– Ненависть овладела тобой, грек, – сказала Рошана.

– Да, ты права, принцесса. Я ненавижу твоего Сади-пашу, ненавижу мудрого баба-Мансура, ненавижу всех людей. Если бы не эта ненависть, я до сих пор еще не оправился бы от моих ран, она возвратила мне силы. Возьми меня к себе, принцесса. Я думаю, тебе теперь нужен такой слуга, как я. Возьми меня в твой дворец. Моя ненависть может оказать тебе не одну услугу. Кто, как не я, едва избежал смерти, кому, как не мне, нечего терять или выигрывать. Я тот, кто годен на что-нибудь важное.

Сначала принцесса с удивлением слушала слова Лаццаро, но потом решилась еще раз воспользоваться для своих целей услугами грека. Мысль, что Сади и Реция соединились снова, что она покинута и забыта – эта мысль не давала ей покоя и усиливала ее ненависть. Теперь ей представлялся удобный случай отомстить за себя.

Лаццаро понял, что принцесса готова исполнить его просьбу.

– Я знаю все, – сказал он, – я исполню все твои желания, принцесса, прежде чем ты их выскажешь. Не пройдет и недели, как Сади будет разлучен с Рецией. Не далее, как через семь дней Реции не будет более в его гареме. Они не должны торжествовать, смеяться над тобой. Они не должны наслаждаться счастьем ни одной минуты. Я отвечаю за это. Я отомщу за себя и за тебя. Если ты этого хочешь, то возьми меня к себе, принцесса!

– Возьми этот кошелек, – сказала принцесса, бросая свой кошелек Лаццаро, ловко поймавшему его на лету. – Чтобы оказать мне услугу, тебе не надо становиться моим слугой. Покажи, что ты можешь сделать, и тогда мы поговорим.

– Хорошо. Благодарю тебя, повелительница. Значит, договор заключен.

Рошана оставила грека и пошла к своей карете, ожидавшей ее невдалеке. Лаццаро проводил ее глазами и, когда экипаж скрылся из виду, он снова закутался в свой ирам и пошел от мечети, сгорбившись и, по-видимому, едва передвигая ноги.

Он направился к Беглербегу и после двухчасовой ходьбы достиг наконец дворца. Часовые, стоявшие у ворот, не хотели его впускать во двор. Нищенствующих дервишей насчитывались в Константинополе тысячи, и они пользовались весьма ограниченным уважением. Но греку удалось найти более сговорчивого часового, согласившегося пропустить его.



Войдя во двор, Лаццаро отошел в сторону и, скрывшись в тени одной из стен, казалось, чего-то ждал. Вдруг он оставил свой пост и поспешно направился на другую сторону широкого двора. Там показался Фазиль, слуга принца Юсуфа.