– Я знаю, доченька, но он ведь взрослый мужчина! Зачем он вообще ввязался во все это? Полиции работы мало?! И ты! Куда ты вообще сунулась?! Что, если бы тебя ранили?! Ты в своем уме?!

Я хмурюсь, раздраженная ее гневной тирадой. Как она смеет отчитывать меня и сваливать вину на Роберта? Где ее сострадание?

– Меня не ранили, мам, уймись, – откинув от себя плед, я встаю и подхожу к Роберту. Сенсоры работают в том же режиме, пульс размеренный. Кладу свою руку поверх его.

– Кэтрин, мне надоело выполнять роль стороннего наблюдателя. Завтра же я приеду и заберу тебя в Мемфис!

Ага, размечталась.

– Не говори ерунды…

– Ерунды? Да я чуть с ума не сошла, когда Риз рассказала мне про все это! В следующий раз он помчится в Афганистан, и ты тоже увяжешься за ним, да?!

Я смеюсь ее бурным фантазиям.

– Это вряд ли. Роберт не любитель Среднего Востока.

– Кэтрин, мне не до шуток. Что с тобой? Меня пугает твой измученный голос. Где ты?

– В больнице. Ты разбудила меня, вот и все.

– Почему ты в больнице? Поезжай домой, ничего с ним не сделается!

– Нет, мам.

– К…

– Не спорь! – я грубо обрываю ее. – Мне пора, уже поздно. Пока.

* * *

– Ты поможешь мне нарядить елку или нет? – обиженно протянула я, забравшись на высокую трехметровую стремянку.

– Нет, – небрежно ответил Роберт, скучающе изучая мою жалкую коллекцию си-ди. – Это глупое дерево не впечатляет меня.

Вот как? Я насупилась.

– Вообще-то я потратила целый день, чтобы отыскать это, как ты выразился, глупое дерево, и с твоей стороны невежливо пренебрегать им.

– Невежливо? – он фыркнул. – Ты уже полтора часа обхаживаешь эту хреновину, вместо того чтобы заняться со мной любовью. Между прочим, я у тебя в гостях. Где предложенное на выбор шампанское, канапе и поощрительный секс, а?

Ах так?! Сняв с веточки пластиковый серебристый шар, я пульнула им в Роберта, но тот ловко увернулся и рассмеялся, глядя на меня снизу вверх.

– Отлично! Теперь ты решила меня побить?

Он грациозно поднялся с колен, стащил меня с лестницы и в качестве наказания закружился со мной вокруг своей оси.

– Хватит! Перестань! Меня сейчас вырвет! – взвизгнула я, уцепившись за его плечи. От него пахло свежестью и чистотой, и это всколыхнуло во мне приятные воспоминания. Я почувствовала, что должна немедленно отдаться ему, позабыв о елке и украшениях, но прежде, чем мои руки потянулись к его ремню, он заговорил:

– Я люблю тебя, – его неожиданное признание обрушилось на меня со всеми вытекающими последствиями: недоумением, аритмией, бабочками в животе, ледяным ступором…

Я залилась краской.

Он любит меня? Серьезно? Черт, это так… непривычно. Я застенчиво потупила взгляд и ответила, что тоже люблю его – безумно, на что он счастливо просиял. Он потянулся к моему лицу, взял мои щеки в ладони и поцеловал меня с таким напором и страстью, что я окончательно одурела.

– Черт, я правда люблю тебя. Очень, – лихорадочно повторял он, засасывая мои губы, – очень… очень… – это не прекращалось. Слова неудержимым потоком лились из его уст, наполняя мою душу трепетом, возрождая во мне почти утерянную надежду, и все приняло привычный оборот.

Он властвовал над моим телом и разумом, а я таяла в его объятиях, словно кусочек льда на шипящем противне. Таяла и наслаждалась… наслаждалась… наслаждалась…

* * *

Вздрагиваю от какой-то суматохи за дверью. Что происходит? Медсестра решила устроить бразильский карнавал в… – кошусь на дисплей, – седьмом часу утра?

Протерев опухшие веки, я лениво потягиваюсь и тут же жалею об этом. Спина катастрофически ноет, шея хрустит и, вообще, не стоило засыпать в такой неудобной позе.

В палате светло и, если не брать в расчет звуки из коридора, на удивление тихо. Прислушавшись к едва уловимому шороху, я настороженно сажусь и внезапно обнаруживаю, что Роберт уже не спит.

– О боже… – за секунду преодолев разделяющее нас расстояние, я оказываюсь у его постели и таращусь на него во все глаза.

– Ты… как ты? – рассеянно спрашиваю я, наблюдая, как солнечные лучи играют на его темно-русых волосах. Господи, мы будто сто лет не виделись!

– Терпимо, – он морщится. – Плечо немного болит…

– Плечо? Ой… нужно позвать врача.

– Нет, не нужно, – протестует он, слабо вильнув подбородком. – Потом. Дай мне дотронуться до тебя.

Я робко протягиваю ему свою руку. Он расплывается в умиротворенной улыбке и мягко стискивает мою ладонь в своей.

– Рад тебя видеть, малышка.

– Я тебя тоже, – мои губы предательски дрожат, слезы норовят выкатиться.

Заметив резкие перемены в моем настроении, Роберт неодобрительно цокает.

– Ну не смотри на меня так, будто я побывал во Вьетнаме в середине шестьдесят шестого. Все позади.

Я покорно киваю.

