— Мой пес обожает соленья, — горделиво поведал дядюшка. — Особенно ему нравятся соленые помидоры.

— В следующий раз попробуйте соленую рыбу.

Краем глаза Гейбриел заметил опасное приближение двух тетушек. Обе игриво улыбались и многозначительно кивали. Он совершил молниеносный маневр и поспешил к замку, по пути едва не сбив с ног младшего сына кухарки. Принц бегом взлетел по лестнице и вскоре благополучно скрылся в своей комнате. Слава Богу, на этот раз пронесло!

Жить в огромном замке, конечно, было прекрасно, но это свободное пространство неуклонно заполнялось обитателями. Все эти жильцы так или иначе принадлежали Гейбриелу и полностью от него зависели: его родственники, его лев, его слониха, его слуги… и даже обожающий соленья пес требовал заботы, хотя, вполне возможно, уже взирал на земную суету с небес, причем с благодарностью за то, что ее покинул.

— Пожалуй, возьму ружье и прогуляюсь по лесу, постреляю птиц, — обратился принц к своему камердинеру, угрюмому человеку по фамилии Поул, которого великий герцог удалил из дворца за излишнюю осведомленность.

— Отлично, — отозвался Поул и тут же достал из огромного шкафа костюм для верховой езды: куртку и бриджи. — Свежий воздух и движение пойдут юному Альфреду на пользу. Мистер Бервик обучает его по французской системе, но пока дело идет не очень успешно. Полагаю, беготня за птицами придется щенку по душе.

— Согласен.

— Позвольте предложить вам пригласить с собой достопочтенного Бекингем-Тулуза. — Поул достал свежие чулки и положил на кровать строго параллельно бриджам.

— Это еще кто такой?

— Джентльмен прибыл вчера с рекомендательной запиской от принцессы Шарлотты. По протоколу вашему высочеству предстояло познакомиться с ним сегодня вечером, однако в связи с грядущим приездом племянника, лорда Димсдейла, ужин пройдет в семейном кругу, так что было бы полезно поприветствовать гостя сейчас.

— И что же представляет собой этот… Тулуз?

— Насколько могу судить, весьма склонен к проповедничеству.

— О, только не это! — горячо воскликнул Гейбриел. — Двор брата кишит религиозными фанатиками разнообразного толка и калибра! Не хватает еще, чтобы они расплодились и на моей территории! Учти, это не в твоих интересах, Поул. Если последую примеру герцога, то вы со львом немедленно окажетесь на улице.

Камердинер отстраненно улыбнулся, как будто услышал крайне неприличную шутку.

— Полагаю, ваше высочество не поддастся влиянию странствующего проповедника, как это случилось с его высочеством великим герцогом Огастасом. Мистер Тулуз специализируется в определенном амплуа: я уже предупредил молодых горничных, чтобы держались подальше от восточного крыла. Джентльмен обладает чрезвычайно привлекательными манерами, а сегодня утром уже пытался применить свой боевой арсенал в отношении княгини Марии Терезы, но, судя по всему, не преуспел.

Гейбриел представил шестидесятилетнюю тетушку — непоколебимую и крепкую, как немецкое военно-морское судно.

— Думаю, ты прав, — согласился он. — Так что же понадобилось мистеру Тулузу в моем доме?

— Могу предположить, что к сельской жизни джентльмена склонили бесчисленные лондонские долги, — пожал плечами всезнающий камердинер. — Чулки его чрезвычайно интересны: ярко-оранжевые, со стрелками, а сюртук стоит дороже изумруда средних размеров.

Если Поул что-то сказал, значит, так оно и было на самом деле, потому что в изумрудах он разбирался отлично.

— Хорошо, — подытожил Гейбриел. — Передай Бервику, что я в оружейной, а Тулузу отправь официальное приглашение принять участие в охоте. Думаю, дядюшка Фердинанд тоже не откажется составить компанию.

Принц спустился в просторную комнату, где хранились разнообразные мужские игрушки, и с увлечением занялся чисткой своего любимого охотничьего ружья. Испытанный «хаас» служил верой и правдой: единственное духовое оружие с семью нарезными пазами, которые позволяли мгновенно переключиться с оленя на фазана. Произведение немецких мастеров воплощало все, чего так не хватало в жизни: красоту, свободу, законченность. Принц никогда не охотился на более серьезную дичь, чем птицы и кролики, но данное обстоятельство вовсе не отменяло поклонения перед безупречностью «хааса», на отполированном стволе которого красовался искусно выгравированный герб герцогства Уорл-Марбург-Баасфельд.

А если говорить точнее, герб старшего брата.

В глубине души шевельнулось чувство облегчения, знакомое так же хорошо, как утренняя щетина на щеках. Гейбриел давным-давно понял, что участь простого принца устраивает его куда больше помпезного, но хлопотного титула великого герцога.

Младший брат считал старшего скучной сухой палкой, но в то же время не мог его не жалеть. Править небольшим государством — задача не из легких, особенно если учесть гонор и тщеславие трех средних братьев, каждый из которых считал себя вполне достойным короны.

Ну а если не короны, то по крайней мере богатой и знатной невесты. Не далее как вчера пришло письмо, в котором один из приятелей сообщал, что Руперт, самый красивый из великолепной пятерки, безудержно заигрывает с сестрой Наполеона.

