Сабрина Джеффрис - Ночь с принцем

— Не получится, — вмешалась Кристабель. — Мы их все перекрасили в черный цвет.

— Все?

Она вздернула подбородок:

— Все.

— Черт возьми. Теперь хотя бы понятно, почему вы так упорно носите черное. — Берн повернулся к портнихе: — Не могли бы вы хоть одно из этих траурных платьев сделать… гм… менее строгим и прислать его к завтрашнему утру?

— Разумеется, сэр.

— Я велю горничной принести их, — сказал Берн, направляясь к двери.

Когда он открыл ее, Роза едва не упала в его объятия. Кристабель закатила глаза: Роза никогда не позволит чему-нибудь интересному произойти без нее.

— Простите, сэр, — пробормотала служанка, — я просто хотела сказать миледи…

— Все в порядке, Роза, — прервал ее Берн. — Быстро принеси нам самые хорошенькие черные платья твоей хозяйки.

— Так они все уродливые, сеньор.

— Кто бы мог подумать? — заметил Берн. — Хорошо, тогда пусть миссис Уоттс пойдет с тобой и решит, которое из них можно исправить.

Портниха и горничная вышли, и Берн прикрыл за ними дверь. Только сейчас Кристабель осознала, что они остались наедине. И она одета самым скандальным образом.

Берн, похоже, тоже подумал об этом, потому что его взгляд опять принялся совершенно бесстыдным образом изучать ее полуобнаженную фигуру.

К величайшей досаде Кристабель, ее сердце забилось быстрее, когда на лице Берна появилось одобрительное выражение.

— Ради Бога, идите уже и проверьте своих лошадей или еще что-нибудь. Мы здесь можем закончить без вас. Уходите и оставьте нас в покое.

— И позволить вам одеться как монахиня? Ни за что. Его самодовольство и хозяйский тон вывели Кристабель из себя.

— Я должна предостеречь вас, что, хотя я и позволяю вам бесстыдно флиртовать со мной на людях, это не значит, что вы можете допускать подобные вольности наедине. Более того, — она решилась солгать, — я расскажу все о вашем неприличном поведении в своем письменном отчете его высочеству. И если ваш отец узнает…

— Что вы сказали? — Берн вдруг застыл, а его глаза стали серыми, как грозовая туча.

С опозданием Кристабель вспомнила, что у Берна нет оснований любить или уважать своего отца.

— Я с-сказала, что буду писать отчет…

— Нет, вы, кажется, назвали его высочество моим «отцом»? — Одним прыжком он оказался рядом с Кристабель на помосте и угрожающе навис над ней. — Если вы намерены изображать мою любовницу, леди Хавершем, вам не мешает кое-что знать обо мне. И главное: его высочество мне не отец.

— Но я думала… — растерянно заморгала Кристабель.

— Он — тот, кто зачал меня. Это действительно так, что бы этот поганец ни говорил. Но зачать — не значит быть отцом. Только один человек вырастил меня, и только она мне и отец и мать. Этот идиот из Карлтон-Хауса не имеет ко мне никакого отношения, и мне наплевать на то, что вы напишете ему.

Прижав Кристабель к стене, Берн зло смотрел на нее.

— И еще: я не люблю угроз. В ответ на них я обычно делаю как раз то, против чего меня предостерегают. И если вы считаете, что я бесстыдно флиртую с вами…

Он крепко схватил пальцами подбородок застывшей от неожиданности Кристабель и прижался губами к ее губам.

Это был жесткий поцелуй. Властный. И очень основательный. Он овладел ее губами так, будто имел на это полное право. И только когда поцелуй грозил стать еще более интимным, Кристабель удалось вырваться.

— Что вы делаете?! — гневно воскликнула она, стараясь не обращать внимания на стук собственного сердца и на предательскую пульсацию внизу живота.

Взгляд Берна, казалось, жег ее.

— Я целую свою мнимую любовницу.

— Прекратите это. — Кристабель испуганно обернулась на дверь. — Слуги могут увидеть.

— И отлично. Слуги как раз больше всего сплетничают, поэтому давайте устроим для них хороший спектакль.

И Берн еще раз поцеловал Кристабель. А она, черт побери, не смогла остановить его. Хуже того — ей это понравилось. Кристабель изо всех сил старалась не сравнивать этот медленный пьянящий поцелуй с влажными и торопливыми поцелуями Филиппа, но не заметить разницу было невозможно. Поцелуи мужа всегда были короткой прелюдией перед быстрой атакой. Поцелуй Берна сам по себе был эротическим актом — жарким и упоительным. Как будто он полжизни ждал, чтобы попробовать вкус ее губ, и от этого у Кристабель закружилась голова.

Его рука скользнула вниз, и, почти разочарованная, она ждала, что сейчас Берн схватит и грубо сожмет ее грудь, как всегда делал Филипп.

Но вместо этого рука обхватила ее за шею, а большой палец ласкал ее в такт горячим движениям его языка у Кристабель во рту.

О Боже! Ей казалось, что в легких совсем не осталось воздуха, и, наверное, именно поэтому неожиданно ослабли колени и не стало сил держаться на ногах. Неторопливо и бережно Берн проталкивал, исследовал, ласкал… он занимался любовью с ее ртом.

