С Тайрой все было понятно и прогнозируемо, он знал, как сложится его жизнь, или ему казалось, что знал. И хотя в этом не было радости, безумной любви и вдохновения, но был покой. Да и любовь пугала его своей призрачностью и ускользанием. А что, если Арис разлюбит его и уйдет из его жизни? С чем он останется тогда? Сейчас рядом был сын, и ради этого он готов был многое принять, но любовь слишком ненадежна, чтобы ради нее все менять. Он не понимал даже, какие изменения страшат его больше — изменения в его привычном образе жизни или изменения в самом себе. Мадрук предчувствовал, что мир ждет от него способности решать более сложные задачи и управлять большими масштабами. И это тоже будило детский страх с чем-то не справиться, не соответствовать новой роли, которую приготовил ему мир. Ему хотелось заглянуть в будущее, чтобы увидеть свое предназначение, но в то же время предчувствие, что мир потребует выхода на другой уровень, пока тревожило его.

В глубине души Мадрук знал, что все препятствия на пути к этому путешествию созданы им самим — это страхи просто проявлялись в искаженном виде в череде событий, не пускающих его. Только душа не ведает страха, и может быть, поэтому женщины, больше доверяющие своему сердцу, более отважны в повседневной жизни, пока мужчины, сражаясь с химерами своего ума, предпочитают не рисковать. И лишь в моменты битв, когда ум умолкает перед лицом смерти, лишь тогда мужчина начинает доверять голосу своей души, которая бесстрашна.

— И что про твой выбор? — Голос Арис вернул его к реальности.

— Я осознал, что, когда наши собственные страхи мешают сделать выбор, тогда появляются якобы непреодолимые внешние препятствия! — ответил Мадрук.

— Знаешь, перед тем как отправиться в путешествие, я предлагаю искупаться в море.

— Искупаться? Как-то неожиданно. Прямо сейчас? — удивился Мадрук.

— Да, сегодня, в двадцать пятый лунный день, можно освободиться от барьеров внешних и внутренних, от страхов, если семь раз окунуться с головой! Вода убирает все негативное, смывает старую информацию, растворяет внешние преграды и внутреннее сопротивление переменам. Все смывается водой. Для этого на берегу моря или любого водоема нужно сформулировать, от чего мы хотим избавиться, и зайти в воду по шею, и потом семь раз присесть, погружаясь в воду с головой.

— Может, ты и права, это именно то, что нам сейчас необходимо перед тем, как начать поиски себя.


Бирюзовое море радостно приняло их в объятия, отразившись в счастливых глазах Арис и рассыпавшись миллионами брызг ее смеха. Сделав семь положенных погружений, они устремились навстречу друг другу с невинностью и пылкостью юных подростков, еще не ведающих обязательств, а просто познающих друг друга. Отбросив прошлое и стараясь не думать о будущем, они позволили себе раствориться в упоенности этих мгновений — мгновений соединения и обретения друг друга. Волны страсти поднимали их вверх, чтобы обрушить вниз волной наслаждения и превратиться в набегающую волну прибоя. Брызгаясь, убегая и настигая друг друга, сливаясь опять и опять, утопая в пучине поцелуев и выныривая навстречу заходящему солнцу, они чувствовали, что им никак не насытиться друг другом, не оторваться друг от друга. И уже ночью, засыпая в объятиях Мадрука, Арис подумала, что теперь у ее счастья будет слегка солоноватый вкус.

26-й день Луны (июль)

Время иллюзий.

Послание 26-го лунного дня.

Балансируйте на лезвии своих исканий, не падая в свои заблуждения.


Подъем в горы был утомительным и долгим. Уже смеркалось, когда Арис, Мадрук и четверо их сопровождающих добрались до вершины горы. Казалось, еще несколько шагов, и сейчас начнется спуск. Но вдруг перед ними в мерцающем свете месяца открылось огромное плато, со всех сторон окруженное горами. Прохладный ночной воздух, смешиваясь со стелющимся туманом, казался расчлененным сине-желтым лезвием лунного света на причудливые фрагменты, которые собирались в фантасмагорию форм, нагроможденных друг на друга и создающих зыбкие фигуры, выплывающие из сумрака ночи. Арис остановилась, завороженная открывшейся картиной, любуясь и стараясь разглядеть в этом шествии добрых духов гор, явившихся поприветствовать их прибытие. И не сразу услышала сдавленный от ужаса шепот Крастина, пожилого воина, возглавлявшего их маленькую процессию.

— Я не пойду дальше! Они нас уничтожат! — Крупные капли пота катились по его побледневшему лицу, и, пятясь назад, он уже был готов пуститься наутек, прочь от этого места, вниз с горы.

— Кто? — изумилась Арис. — Кого ты увидел?

— Посмотри, жрица, эти фигуры, прозрачные бесплотные духи этих мест, они приближаются к нам. Они тянут к нам свои длинные руки, чтобы задушить нас и не пустить к пещере. Я слышу их зловещий шепот. Они уничтожат нас!

