Казалось, что это приказание привело в ужас Рашида.

– Ваше величество желаете… – прошептал он. – Подобное решение может иметь в настоящую минуту крайне опасные последствия.

– О каких это опасностях ты говоришь?

– У Сади-паши много приверженцев, а он открытый противник вас и ваших министров.

– Понятно, что он враг министра, его низложившего, но я не думаю, чтобы он был моим врагом, поэтому мне бояться нечего, – отвечал Мурад.

– Кроме того, я должен напомнить вашему величеству, что предстоит празднество опоясания мечом, – сказал Рашид-паша. – Это может подать повод к восстанию в пользу принца Юсуфа, а к нему, насколько я знаю, Сади-паша очень расположен.

– Я не боюсь ни Сади-паши, ни принца Юсуфа, меня точно так же предостерегают против тебя и Гуссейна-паши…

Рашид изменился в лице при этих словах.

– Кому должен я верить? – продолжал султан, пристально глядя на Рашида. – На какое предостережение обратить внимание?

– Ваше величество предостерегают от вернейших слуг вашего величества, – сказал министр, притворяясь огорченным. – Тем не менее мы, будучи оклеветаны, принуждены будем просить у вашего величества милостиво отпустить нас.

– Я хочу только доказать тебе моими словами, что бывают разные предостережения, ваша же преданность скоро будет доказана достаточно. Что же касается Сади-паши, то я остаюсь при моем решении сегодня же возвратить ему свободу и вместе с тем я предупреждаю тебя, что велю провести строжайшее следствие в том случае, если Сади-паша неожиданно умрет. Теперь ты знаешь мою волю, исполняй ее!

Против такого приказания Рашиду-паше не оставалось ничего возражать, он поклонился и оставил кабинет. Решение султана казалось, ему опасным, тем не менее он сейчас же отправился в Сераскириат, где встретил Гуссейна-Авни-пашу и передал ему свой разговор с султаном.

Лицо Гуссейна омрачилось.

– В таком случае этот Сади должен умереть, прежде чем ему будет возвращена свобода! – вскричал он.

– Султан уже подумал о возможности этого, – поспешно отвечал Рашид. – В таком случае он угрожал провести строгое следствие.

– Новый султан – еще не признанный повелитель правоверных, – с гневом продолжал Гуссейн, – в настоящее время он не что иное, как наш бессильный ставленник, и только тогда освободится от этой зависимости, когда будет опоясан мечом Османа.

– Ты прав, Гуссейн-паша. Я боюсь, что мы не должны допускать Мурада до опоясания мечом, – сказал Рашид. – На последнем заседании Мансур-эфенди тоже находил, что Мурад не такой султан, какой нужен при настоящем положении дел.

– В таком случае он падет так же, как пал Абдул-Азис, – отвечал военный министр.

– Но надо удалить всякое подозрение, – сказал хитрый Рашид, – поэтому я считаю нужным исполнить пока его приказание относительно Сади-паши.

– Ты думаешь, что мы должны освободить Сади, чтобы тем вернее свергнуть султана, начинающего не доверять нам и противиться нашим планам, поэтому на время мы освободим слабейших, чтобы вернее погубить сильнейшего.

– Я вижу, ты вполне согласен со мной, – сказал Рашид, довольный своим разговором с военным министром. – Необходим второй переворот. Мурад не должен быть опоясан мечом Османа.

– Да, мы станем откладывать опоясание до тех пор, пока не будет возможно возвести на трон нового султана, – сказал Гуссейн, – в этом отношении мы все одного мнения. Передай султану, что Сади-паша будет освобожден сегодня вечером, и не спускай с султана глаз, чтобы не случилось более ничего подобного.

Затем Гуссейн простился со своим сообщником и, позвав к себе дежурного офицера, передал ему приказание относительно освобождения Сади-паши.

XIII

Три друга

Когда Сади пришел в себя, то караульному офицеру было дано об этом знать, а он в свою очередь сейчас же передал это известие военному министру, крайне этим удивленному.

Доктор употребил все старания для поддержания жизни Сади, здоровая натура которого взяла наконец верх, и он заснул крепким спокойным сном и проспал до утра, а на другой день проснулся почти здоровым. Проснувшись, он вспомнил все происшедшее и начал расспрашивать о Сирре, но не мог ничего узнать.

Вдруг вечером, к его крайнему удивлению, явился к нему караульный офицер и почтительно объявил ему о его освобождении. Этого Сади никак не ожидал. Что значила эта неожиданная перемена в его судьбе? Неужели были назначены новые министры? Или, может быть, было наконец дознано, что Сади напрасно томится в темнице? Сади не мог расспрашивать об этом офицера. К тому же ему было вполне достаточно, что он свободен и может возвратиться к своей Реции. Все остальное, говорил он себе, он узнает после.

Офицер сказал, что выведет Сади из тюрьмы, и тот последовал за ним.

Выйдя из башни, Сади поблагодарил офицера и, сев в проезжавшую мимо карету, поехал домой, нетерпеливо желая скорее увидеть Рецию.

Приехав домой, Сади поспешно расплатился с кучером и позвонил. Слуга, отворивший ему дверь, в первое мгновение не мог ни слова выговорить от удивления, затем бросился на колени и заплакал от радости.

– Слава Аллаху! – вскричал он, целуя руки Сади. – Ты возвращаешься здоров и невредим! Какое счастье!

