— Да-да, все правильно. Мы будем всецело сотрудничать с властями.

Невинсон поблагодарил хозяев и удалился.

Элиссанда едва сдержала крик восторга, вежливо прощаясь с детективом. Как только за ним закрылась дверь, она подпрыгнула, сжала супруга в объятиях и побежала наверх, утирая струившиеся по щекам счастливые слезы. Ей не терпелось сообщить тете Рейчел об избавлении.


Стивен Делани действительно занимался синтезом искусственных алмазов, что подтверждал целый ящик документов, присланных лордом Ярдли Холбруку. Впоследствии Вир прочитал лишь выборку из них.

Пока маркиз отсыпался после рома, Холбрук взломал код, которым было зашифровано досье Дугласа. Прошлой ночью, пользуясь указанием Холбрука, Вир расшифровал досье, текст которого оказался идентичным запасному лабораторному журналу Делани. (Очевидно, у Делани существовала строгая система, согласно которой он сам вносил записи в главный журнал, после чего его ассистент копировал записи в запасной журнал, хранившийся за пределами лаборатории.) Поэтому, несмотря на то, что Дуглас украл, а затем, скорее всего, уничтожил главный журнал Делани, существование дубликата неразрывно связывало Дугласа с исследованиями Делани.

Вероятно, чтобы закрепить эту связь, на полях досье Дугласа имелась надпись: «Не стоит разделываться с ублюдком раньше, чем я смогу воспроизвести процесс».

Этого было достаточно, чтобы арестовать и обвинить Дугласа. И достаточно, учитывая продолжающееся расследование других его преступлений и сильное давление со стороны лорда Ярдли (по просьбе Вира), чтобы негодяя не выпустили под залог.

Неожиданно маркиз почувствовал сильную усталость. В конце каждого расследования его всегда настигало глубокое, охватывающее все его существо утомление. Но сейчас он был даже более измотан, чем раньше. Не исключено, потому что как раз над его головой леди Вир—без преувеличения — прыгала от радости. Во всяком случае, маркиз решил, что глухие удары, сотрясавшие потолок, могли быть только прыжками.

Что ж, цель, к которой она стремилась в браке, достигнута. Она в безопасности и совершенно свободна. Ее тетя тоже. Через некоторое время Дуглас будет осужден, и тогда можно будет аннулировать этот брак.

Еще существовала возможность, по крайней мере, Виру хотелось бы в это верить, исправить то зло, которое она ему причинила. Когда их будет разделять время и расстояние, ее лицо и улыбка перестанут вторгаться в его фантазии, исполненные мира и покоя. Если же ему потребуется спутница на день или час, он ее легко найдет, а с ней — отдых и удовлетворение.

Эмоции, пробуждаемые в нем леди Вир, были слишком мрачными, слишком острыми, они лишали мужества и присутствия духа. Он не желал их. Маркиз не хотел разочарования, безудержной похоти или опасных стремлений, которые в нем пробуждала эта женщина. Он лишь хотел, чтобы все шло так же, как и раньше, до того, как их пути пересеклись. Тогда его внутренний мир был спокойным и умиротворенным, надежно изолированным от реалий жизни.

Если вдуматься, миссис Дуглас также уходила от реальности, используя опий.

Маркиз налил себе виски и выпил одним глотком.

Наверху Элиссанда снова подпрыгнула. Несомненно, она одновременно смеялась и выкрикивала что-то радостное. Впрочем, неудивительно. Ее кошмары закончились.

А его кошмары будут продолжаться.


* * *


— Позволь, я зачитаю отрывок из моего дневника от 12 апреля 1884 года, — сказала Анжелика. Она откашлялась и начала с выражением: — «На берегу быстрой речки я читала, а Фредди рисовал. Пенни беседовал о гностицизме и Никейском соборе с викарием, который тоже вышел на прогулку». — Она подняла глаза от тетрадки. — Боже мой, ты только вспомни, каким умным был Пенни!

— Я помню, — вздохнул Фредди.

Но он всегда вспоминал об этом с грустью.

— По крайней мере, он теперь счастлив в браке. Судя по всему, жена восхищается им.

— Меня это радует. Мне нравится, как она на него смотрит. В Пенни есть много хорошего.

Анжелика провела пальчиком по краю кожаного переплета тетради.

— Но? — подсказала она, не дождавшись продолжения.

Фредди растерянно улыбнулся. Эта женщина знает его даже слишком хорошо.

— Знаешь, я привык к мысли, что, если останусь старым холостяком, Пенни составит мне компанию.

— Я составлю тебе компанию, — сказала она. — Все будет совсем как в детстве, только зубов поменьше.

Неожиданно Фредди вспомнил другой случай с зубами.

— Помнишь, когда я случайно разбил любимые очки отца?

— Это когда я украла очки мамы, которые мы подложили ему, надеясь, что он не заметит разницы?

— Ну да. Мамы и Пенни не было дома, а я был ужасно перепуган, и ты предложила мне вырвать твои расшатавшиеся зубы, чтобы отвлечься от мыслей об очках.

— Да? — фыркнула Анжелика. — Этой части истории я не помню.

— У тебя уже выросли постоянные зубы, а молочные совершенно расшатались, но сами выпадать не желали и болтались, как сохнущее белье на веревке. Тебе все говорили, что нужно избавиться от старых зубов, но ты ничего не желала слушать.

