— Знаю.

— Так объясни. Умоляю. Если ты знаешь, что я не встречаюсь с Моникой много лет… в чем же дело?

— Ты и дочь ее не видел и не думал о ней.

— Ах, — выдохнул Дитер. — Бригитта поработала как надо.

Эльза смолчала.

— Этого не должно было случиться. Я сказал Монике, что не готов стать отцом. Она знала об этом с самого начала. Все было ясно. — Он начал нервничать.

— Сколько ей, Дитер? — спокойно спросила Эльза.

Он искренне смутился.

— Монике?

— Герде. Твоей дочери.

— Не знаю, я сказал тебе, не знаю о них ничего.

— Должен знать.

— Лет восемь или девять, полагаю. Но почему ты спросила, Эльза? Это к нам не относится.

— Ты отец ребенка. Это относится к тебе в какой-то мере.

— Нет, не относится. Это старый случай из моего прошлого, и я не виноват. Моника отвечала за контрацепцию. К ребенку я не имею никакого отношения, никогда не собирался заводить детей. Мы оба начали новую жизнь.

— А у Герды жизнь началась с безотцовщины.

— Перестань называть ее по имени, ты ее не знаешь, просто повторяешь слова этой стервы Бригитты.

— Ты должен был мне сказать.

— Нет, это было бы неправильно. Ты бы думала, что я не могу забыть ребенка от другой женщины. Будь справедлива, Эльза, тебе и это не понравилось бы.

— Мне бы это понравилось гораздо больше, чем папочка, бросивший своего ребенка, который ждет его и мечтает о нем.

— Это фантазии, ты же ничего не знаешь о ребенке.

— У меня та же история. Отец бросил нас, и я годами ждала его, надеясь и мечтая. Каждый день рождения, каждое Рождество, каждое лето. Я была уверена, что он напишет, позвонит или придет повидаться со мной.

— У тебя было по-другому. Твой отец жил с вами. У тебя было право думать, что он рядом. В моем случае я не имел к ребенку Моники никакого отношения. Никогда. Не могло быть никаких надежд.

Эльза долго смотрела на него.

— Что мне сделать, скажи? — наконец спросил он.

— Ничего, Дитер.

— Ты вернешься ко мне, если я как-то налажу связь с ребенком, которого не знаю?

— Нет, я никогда к тебе не вернусь.

— Но все это… — Он снова посмотрел на постель, где они любили друг друга. — Это для тебя что-нибудь значило?

— Знаешь, что значило. Прощание. — Она надела платье и сандалии и, сунув нижнее белье в сумочку, направилась к двери.

— Ты не можешь этого сделать! — закричал он.

— Прощай, Дитер. — Она вышла через аккуратный маленький садик Анна-Бич в сторону ворот. Синий пиджак она перекинула через плечо.

Дитер крикнул ей вслед:

— Не уходи, Эльза, пожалуйста, не уходи. Я так люблю тебя. Не оставляй меня…

Она не остановилась.


Вонни заметила, что в доме Марии совсем нет молока, а утром всем его захочется. Как только дыхание Марии стало ровным, Вонни тихонько выбралась из большой двуспальной кровати и отыскала глиняный кувшин. Она решила сходить в Анна-Бич, где кухня открыта всю ночь.

Возвращаясь с молоком, которое ей охотно дали на кухне, она встретила красивую немку с заплаканным лицом. Вонни спряталась за большую бугенвиллею, чтобы та ее не заметила.

Послышался голос мужчины, который громко звал девушку. Вонни плохо знала немецкий, но поняла его слова, и, на ее взгляд, они были искренними.

Но Эльза даже не оглянулась.

Глава восьмая

Томас отправился за инжиром и свежим хлебом для завтрака. Он приготовил побольше кофе и расставил чашки.

Фиона вышла к столу бледная и усталая, но с благодарной улыбкой. Дэвид свернул легкое покрывало, которое дал ему Томас, взбил подушки и поспешил к столу.

— Он нас балует, Фиона. Как нам повезло найти такого благодетеля!

— О, знаю. — Фиона тоже радовалась. — Чувствую себя гораздо сильнее сегодня, полна планов.

Томас улыбнулся ей.

— Расскажите нам о своих планах, — сказал он.

— Собираюсь в полицию, поговорить с начальником. Я теперь спокойна, и никакой истерики. Попрошу его помочь отыскать Шейна. Он может знать, куда Шейн направился. В Афинах мы были всего сутки по пути сюда, но ему понравилась площадь Синтагма. Возможно, Йоргис знает тамошних полицейских, которые могли бы передать ему весточку. Потом я вернусь к Элени и переоденусь. Не снимала это платье несколько дней. А потом найду Вонни и спрошу ее, надо ли помочь с детишками. — Глаза у нее сияли, и потерянное, испуганное выражение лица исчезло.

Дэвид тоже казался возбужденным.

— Собираюсь еще раз пройтись до таверны Андреаса. Он был таким джентльменом, если это слово уместно.

— Он именно такой и обрадуется вам. Передайте ему привет, ладно?

— Ладно, — пообещал Дэвид.

— Мне сегодня тоже надо кое-что сделать. Позвоню, когда они в Калифорнии проснутся. Позвоню сыну. Но прежде надо отыскать Вонни, она не была дома с прошлой ночи.