Только со ртом. Как интересно!

Хотя другая рука Берна лежала на талии Кристабель, он только слегка поглаживал ее. Он не хватал ее за грудь, не пропихивал ей руку между бедер, не сжимал ягодицы, как стал бы делать Филипп, едва начав целовать.

И эта странная сдержанность произвела самый неожиданный эффект. Кристабель вдруг поняла, что сама хочет ощутить его руку на своей груди. Господи помилуй! Неужели она распутница?

Она с трудом отняла свои губы, чтобы вдохнуть воздуха и… передохнуть? Немного остудить жар, который разгорался в ней с каждым новым проникновением его языка в ее рот?

— Достаточно, — запинаясь, прошептала Кристабель. — Вы мне все доказали.

— Доказал? — Дыхание Берна обжигало ей щеку.

Он немного наклонил голову и осторожно прикусил мочку ее уха. Ох, что же это такое? Кристабель не могла ни думать, ни говорить.

— Что… если… я стану угрожать, вы… будете… позволять себе…

— Ах это.

Берн снова прикусил мочку уха Кристабель и прижался губами к ее шее.

— Вы можете… остановиться. Я уже все поняла.

— И я понял, что вы не возражаете, если я себе позволяю. Эти слова оскорбили Кристабель еще сильнее, оттого что были правдой. Она отшатнулась:

— Я этого не говорила.

— И не надо говорить. — Самоуверенная улыбка Берна и по-хозяйски снисходительное похлопывание Кристабель по талии заставили ее вспыхнуть от гнева. — Могу поспорить, что, если бы сейчас я захотел уложить вас в постель, вы бы не стали спорить.

Это было уж слишком! Резко опустив руку, Кристабель ловко схватила Берна за самые чувствительные части тела и не сильно, но достаточно ощутимо сжала их.

— Вы, похотливый ирландец! Я тоже не люблю угроз. Мы заключили сделку. Вы согласились на ее условия, а поцелуи и все прочее в них не входили. Поэтому, если вы еще раз попробуете…

— То что? Вы меня кастрируете? — Голос Берна был полон сарказма.

Кристабель растерянно заморгала. Обычно при подобной угрозе мужчины сразу же шли на попятную.

Но Берн, очевидно, не был похож на других мужчин, о чем свидетельствовало его возбуждение. А его надменные черты лица не выражали никакого беспокойства относительно грозящей опасности.

Он даже пододвинулся ближе к Кристабель, и его… штука уперлась ей в ладонь.

— Прошу вас, продолжайте. — Глаза Берна сверкали, а голос не предвещал ничего хорошего. — Посмотрим, как далеко вы готовы зайти.

У Кристабель внезапно пересохло во рту. Боже милостивый, что же делать?

Ее спасла миссис Уоттс, появившаяся в дверях с жизнерадостной улыбкой:

— Мы, кажется, нашли два платья, которые… Бог мой! Простите, я приду попозже…

— Останьтесь! — крикнула Кристабель, радуясь, что Берн стоит спиной к двери. Она попыталась незаметно убрать руку, но это ей не удалось, потому что он быстро схватил ее за запястье.

— В следующий раз, — прошипел Берн, когда Кристабель подняла на него глаза, — прикасайтесь ко мне с более дружелюбными намерениями. Понятно?

Берн повернулся к портнихе и к Розе, которая, конечно же, тоже не преминула явиться. В этот момент больше всего на свете Кристабель хотелось швырнуть в него чем-нибудь тяжелым. Ему предстоит сильно разочароваться, если он действительно надеется, что еще когда-нибудь она прикоснется к его плоти. Он только что вовремя напомнил ей, какой опасный дьявол прячется за этим элегантным фасадом. Кристабель никогда и ни за что не согласится разделить с ним постель.

Эта маркиза — боец в юбке — на самом деле собиралась его кастрировать. Ну и штучка! Покачав головой, Гэвин откинулся в кресле, наблюдая за тем, как миссис Уоттс прямо на клиентке намечает то, что необходимо переделать в кошмарном черном платье.

Кристабель упорно старалась не смотреть в его сторону. Вот уж действительно невероятное существо. То она отвечает на его поцелуи с энтузиазмом портовой шлюхи, а через минуту так же темпераментно пытается нанести ему непоправимое увечье.

Берну случалось приводить в ярость не одну любовницу, но ни одной из них не приходило в голову хватать его за яйца и угрожать кастрацией. Даже самая смелая женщина не решилась бы так испытывать судьбу.

Но полковник Кристабель — совсем другое дело. Испытывать судьбу, похоже, ее любимое занятие. И каждый раз, когда она это делает, желание Гэвина вспыхивает с новой силой. Если она будет продолжать в том же духе, ему придется постоянно жить с чем-то вроде майского шеста в штанах.

«Осторожнее, Гэвин, у тебя есть цель поважнее, чем женское тело, каким бы соблазнительным оно ни было».

— И сделайте корсаж потуже, миссис Уоттс. — Чтобы дать выход своему раздражению, Берн пытался разозлить Кристабель. — Пусть из него все выпирает.