— Точно! Вспомнила! Я на ночь заматывала рот шарфом, чтобы гувернантка не добралась до моих зубов, пока я сплю.

— Я был так удивлен, что ты позволила мне заняться зубами. Тем вечером мы выдернули четыре зуба. И я забыл о своих страхах по поводу очков.

Анжелика громко расхохоталась.

— Послушай, — продолжил Фредди, — дальше еще интереснее. Отец уронил очки твоей мамы и наступил на них раньше, чем заметил подмену. Это был один из немногих случаев, когда из-за моей неловкости ни у кого не было неприятностей.

— Что ж, одно я могу сказать тебе точно. Я не позволю тебе вырывать мои зубы, когда стану древней старухой.

Фредди поднял чашку с кофе в шутливом салюте.

— Понял. Принимается. И все равно я не откажусь от твоей компании, когда стану дряхлым стариком.

Анжелика подняла чашку в ответном приветствии. Она была воистину прелестна: ее глаза сверкали, губы изгибались в улыбке. И внезапно Фредди понял, что ему здорово повезло. Немногие счастливчики могут похвастать тем, что знают ее всю жизнь. Многие принимают то лучшее, что есть у них в жизни, как нечто само собой разумеющееся. Он никогда не осознавал, насколько зависит от Пенни, до тех пор, пока все не изменил несчастный случай. И он никогда не считал центральной роль, которую играла в его жизни дружба Анжелики, особенно в тяжелые годы, прошедшие под гнетом отца, до этого момента, когда он был переполнен чувствами, угрожавшими погубить эту дружбу.

— Итак, на чем мы остановились? — Анжелика поставила чашку и нашла соответствующее место в дневнике. — Вот. «Старик, очарованный умом Пенни, пригласил нас всех в дом священника на чай».

— Мы были в Линдхерст-Холл, если я не ошибаюсь, — сказал Фредди, — Нас всех пригласили на празднование Пасхи в дом герцогини.

— Точно. Но слушай дальше: «Чай был хорош, жена викария — приветлива. Мое внимание привлекла картина на стене в гостиной: в центре композиции был изображен очень красивый ангел. Он, точнее, она парила над человеком, взирающим на нее с земли в благоговейном экстазе. Картина называлась «Поклонение ангелу». Я спросила у жены викария фамилию художника, поскольку на картине были только инициалы — Дж. К. Она не знала этого, но сообщила, что они приобрели картину у лондонского торговца по фамилии Киприани».

— Киприани? Тот, кто никогда не забывает ни одного полотна, прошедшего через его руки?

— Совершенно верно, — удовлетворенно заметила Анжелика и захлопнула дневник. — Сейчас он удалился от дел. Но я утром написала ему письмо. Кто знает, возможно, он пригласит нас к себе.

— Ты — чудо, — не кривя душой, восхитился Фредди.

— Кто бы сомневался, — усмехнулась Анжелика и, громко зашуршав юбками, встала. — Так что, как видишь, я выполнила свою часть сделки. Теперь дело за тобой.

У Фредди вспотели ладони. Он откровенно боялся увидеть ее обнаженной и вместе с тем жаждал войти в студию, где прелестное женское тело будет выставлено на его обозрение. Это будет как пир души... пир для души, вынужденной поститься.

Он работал над картиной, гоня от себя похотливые мысли и старательно анализируя цвет, текстуру и композицию. Его мечты, полные эротических сцен с тех самых пор, как Анжелика впервые заговорила о портрете, обрели совершенно не нужную ему четкость и яркость.

Фредди откашлялся, понял, что голос его все равно будет хриплым, и откашлялся снова.

— Думаю, теперь ты захочешь подняться в студию?


* * *


Студия Фредди была залита светом. По мнению Анжелики, которое она, впрочем, не стала озвучивать, света была слишком много. Под ним ее кожа будет ярко блестеть, а она всегда предпочитала приглушенные тона, выглядевшие естественнее.

Здесь была камера — не тот «Кодак» Фредди, который она уже видела, а усовершенствованная студийная камера на деревянной треноге с «гармошкой» для фокусировки и свисающей позади черной тканью. Еще там была вспышка, экран из марли и несколько белых экранов, установленных под разными углами.

— Зачем тебе камера? — спросила Анжелика Фредди, когда он вошел в студию после того, как она разделась и легла.

— Тебе, наверное, тяжело позировать долго. Я не профессиональный художник и рисую медленно. Но, имея фотографии, я могу работать с них, а тебе не придется дрожать на холоде.

— Здесь не холодно. — В камине ярко пылал огонь, и Фредди принес несколько жаровен.

— И все же.

— Но фотографии не передают цвет.

— Возможно, и нет, зато они передают тени и контраст, а цвет твоей кожи мне и так известен, — объяснил Фредди, накрываясь черным полотном.

Анжелике с трудом удалось скрыть разочарование. Картина была предлогом, придуманным, чтобы он увидел в ней женщину, а не просто друга. И до сей поры все шло хорошо. Она уже не раз ловила его странные взгляды и чувствовала, что он вот-вот ее поцелует. Но если у него будут фотографии, обнаженная натура больше не потребуется. Хуже того, она и сама не будет ему нужна в студии.