— Откуда вы знаете? — удивился Дэвид.

— Потому что обычно она бродит там с фонариком, а ночью ее не было. Но когда я ее найду, потребую, чтобы она спала в своей комнате, мне стыдно и зудно, что она живет в этом курятнике.

— Зудно? — переспросила Фиона.

— Я знаю, это отличное слово. Означает раздражение, зуд, словно муравьи бегают у тебя в штанах.

— Шейну это слово понравилось бы, — радостно подхватила Фиона.

Мужчины промолчали.


Эльза сидела у себя в номере. Зная, что не заснет, она вышла на балкон и глядела на рассвет над Агия-Анной.

Маленький городок просыпался. Затем, словно поняв, что прошедшая ночь, со всеми ее страхами и кошмарами, закончилась, она вернулась в комнату, приняла долгий душ и вымыла голову. Она надела свежее платье из желтенького ситца и села на балконе пить кофе, поглядывая на отчаливающий паром.

Он уедет в восемь утра в Афины. Она была уверена. Дитер знал, что она не уедет с ним, так зачем ждать до одиннадцати? Он не из тех, кто медлит. Клауса и остальных он отослал чартерным вертолетом вчера и знал, что теперь ее искать бесполезно. На этом балконе он ее не заметит никогда, но ей будет видно, как он уехал.

В толпе перед пристанью разглядеть его было трудно. Но она знала, что он там. Несмотря ни на что, они друг друга знали очень хорошо.

Наконец она увидела его, с растрепанными волосами, в рубашке с открытым воротом, с его вечной сумкой, с которой он почти никогда не расставался.

Он жадно искал ее в толпе, но не нашел, хотя твердо знал, что она за ним следила. Он поставил на землю сумку и поднял руки.

— Я люблю тебя, Эльза! — крикнул он. — Где бы ты ни была, всегда буду любить тебя.

Некоторые молодые люди рядом одобрительно зааплодировали. Признание в любви всегда прекрасно.

Эльза замерла. Когда маленький паром заскользил по морской глади к Пиреям, гавани Афин, по лицу ее медленно потекли слезы, капая прямо в чашку с кофе и на платье.


— Дэвид, друг мой, добро пожаловать, добро пожаловать. — Андреас был рад его видеть.

Дэвиду захотелось иметь такого отца, чье лицо светилось бы радостью при встрече с ним, а не искажалось бы от отвращения и разочарования в единственном сыне. Они говорили о вчерашних похоронах и о том, что Агия-Анна никогда больше не будет прежней.

— Вы хорошо знали Маноса? — спросил Дэвид.

— Да, мы все тут хорошо знаем друг друга, никаких секретов, все знают все. В детстве Манос приходил сюда поиграть с Адонисом и другими детьми. Они сделали качели на дереве, вон там. Он сюда сбегал от братьев и сестер, их было восемь. Адонис был единственным ребенком, поэтому мы очень радовались, когда сюда кто-то приходил поиграть с ним. Когда жена, которую забрал Господь, варила еду, она выглядывала в окошко и видела, как мальчики играют со старым псом и качаются на качелях, и она была спокойна за него. Интересно, видит ли она нас с неба, Дэвид… Видит ли, как похоронен бедный Манос… Как там живется Адонису в Чикаго, вдали от нас. Что там у нее на сердце? Оно теперь, должно быть, тяжелее камня.

Дэвиду хотелось быть таким же проницательным, как Томас. Тот сказал бы сейчас что-то умное и утешительное, он бы даже привел пару цитат из стихов, точно к месту.

Ничего подходящего в голову Дэвида не пришло.

— Знаю только про еврейский рай, да и о нем немного, — виновато сказал он.

— А в еврейском раю люди могут видеть, что происходит на земле, как ты думаешь? — спросил Андреас.

— Да, наверное, могут, но думаю, у них более широкий обзор и взгляд на вещи, они как бы видят всю картину. Я так слышал.

Странно, но это как-то успокоило Андреаса. Он даже кивнул несколько раз.

— Пойдем, Дэвид, пообедаем вместе, сегодня посетителей будет мало.

Дэвид взглянул на открытые контейнеры с блюдами, и в горле у него застрял ком. Приготовить все это и никого не дождаться.

— Никогда не пробовал такое блюдо из макарон.

— Дэвид, если не возражаешь, могу положить тебе это. Приготовил сегодня утром. Позволь предложить мусаку или кальмары? Не большая заслуга предлагать тебе то, что сделано на сегодня. — Андреас засмеялся над собой, смущенный.

— Предпочитаю мусаку. Я обратил внимание на макароны, потому что это большое блюдо. Не хотел, чтобы ваша работа пропала зря.

— Какой ты человек. Сиди здесь на солнышке, а я принесу стаканы и тарелки…

И Дэвид сидел, размышляя, что этот глупый молодой человек делает в Чикаго, когда мог бы быть здесь.


Элени приветствовала возвращение Фионы. Было странно видеть, что все вещи Шейна исчезли, его мятые рубашки и джинсы, его полотняная сумка, жестяная коробка с табаком или с чем-то еще, с бумагой для скручивания сигарет. Она отчаянно надеялась, что он оставил ей записку у хозяйки. Но ее не было.