Вонни стала частью этого города, не так ли? — начала Эльза.

— Вонни очень хорошая женщина, да.

— Думаю, вы знали ее, когда она была замужем за Ставросом? — продолжала Эльза.

— Она говорила с вами о Ставросе? — удивился Янни.

— Немного.

— Тогда, думаю, она расскажет вам о нем все, что захочет, — улыбнулся во все лицо Янни, обнажив зубы, многие из которых сияли золотом.

Даже Эльза, которая виртуозно умела брать интервью у политиков, крупных бизнесменов, писателей и актеров на немецком телевидении и ловко выуживать из них всю их подноготную, — даже она потерпела полную неудачу.

Фиона вошла в дом Элени с конфетами для детей.

— Хочу поблагодарить вас за доброту, когда я была нездорова, — обратилась она к Элени.

— Как вы теперь? — поинтересовалась женщина.

— В полном порядке, но немного грустно, потому что жду Шейна, — сказала она, — если он вернется, вас не затруднит сказать ему, где я остановилась?

— Шейн? О да. Я ему скажу, конечно. Если он вернется.

— Непременно вернется, Элени. Он меня любит.

— Да.

Возникла неловкая пауза.

Фионе больше не хотелось возмущаться, и она сменила тему:

— Вы знали Ставроса, мужа Вонни, давным-давно?

— Я плохо говорю по-английски. Когда этот Шейн приедет, я скажу ему, где вы. Спасибо за карамелес для детишек. Вы такая добрая, хорошая девушка.


— Вонни, поднимайтесь наверх, когда закончите. Выпьем апельсинового сока. О’кей?

— Стало быть, вы наконец-то заметили, что я пью только легкие напитки. — Она рассмеялась.

— Я нет, но Дэвид заметил, он из тех, кто все замечает. Тем не менее не важно, что вы пьете, мне просто надо с вами посоветоваться.

— Нет, не хотите. Вам нужно, чтобы я сказала, что все будет хорошо без каких-либо усилий с вашей стороны, не так ли?

— Если бы сказали мне убедительно, мне бы точно понравилось, — признался он.

— Буду через десять минут, — отозвалась она. Томас заметил, что на ней чистенькая желтая кофточка с маленькими вышитыми розочками. Она, должно быть, хранила свои вещи в сувенирной лавке.

— Какая прелесть, — указал он на вышивку. — Это вы сами сделали?

— Нет, это сделал кое-кто другой. Работе лет тридцать.

— Неужели? И кто же?

— Теперь не имеет значения, Томас. Она вышивала словно ангел.

Томас сглотнул слюну. Слишком много вопросов.

— Кажется, я слишком любопытен, Вонни, простите, не обязательно все рассказывать.

— Ну что же, это уж как посчитаете нужным. Вы четверо так сильно интересуетесь мною… расспрашиваете всех в Агия-Анне, — наивно улыбнулась она.

Томас уставился в пол.

— Вам все рассказали? — грустно произнес он.

— Конечно! — Для нее это было неудивительно.

— Простите, мы всюду суем свои носы. Поверьте, Вонни, вы особенная. Мы все восхищаемся вами.

— Польщена и потрясена. Но, пожалуй, расскажу вам все, что вы хотите знать. — Она улыбнулась ему, чтобы приободрить.

— Не знаю. Теперь, когда я могу задавать вопросы, не знаю, о чем спросить. Возможно, о том, счастливы вы или нет?

— Да, думаю, я совершенно счастлива, как это обычно бывает. А вы, Томас, счастливы?

— Нет. Не счастлив, и вы это знаете. Я все испортил с Биллом, вы же сами сказали. Но мы хотели поговорить о вас.

— Что же рассказать?

— Думаю, какой у вас был муж и что с ним случилось, — неуверенно произнес Томас.

Ему было неловко задавать наводящие вопросы, но Вонни чувствовала себя совершенно свободно.

— Очень трудные вопросы. Его звали Ставрос, он был очень смуглый, огромные карие, почти черные глаза, черные волосы, всегда до плеч, модно или немодно. Его отец работал парикмахером здесь и часто говорил, что стыдится своего дикого и заросшего сына и что Ставрос портит всю рекламу парикмахерских талантов его отца. Он не был высоким, скорее, вы бы назвали его крепышом. Как только я увидела его, поняла сразу, что никого другого мне не надо.