Гейбриел нахмурился и обиженно поджал губы. Это только из-за Огастаса он здесь. Если бы несколько месяцев назад герцог окончательно не сошел с ума, то он, Гейбриел, сейчас был бы в Тунисе на раскопках Карфагена.

Да, жил бы полной жизнью, а не сидел здесь, в насквозь промокшем замке, в окружении престарелых родственников и погрязших в долгах придворных. Парился бы на южном солнце и бдительно следил, чтобы раскопки не превратились в алчное растаскивание истории.

В глубокой задумчивости Гейбриел с такой силой тер и без того блестящий ствол, что едва не уничтожил знаменитый герцогский герб.

К черту Огастаса с его бредовыми идеями! Гейбриел уже упаковал чемоданы и собрался отправиться в Тунис, когда религиозный пыл брата разгорелся ярким пламенем и побудил великого герцога удалить от своего двора каждого, кого правитель считал безнравственным, немощным, неловким или сумасшедшим.

Иными словами, практически всех до одного — ради спасения лицемерной душонки самого Огастаса.

Средние братья отказались вступиться: кто-то из страха утратить расположение властителя, а кто-то (как Руперт) из-за обычного равнодушия.

А так ему внезапно пришлось оказаться перед нелегким выбором: поселиться в забытом Богом старинном английском замке, без труда вмещавшем всех, кого великий герцог счел недостойными блестящего дворца, или уехать в Тунис и впредь не оглядываться.

Более того, он должен был теперь еще и жениться! Невеста из далекой России с богатым приданым должна была удержать замок от неминуемого разрушения. Замок, который был заполнен чудаками, неудачниками и просто сомнительными личностями — вместо добытых на захватывающих археологических раскопках обломков статуй, черепков и прочих чудес, которые давным-давно, в прошлом тысячелетии, составляли всемирную славу и непревзойденное величие древнего государства под названием Карфаген.

Сам он не верил в Карфаген. Собственно говоря, потому и рвался на раскопки, что сомневался в существовании Дидоны, легендарной царицы, да и самого великого города. Все это не более чем красивые сказки, выдуманные Вергилием.

И вот теперь Биггитстиф сидит на месте раскопок и методично наклеивает на каждую из находок ярлычок с заветным словом «Карфаген». Черт возьми, наверное, уже успел обнаружить даже погребальный костер Дидоны. Дальше пойдут артефакты, убедительно подтверждающие небрежные предположения и неряшливую работу. Гейбриел презрительно сжал губы.

Но выбора у него все равно не было. А раз Гейбриел занял место Огастаса, то и отказаться от женитьбы не мог.

Да и ему было глубоко безразлично, на ком жениться: главное, чтобы супруга проявила здравомыслие и желание заняться хозяйством. Ну а если к тому же окажется красивой и обаятельной… что ж, тоже неплохо.

Принц снова склонился над любимым ружьем.


Глава 8

Проведя четыре часа в карете наедине с лордом Димсдейлом, Кейт решила, что самое интересное в спутнике — это корсет. До поездки она даже не подозревала, что мужчины тоже носят корсеты.

— Ужасно давит, — пожаловался Алджернон. — Но ничего не поделаешь: чтобы быть красивым, надо страдать. Так, во всяком случае, говорит мой камердинер.

Кейт ненавидела страдания и искренне радовалась тому обстоятельству, что портнихи не успели ушить дорожный костюм Виктории до состояния безупречной элегантности. Сейчас он свободно и удобно болтался на ней, не сковывая движений.

— Даже подкладки не помогают, — раздраженно признался Алджернон.

— А где у вас подкладки? — уточнила Кейт. Впрочем, можно было и не спрашивать: одного взгляда на неестественно раздутую грудь оказалось достаточно.

— Сейчас все костюмы шьют с подкладками, — пояснил лорд Димсдейл, уклоняясь от ответа. — Я не стал бы обсуждать с вами столь интимные подробности, не будь вы родственницей. Ну или почти родственницей. Не возражаете, если уже сейчас начну называть вас Викторией? Я плохо запоминаю имена и боюсь оконфузиться в обществе.

— Ничуть не возражаю, — заверила Кейт. — А как обращается к вам сестра?

— О, она называет меня просто Элджи, — воодушевился лорд Димсдейл. — Надеюсь, вы последуете ее примеру. Что мне особенно нравится в Виктории — так это простота и полное отсутствие церемоний. С первой же встречи она начала называть меня Алджерноном, а вскоре сократила имя до Элджи. Вот тогда-то я и понял, — таинственно добавил он.

— Что поняли?

— Понял, что мы с ней предназначены друг другу. Да, это судьба. И она, и я сразу почувствовали удивительную близость и родство душ.

Кейт придерживалась несколько иного мнения: удивительная близость свидетельствовала не о предназначении свыше, а всего лишь о дурном воспитании и предосудительном отсутствии дуэньи. Очаровательная интимная простота Виктории — как на словах, так и на деле — стала возможной лишь при попустительстве матери; вероятнее всего, вполне сознательном. Не исключено даже, что Марианна намеренно поощряла разного рода неприличные вольности.