Элоиза Джеймс - Ночь герцогини

– Ты права, Гарриет. Я действительно глупец. Она вдруг отвернулась.

Он должен ей все рассказать... признаться во всем, в панике подумал Джем. Правда, после этого она имеет полное право указать ему на дверь, но, по крайней мере, он попытается.

– Я умоляю простить меня. Я должен многое рассказать. Даже если ты сочтешь, что я не заслуживаю прощения, все равно – прости.

Он вдруг кинулся ей в ноги и обнял колени.

– Я даже не догадывался, как сильно я люблю тебя, – просто не понимал, как ты дорога мне.

– Встань, пол холодный, – сказала Гарриет. Поднявшись на ноги, он схватил ее руки и поднес их к губам. А потом посмотрел ей в глаза.

– Я был в бешенстве, когда вдруг выяснилось, что ты герцогиня. Это трудно объяснить, но я внезапно почувствовал, что ты ускользаешь от меня. Что стала недоступной. Это было ужасно. И я просто обезумел. Знаешь, о чем я думал тогда?

Гарриет молча покачала головой.

– Что ты не захочешь быть со мной. Господи... я ведь знал, что любой мужчина из тех, кто гостил в моем доме, узнав, что ты женщина, просто сошел бы с ума от вожделения. И каждый из них мог отправиться вслед за тобой в Лондон... ухаживать за тобой... сделать тебе предложение, но только не я. Куда мне... с моей-то репутацией! – Джем скрипнул зубами.

– Ты считал, что я готова выскочить за любого, кому вздумается сделать мне предложение? – Гарриет с интересом разглядывала его, словно какое-то диковинное существо. В ее глазах не было ни гнева, ни обиды – всего лишь бесконечное удивление...

– Я не мог этого вынести, – отрывисто бросил Джем, крепко сжав ее руку, чтобы ей не вздумалось отнять ее.

Гарриет, наконец, удалось выдернуть руку.

Он смотрел на нее – и сейчас любил ее с такой неистовой силой, что все заранее приготовленные им слова внезапно застряли у него в горле. Он силился что-то сказать – и не мог.

– Ты не веришь, что я люблю тебя? – наконец произнес он.

– Вообще-то верю, – бросила она. – Однако мне не верится, что ты действительно хочешь остаться со мной. Со мной, с Гарриет. Я ведь всего лишь унылая, никому не интересная вдова, знаешь ли. В глаза не видела ни одной девицы легкого поведения – разумеется, пока не переступила порог твоего дома, – и хотя поначалу мне было любопытно, однако вскоре выяснилось, что я пока что не готова к тому, чтобы вращаться в подобном обществе постоянно. По натуре я довольно, старомодный человек, Джем. А ты – нет.

– Я всех разогнал. Граций, гостей – всех. Она подняла на него глаза.

– А на этой неделе по моему приказу снесут башню...

Воспользовавшись ее замешательством, он снова завладел ее руками. Осыпая их поцелуями, он пытался выразить словами все то, что сейчас чувствовал.

– Да, я приказал снести башню, можешь спросить Юджинию, она подтвердит.

В первый раз Гарриет ощутила, что в душе ее робко шевельнулась надежда.

– Послушай, Гарриет, я с ума схожу по тебе. Не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ты уехала, и я послал к черту игру, поскольку теперь она потеряла для меня всякую ценность. Я перестал ездить верхом. И целыми днями мечтал о тебе.

Притянув Гарриет к себе, он впился в ее губы страстным поцелуем.

– Я больше не могу быть один... я этого не перенесу, – низким хриплым голосом проговорил он. – Не прогоняй меня, Гарриет. Слышишь? Со мной никогда такого не было. Салли и я... нам просто было хорошо вместе. И я никогда не любил ее так, как люблю тебя. Но ведь ты... помилуй Бог, ведь ты герцогиня! А я... моя семья, моя подмоченная репутация – зачем я тебе? Ты хоть представляешь себе, на что идешь?

– Репутация твоя и твоей семьи? Для меня это не имеет значения.

– Ты еще не знаешь самого худшего, – торопливо добавил он, но лицо его заметно прояснилось.

Гарриет изнывала от желания поцеловать его, но вместо этого заставила себя высвободиться из его объятий и чинно опустилась на диван.

А Джем так и остался стоять...

Гарриет с болью в сердце смотрела на дорогое осунувшееся лицо, опущенные плечи, на знакомую прядь черных волос, спускавшуюся ему на лоб.

– А вдруг тебе будет не хватать твоих друзей? – спросила она. – Ты решил бросить их ради того, чтобы сделать мне приятное, но ведь это неправильно. А что, если в один прекрасный день... – Гарриет спрятала руки в складки пышной юбки, чтобы Джем не заметил, как они дрожат, – ...в один прекрасный день ты поймешь, что устал от меня, что я тебе надоела, и начнешь скучать по своей игре?

Джем посмотрел на нее – глаза его потемнели и из темно-серых стали почти черными.

– Скажи, ты можешь представить себе, чтобы мне надоела Юджиния, что я вдруг устану от нее?

С губ Гарриет сорвался чуть слышный смешок.