— Крастин, — раздался спокойный и громкий голос Мадрука, — успокойся, это всего лишь туман и лунный свет, которые превращают деревья в фигуры и ветер, который играет с их листьями. Это лишь твое воображение. Это твои страхи. Завтра, в солнечном свете, ты будешь смеяться над ними. Это — иллюзия!

— Мы не увидим солнца завтра, мы не переживем эту ночь, — прошептал Крастин.

— Чтобы пережить эту ночь, — Мадрук подошел к воину и положил руку ему на плечо, стараясь передать свое спокойствие и уверенность, — повторяй:

Я есть то, что я вижу, и я не есть то, что я вижу.

Я есть то, что я чувствую, и я не есть то, что я чувствую.

Я есть то, что я слышу, и я не есть то, что я слышу.

Я — то пространство, в котором происходит видение, слышание и чувствование.

И я — не это пространство, в котором происходит видение, слышание и чувствование.

Я всего лишь осознание того, что происходит в этом пространстве.

Я есть это и я есть то! Я есть все!

Крастин бормотал слова вслед за Мадруком, и Арис и трое слуг тоже присоединились к нему.

— Еще несколько шагов, и мы придем к месту ночевки. — Мадрук шагнул в темноту, взял Арис за руку, и все послушно последовали за ним. — Там всех ждет ужин и ночлег. А пока идете, повторяйте:

Я есть то, что я вижу, и я не есть то, что я вижу.

Я есть то, что я слышу, и я не есть то, что я слышу.

Я есть то, что я чувствую, и я не есть то, что я чувствую.

Я — то пространство, в котором происходит видение, слышание и чувствование.

И я не это пространство, в котором происходит видение, слышание и чувствование.

Я — всего лишь осознание того, что происходит в этом пространстве.

Я есть это и я есть то. Я есть все!

Под умиротворяющий речитатив голоса Мадрука все спокойно дошли до гостевого домика, который приветливо манил зажженными факелами перед входом. Сложенное из полых белых кирпичей двухэтажное строение с круглой колонной под портиком входа казалось островком спокойствия и уюта.

— Как странно, — стоило им наконец-то остаться вдвоем в одной из гостевых комнат, украшенной фризом с красноногими куропатками, Арис стала размышлять вслух, — каждый увидел во мраке что-то свое. Я разглядела добрых духов, которые пришли нас приветствовать, ты — всего лишь деревья, окутанные туманом, Крастин испугался злых сущностей.

— У каждого своя реальность и свои иллюзии. Даже днем каждый видит что-то свое, и то, что он видит, заставляет его соответственно действовать и выглядеть. Ты стояла радостная и расслабленная, я был спокоен, Крастин — воинственен и испуган. Весь мир — иллюзия, но у каждого она своя.

— Я никогда раньше не обращала внимания на двадцать шестой лунный день и не задумывалась о том, что же такое иллюзии. А что такое иллюзия, по-твоему? — спросила Арис.

— То, что мы создаем своими представлениями о мире, о себе, о людях. Когда-то в детстве мы играли в театр теней, складывая из пальцев разные фигурки. И вот на белой стене появлялась рычащая собака или добрый заяц. — Мадрук поиграл пальцами, и на стене появилась собака с открытой пастью, а потом и заяц. — И мы до сих пор играем в этот театр теней, — продолжил он, — меняя фигуры, создавая свой спектакль жизни на белой стене реальности, театр своих проекций, и в какой-то момент мы забываем, что сами создали эту фигурку злого пса на белой стене, и начинаем пугаться или, наоборот, бросаться на нее.

— А от чего зависит то, что мы видим, и то, что мы создаем?

— От многого. Когда рождается ребенок, у него нет представлений о себе, о мире, о других. Но со временем в его жизнь входят голоса взрослых, и эти голоса начинают описывать окружающий мир, навешивать ярлыки, давать определения, «складывать его пальчики определенным образом». «Это не просто дерево, а уродливая коряга, стоящая у тебя на пути, ты — не просто ребенок, а маленький врунишка, пытающийся что-то стащить, это — не просто женщина, а старая ведьма, один взгляд которой превращает в камень». Ребенку трудно отделить суть от описаний, и он начинает видеть ту картину мира, которую ему нарисовали другие. И постепенно она становится его картиной, и он начинает видеть мир через призму своих ожиданий. Как сегодня: каждый увидел в тумане что-то свое, то, что ожидал увидеть. Ты — добрых духов, Крастин — злых сущностей.

— А ты — просто туман, — засмеялась Арис.

— Я тоже увидел что-то свое, но, зная, что это всего лишь иллюзия, постарался не придавать ей значения. Хотя люди — хитрые существа, они видят лишь то, что соответствует их представлениям о мире. Мы видим лишь то, что хотим видеть. А если что-то не вписывается в привычную картину, делаем вид, что этого не существует. Точнее, на самом деле этого не видим. Мы смотрим лишь на свой кусочек стены, на котором разыгрывается нами же созданная драма или комедия театра теней. И превращаем других в персонажей своей пьесы, создавая из них нужные нам фигуры. Но самое страшное в этом, но себя мы тоже проецируем на эту стену реальности, точнее, тот образ себя, который, как нам кажется, подходит для данного действия. И в какой-то момент совершенно забываем про то, какие мы на самом деле.