– Встань! – сказал Сади, тронутый радостью слуги. – Где моя супруга Реция?

– О господин! – сказал слуга, и на лице его выразилась печаль. – О господин… Не спрашивай.

– Что случилось? Говори! Разве Реции нет более здесь?

– Нет, твоя супруга здесь.

– Почему же ты отворачиваешься?

– О, большое горе случилось в твоем доме, благородный паша.

– Реция умерла? Говори… Рассей мучительную неизвестность.

– Вот идет врач, – сказал слуга, указывая на сходившего с лестницы старика доктора, – спроси его.

– Что случилось? – со страшным беспокойством спросил Сади доктора, спасшего его от смерти. – Я узнаю тебя, ты лечил меня, но скажи мне, чего я должен ожидать?

– Надежды очень мало, благородный паша, – отвечал доктор.

– Моя Реция…

– Лежит тяжело больная, благородный паша. Твоя супруга видела тебя лежащим бездыханно и в отчаянии поразила себя в грудь кинжалом, чтобы умереть вместе с тобой.

Сади закрыл лицо руками. Этот новый удар разрушал все его надежды.

– А я жив, – прошептал он наконец. – Моя верная Реция умирает за меня, а я пробуждаюсь для жизни. О, к чему ты не дал мне умереть!

Доктор был так же взволнован, а старый слуга громко плакал.

– Теперь я все понимаю, надежды нет никакой, – продолжал Сади мрачным голосом. – Реция, может быть, уже умерла, не скрывай от меня ничего, я достаточно силен, чтобы услышать это последнее слово.

– Нет еще, благородный паша, – отвечал доктор, – но надежда делается все слабее.

– Она умрет, и я должен быть свидетелем этого.

– Я прошу тебя не ходить к ней, – с испугом сказал доктор, – такая радость может убить твою супругу. Принц Юсуф-Изеддин был сегодня здесь с великим шейхом Гассаном, чтобы сообщить супруге о твоем скором освобождении…

– Гассан и принц Юсуф? – с радостью спросил Сади. – Значит, они также свободны?

– Да, они были здесь, но как ни радостно было принесенное ими известие, я не мог дозволить передать его больной, так как всякая радость может убить ее.

– Спаси Рецию! – вскричал Сади умоляющим голосом. – Заклинаю тебя, употреби все, чтобы сохранить ей жизнь, я готов отдать тебе все мое состояние.

– Я знал, что ты щедро вознаградишь меня, великодушный паша, – отвечал корыстолюбивый грек. – Будь спокоен, я приложу все старания, чтобы спасти жизнь твоей супруги. Я скоро возвращусь и останусь около нее.

– Я вполне доверяю тебе.

– Я не обману твоего доверия, благородный паша. Я сделаю только самые необходимые визиты и затем возвращусь сюда.

– А я не могу видеть Рецию?

– Ты можешь видеть ее, но так, чтобы она этого не знала и не видела тебя.

Доктор ушел, а Сади вошел в дом в сопровождении слуги.

Еще недавно он был счастлив и могущественен, и как все изменилось с тех пор! Найди он Рецию здоровой, он, может быть, немедленно оставил бы неблагодарную страну, но положение больной связывало ему руки.

Сади осторожно прошел в комнату жены и тихо подошел к ее постели… ковер заглушал его шаги… Реция лежала перед ним, бледная от страданий, и спала. Она была так прекрасна, что Сади остановился, пораженный восхищением. Она не чувствовала, что у ее изголовья стоял тот, из-за кого она, не колеблясь, готова была умереть. Сади только стоял у постели, задумчиво глядя на Рецию, но с мыслью потерять ее он никак не мог примириться; затем он вернулся к себе. Тяжелая забота о жизни любимой жены не давала ему покоя.

Доктор вскоре возвратился, но не мог пока сказать ничего утешительного. Так прошло несколько дней между страхом и надеждой.

Однажды вечером Сади доложили о приходе Гассана. Сади с распростертыми объятиями поспешил навстречу другу, но при взгляде на Гассана почти испугался. Смертельная бледность покрывала его лицо, глаза сверкали и весь внешний вид указывал на лихорадочное возбуждение.

– Что случилось, Гассан? – озабоченно спросил Сади. – Что за перемена произошла в тебе? Ты меня пугаешь!

– Я совершенно спокоен. Я пришел для того, чтобы сообщить тебе, что Зора приехал сегодня в Стамбул и через полчаса будет у тебя, – отвечал Гассан.

– Зора в Стамбуле? Это для меня приятное известие, Гассан, а ты передаешь его с выражением отчаяния.

– Приятное известие, Сади-паша? – насмешливо сказал Гассан. – Это было бы приятным известием, если бы Зора приехал сюда для того, чтобы получить награду за свою службу… Но несчастье и проклятие тяготеют над этой страной, и я боюсь, что она гигантскими шагами подвигается к гибели.

– В таком случае мы должны соединить наши силы, чтобы спасти ее и отклонить падение.

– Неужели ты получил еще мало уроков, Сади? – с горечью спросил Гассан. – Неужели ты думаешь дойти прямой дорогой до цели? Я говорил тебе тогда, как надо было действовать, но ты не послушался меня и через двенадцать часов ты был свергнут. Но скажи мне прежде всего, как здоровье твоей супруги?