– Тогда с чего тебе вдруг пришло в голову, что я могу устать от тебя? – В его голосе не чувствовалось ни малейшего раздражения – скорее уж искренний интерес. Впрочем, так было всегда, когда в дело вмешивалась логика. – Я ведь люблю тебя, Гарриет. А я не из тех мужчин, кто может легко влюбиться и так же легко разлюбить.

На губах Гарриет появилась робкая улыбка.

– А меня ты тоже собираешься держать под замком, в западном крыле?

Он заглянул ей в глаза.

Ах, эти его знакомые глаза... этот взгляд...

– Нет, думаю, западное крыло великовато для тебя. Думаю, ограничимся спальней.

– О-о... – прошептала Гарриет. Счастье, на которое она не смела, и надеяться, оказалось слишком, огромным, чтобы в него поверить. Он любит ее – ее, простушку Гарриет, унылую, ничем не примечательную вдову! Он любит ее!

Она хорошо знала Джема. Он не солгал – он никогда не отпустит ее.

Он шагнул к ней – и в тот же самый момент она, точно прочитав его мысли, кинулась в его объятия. Губы их слились, они целовались... долго. Это было похоже на безмолвный разговор. Только раз она, с трудом оторвавшись от него, чуть слышно прошептала:

– Ты никогда не оставишь меня?

Джем понял, что она имела в виду, поэтому вместо ответа снова стал целовать ее.

– Я покончил с игрой – и никогда не вернусь к ней. То, что случилось с Бенджамином, никогда не произойдет со мной. Ты больше никогда не будешь одна. Никогда, клянусь тебе. Я буду с тобой всегда, Гарриет, где бы ты ни была. Ты мне веришь?

– Когда мой племянник повзрослеет, это поместье отойдет к нему.

– Ну, думаю, к этому времени мы перестроим Фонтхилл, и он превратится в очаровательный дом, в котором не стыдно жить герцогине, – подмигнул он.

– Не герцогине, – поправила она, – а леди Стрейндж.

Они вместе уложили Юджинию в постель. И оба вздрогнули, услышав под одеялом жалобный мяукающий звук. Котенка поспешно извлекли и вернули матери. Потом Гарриет, словно что-то толкнуло снова откинуть одеяло – и, как оказалось, не зря. Как она и думала, пребывание котенка под одеялом не обошлось без последствий.

После того как спешно вызванные горничные, приведя все в порядок, покинули спальню, Джем воспользовался случаем, чтобы вновь вернуться к разговору.

– Ты же сама знаешь, что без тебя я просто не справлюсь, – пробормотал он, рывком повернув ее к себе. Голос его стал хриплым.

– Справишься. Ты и раньше справлялся, справился бы и сейчас, – бросила Гарриет, даже не пытаясь делать вид, что не понимает, что он имеет в виду. У нее возникло предчувствие, что теперь ей до конца своих дней предстоит отвечать на те мысли Джема, которые он не рискует облечь в слова. – Из тебя получился замечательный отец.

Он покачал головой.

– Ты нужна мне, Гарриет. Я сейчас не о крысах, и не о котятах, и не об этих чертовых падающих башнях. Я сам... сам когда-то практически рос без отца – может, именно поэтому иной раз не понимаю, что делаю.

Больше он не стал ей ничего говорить – остальное она узнала уже ночью. Джем лежал в постели, грудь его еще тяжело вздымалась. Гарриет, приподнявшись на локте, заглянула ему в глаза.

– Расскажи, почему ты так разозлился, когда застал меня в конюшне с Ником.

Джем закрыл глаза, давая понять, что не желает продолжать этот разговор. Но Гарриет, которую с того самого дня мучило страшное подозрение, не намерена была сдаваться. Она обязана была все выяснить – раз и навсегда.

– Может, когда ты был еще мальчиком, кто-то... обидел тебя? – осторожно спросила она.

Джем вздрогнул.

– Господи... нет. Она молча ждала.

– Но это едва не случилось. У нас был постоялый двор, а не дом. Весь этот сброд иной раз гостил там неделями, а моему отцу это страшно нравилось. Он любил повторять, что нам в этом смысле повезло.

– Вы тогда жили в Фонтхилле?

– Нет, в графстве Линкольншир. Среди наших гостей был один подонок по имени Саттауэй. А моей сестре было тринадцать. Или даже меньше. Не помню.

– О нет! – ахнула Гарриет.

– Через пару недель он уехал, но было уже поздно. Она была беременна.

– И?..

– Ребенок умер.

Гарриет сглотнула. Джем продолжал молчать.

– А после этого твою сестру похитил другой мужчина? – Да.

– И вскоре после этого она умерла?

– Нет-нет. Она не умерла.

Гарриет уронила голову ему на грудь, и Джем рассеянно пригладил ее волосы.

– Возможно, теперь ты уж точно не захочешь выйти за меня замуж, – пробормотал он. – И...

Она вскинула на него глаза.

– И ты отпустишь меня? Глаза его улыбались.

– Я слишком большой негодяй, чтобы позволить тебе уйти.

Она вскарабкалась на него, как будто это был матрас.

– Послушай, Джем Стрейндж, ты для меня все! И даже думать не смей, чтобы снова прогнать меня, слышишь? Никогда!

– Моя сестра живет в Ирландии, в Белфасте, графстве Антрим. Она владелица крохотного публичного дома для избранных. Говорит, что совершенно счастлива. Знаешь, как он называется? «Божья коровка».