— А где вы с ним повстречались? Здесь, в Агия-Анне? — спросил Томас.

— Нет. Мы встретились в другом месте. В совершенно другом месте, — произнесла Вонни почти мечтательно.

— Мне умолять, чтобы вы рассказали, или сами расскажете?

— Я встретила Ставроса в Ардивине, в маленькой деревушке на западе Ирландии весной тысяча девятьсот шестьдесят шестого, еще до вашего рождения, Томас.

— Да, но я родился четыре года спустя, совсем скоро, — уточнил он.

— Он работал в гараже на главной улице. Там никогда прежде не видели никого более экзотичного. Настоящий живой грек на главной улице, на нашей единственной улице. В Ардивине больше ничего не было. Изучал английский, как говорил он, и торговлю автомобилями и просто хотел посмотреть мир. Прежде Лондон и даже Дублин. Но сказал, что у нас ему нравится, почти как у него дома в Агия-Анне. Все знакомо и удобно. — Она умолкла, задумавшись.

Томас не решался спрашивать ее дальше. Независимо от его расспросов она либо скажет больше, либо нет.

— Я еще училась в школе, выпускной класс. Родители надеялись, что по окончании удостоюсь распределения по специальности, получив место учителя начальных классов. Это было все равно что выиграть государственную стипендию, бесплатное обучение, карьеру, постоянную работу и пенсию.

— Но распределение не состоялось? — тихо предположил он.

— Не знаю, было оно или нет. Я не интересовалась, потому что была так влюблена в Ставроса, что до всего остального мне не было никакого дела. Я перестала ходить в школу, забросила учебу, не думала об экзаменах. Каждый день я мечтала лишь о том, чтобы спрятаться от сестры и украдкой пробраться на задворки «Ардивин моторс». Быть рядом с ним стало для меня главной целью.

Томас с удивлением слушал ее спокойный рассказ о первой любви.

— Поэтому хозяин гаража Джимми Кин стал подумывать, что Ставрос начал плохо относиться к работе, и поговаривал, что собирается его уволить. От тревоги за него я потеряла аппетит и сон. Что делать, если Ставросу придется уехать? Тогда я засела за учебу, пошла сдавать экзамены, но ни слова не понимала в вопросах и тем более не смогла на них ответить.

— Каковы были результаты? — по своей преподавательской привычке заинтересовался Томас.

— Не имею представления. Понимаете, в то лето в Ирландии произошло самое замечательное событие. Забастовка банковских служащих! — От воспоминаний у нее засверкали глаза.

— Банки забастовали? Не может быть!

— О да, они забастовали, — радостно сказала она.

— И как же люди с этим справились?

— Доверием в основном. Долговые расписки. Выпустили даже бланки чеков, чтобы как-то нормализовать ситуацию.

— И?..

— И то, что случилось потом, было почти чудом, — оживилась Вонни. — В супермаркетах собралось много наличности, а в банк не положишь, поэтому они обналичили эти чеки тем, кому доверяли. В большом городе в десяти милях от нас был супермаркет, где меня знали, потому что менеджер был кузеном моей мамы. Поэтому я обналичила чек на две с половиной тысячи фунтов. И в тот день Джимми Кен объявил, что увольняет Ставроса.

Вонни начала ходить по комнате, но рассказывать не перестала.

— Он говорил, что будет скучать по мне, что я была его настоящей любовью и что однажды мы обязательно встретимся, что он возвращается в Агия-Анну, что откроет там бензозаправочную станцию и пошлет за мной. Я спросила, почему нельзя уехать вместе сразу, — у меня есть деньги, чтобы ему помочь начать дело. Сказала, что это были мои сбережения.

— Конечно же, он был рад.

— О да, очень обрадовался, а мои родители нет. В тот день я сказала им, что мне семнадцать с половиной, что через полгода я могу выйти замуж без их согласия, и что они тогда сделают? Запрут меня? Они кричали и ругались, говорили о плохом примере для моей сестры, о том, как им потом смотреть в глаза людям Ардивина. Мой отец работал учителем, человек важный и уважаемый. Мама состояла в родстве с крупными владельцами сети магазинов в нашем районе. Позор на всю семью.