– Но ты едва не угробила нас обоих, – строго продолжает он, сжав мою руку сильнее, – поэтому я собираюсь устроить грандиозный скандал, как только мне представится такая возможность.

Рассмеявшись его милой беззлобной угрозе, я ласково целую его пальцы и благодарю бога за то, что он вернул мне моего вредного неисправимого ворчуна.

– Делай со мной что угодно – бей, наказывай, пытай, но отныне я запрещаю тебе использовать свое умопомрачительное тело в качестве живого щита, ясно тебе, рыцарь?

– Ясно, госпожа, – он прочищает горло. – Где Майк?

– Дома, с ним все в порядке. Феррану и его подельников арестовали.

– Отлично. Я хочу пить.

– Я позову сестру.

– Кэтрин…

– Не возражай! – твердо говорю я, отчего его темные, густые брови ошеломленно ползут на лоб.

– Командирша…

Я нажимаю на кнопку, и вскоре в палате появляется упитанная, но весьма шустрая женщина в белой униформе и с очками на носу. На табличке написано «Хизер». Она проверяет какие-то датчики, чиркает что-то в блокнот и в конечном итоге зовет доктора Мэддена для финальной оценки.

– Доброе утро, мистер Эддингтон! Я Оливер Мэдден – ваш лечащий врач. Как настроение?

– Готов плясать сальсу, – ворчливо проговаривает Роберт. – Скажите, когда я смогу осуществить желаемое?

– Вы про сальсу? – подыгрывает ему доктор. – Полагаю, что недельки две придется подождать. Так больно?

– Да, – кряхтит Роберт.

– Тошнит?

– Нет.

– Температура? – Мэдден обращается к Хизер.

– Тридцать семь и три, – отвечает она.

– Замечательно.

Что, правда? Хм, наверное, для его состояния это норма. Пока врач проводит вразумительную беседу с мистером Брюзгой, я навещаю ванную комнату и в ужасе смотрюсь в зеркало.

Ну и видок! Волосы торчком, рожа осунулась, под глазами красуются фиолетовые синяки… чучело огородное!

Открыв кран, я суетливо нахожу в ящике зубную пасту, распаковываю щетку и быстренько чищу зубы. В желудке раздается характерное урчание, мне определенно не помешало бы поесть. Интересно, а Роберту разрешено кушать? Тщательно сполоснув рот, я завинчиваю кран и, собрав свои лохмы в неряшливый конский хвост, спешу к своему больному.

Доктора и сестры уже нет.

– Что он сказал? – любопытствую я, нагнувшись, чтобы надеть ботинки.

– Все прекрасно, мы можем прямо сейчас заняться сексом.

Я укоризненно качаю головой.

– Веселишься, да?

– Конечно, к чему петь панихиду? – он похотливо ухмыляется, но, вспомнив о чем-то плохом, раздраженно закатывает глаза. – Поверить не могу, что ты поехала за мной. Ты сумасшедшая!

Сенсоры слева от него начинают громко гудеть.

– Давай ты потом на меня рассердишься? А то этой штуковине, отвечающей за стабильность твоего сердцебиения, явно не импонирует твой крутой нрав.

– Крутой нрав? – он взвинчивается. – Кэтрин, ты хоть понимаешь, что могла погибнуть вчера?!

– Ну не погибла же! Все обошлось! Враг обезврежен, справедливость восторжествовала, аплодисменты, занавес! – я невинно хлопаю ресницами, а Роберт, наоборот, напыжился точно индюк и злится. – Кстати, ты в курсе, кто намеревается временно занять твое директорское кресло?

Отвлекающий маневр и – о чудо! – его хмурое, как грозовая туча, лицо вмиг озаряется интересом.

– Кто?

– Догадайся.

Он задумчиво сощуривает глаза, затем резко расширяет их и безмолвно разевает рот. Я смеюсь.

– О нет… – глухо простонав, Роберт оглядывается по сторонам и беспомощно откидывается на подушку.

– Где мой телефон? Я должен позвонить Брюсу.

– Ни за что. Я не позволю тебе напрягаться.

– Детка, ты много на себя берешь. Я не привык прохлаждаться без дела. Завтра же я поеду домой, а послезавтра – в «Девелопмент».

– П-ф-ф, еще чего!

– Эй, супермен! – из-за двери показывается виновник сего «торжества», и мы с Робертом на мгновение проглатываем языки.

– Что это с тобой?

– В смысле? – Майк взволнованно осматривает свою одежду. – Надеюсь, ты любишь орхидеи?

– Ненавижу, но я не об этом, – сварливо буркает Роберт, ткнув в него пальцем. – Ты в рубашке. И в костюме. И ты променял кеды на туфли.

– Ну да. Гребаный дресс-код, мать его за ногу. Что скажешь?

– По-моему, у меня начались галлюцинации. Ты серьезно собираешься помочь мне с компанией?

– Попробую. Это ведь не навсегда.

Поставив орхидеи в единственную имеющуюся здесь вазу, Майк просит меня наполнить ее водой, и я чую намек. Думаю, им необходимо уединиться, и потому я тактично отчаливаю в ванную.

По мере того как ваза наполняется водой, я размышляю над отношениями между братьями и прихожу к оптимистичному выводу, что эта передряга с Ферраной просто обязана их сплотить. Через тернии к звездам, как говорится, но жизнь налаживается.

Проторчав у раковины около десяти минут, я высовываюсь наружу и помещаю вазу на подоконник.