— Вы что-то сказали, мадам?

Веки тети Рейчел затрепетали, но не открылись. Она бормотала во сне:

— Уходи, Элли. И никогда не возвращайся сюда.

В пятнадцатилетнем возрасте Элиссанда однажды покинула этот дом. Именно эти слова тетя Рейчел прошептала тогда ей на ухо перед тем, как Элиссанда прошла пять миль до Элсмера, оттуда доехала до Уитчерча, а потом до Кру. От Кру до Лондона оставалось три часа езды. Но именно в Кру она сломалась.

К концу дня Элиссанда вернулась домой, снова пройдя пять миль до Хайгейт-Корта. Она вошла в дом за полчаса до возвращения дяди. Тетя Рейчел не сказала ничего, только заплакала. Они плакали вместе.

— Иди, — опять сказала тетя Рейчел, на этот раз тише.

Элиссанда закрыла лицо руками. «Думай, — приказала она себе, — думай!» Она не должна позволить такому препятствию, как ее неспособность соблазнить джентльмена, помешать ее планам. Наверняка Господь не зря напустил крыс на поместье леди Кингсли.

Она подняла голову. Что рассказывала леди Эйвери сегодня вечером? Она застала мужчину и женщину полураздетыми в шкафу, и им пришлось пожениться?

Значит, леди Эйвери придется застать ее и лорда Фредерика полураздетыми. И тогда им придется пожениться.

Но как она сможет поступить так подло с лордом Фредериком? Как она намеренно заманит его в ловушку? Все вероломство, жестокость и коварство достались ее дяде. Она никогда не хотела быть похожей на него.

— Элли, — снова пробормотала тетя, — уходи отсюда и никогда не возвращайся.

У Элиссанды сжалось сердце. Очевидно, целая жизнь, проведенная под каблуком дяди, наложила на нее свой отпечаток. Потому что она сможет поступить непорядочно с лордом Фредериком. И сможет использовать его, чтобы спасти себя и тетю Рейчел.

Она сделает это.

Лорд Вир видел, как мисс Эджертон вернулась в свою комнату. Вскоре свет под ее дверью погас. Маркиз выждал еще пять минут и, крадучись, направился к комнате миссис Дуглас, попутно постучав в комнату леди Кингсли.

Миссис Дуглас крепко спала. Маркиз отодвинул картину и, вручив леди Кингсли фонарь, вскрыл замок наружной двери. Он приказал Наю закрыть наружную дверь перед уходом, потому что иначе картина не будет плотно прилегать к стене.

На этот раз вскрытие замка заняло ровно минуту. Леди Кингсли, которая стояла на часах при Нае, пока Вир развлекал мисс Эджертон, знала цифры кода. Она несколько раз повернула диск, и сейф открылся.

Усилия были потрачены недаром.

Находившиеся в сейфе документы отражали историю провалов Эдмунда Дугласа. Алмазная шахта была законной, но, кроме единственной стоящей находки в Южной Африке, все его последующие деловые предприятия были неудачными. Попытки нажить капитал неизменно заканчивались большими потерями.

— Этот человек что, любитель наказаний? — удивилась леди Кингсли.

Судя по всему, да, и Вир не видел в этом никакого смысла. Почему Дуглас упорно продолжал делать одни и те же вложения? Разве человек, потерпев пять или семь неудач, не должен понять, что ему попросту однажды несказанно повезло с алмазной шахтой? Зачем же снова и снова пытаться пробить лбом стену?

— Если все подсчитать, он, вероятно, глубоко увяз в долгах, — прошептала леди Кингсли. — Смотрите, он действительно остро нуждается в деньгах! Вот вам и мотив.

Но еще больше взволновало леди Кингсли зашифрованное досье, причем шифр был использован довольно-таки сложный.

Если предположить, что Эдмунд Дуглас лично зашифровал и изложил на бумаге свои тайны, у него был очень хороший, почти каллиграфический почерк. Чем больше Вир узнавал об этом человеке, тем меньше понимал его. Дом, утонченная внешность, элегантный почерк, не говоря уже об образованной речи — его племянница говорила совсем не так, как обитатели ливерпульских доков. Может ли одна удачная находка в Южной Африке настолько изменить человека?

— Сто фунтов на то, что здесь есть все нам необходимое, — сказала леди Кингсли.

Вир кивнул, внимательно осматривая содержимое сейфа. Ах, вот оно что, оказывается, они раскрыли еще не все секреты. Здесь имеется двойное дно. В потайном отделении лежал только маленький мешочек, завязанный шнурком. Вир ожидал найти в нем алмазы, но там оказались обработанные бриллианты.

— Ничего особенного, не правда ли? — сказала леди Кингсли, поглаживая кончиками пальцев свое рубиновое ожерелье. — Я бы не дала больше тысячи фунтов за все содержимое.

Неожиданно Вир вспомнил мисс Эджертон, на которой не было вообще ни одной драгоценности, даже броши. Довольно странно для племянницы владельца алмазной шахты.

Возвращая мешочек на место, Вир заметил, что в потайном отделении лежит кое-что еще. Это был маленький ключик, не больше дюйма длиной, с очень тонким, как зубочистка, стержнем и сложной бородкой.

Леди Кингсли поднесла ключ к свету.

— Никогда не видела ничего подобного. Если это ключ, даже представить себе не могу, каким должен быть замок.

Они вернули все на места, кроме зашифрованного досье, которое леди Кингсли решила оставить у себя.

— Отвезете его утром в Лондон? — шепотом спросил Вир, оберегая свои изможденные вокальными упражнениями голосовые связки.

— Я не могу оставить гостей и уехать на восемь часов. Вам тоже лучше этого не делать. Иначе подозрения Дугласа падут именно на вас, если он обнаружит пропажу раньше, чем мы сумеем вернуть досье в сейф.

Леди Кингсли ушла первой и унесла досье. Вир тщательно закрыл сейф, задвинул его картиной, повернулся, чтобы покинуть комнату, и оцепенел.

Мисс Эджертон, когда приходила навестить тетю, очевидно, добавила углей в камин, и в комнате было светло. Миссис Дуглас лежала с широко открытыми глазами и смотрела на него.

Любая другая женщина подняла бы крик. Но эта лежала тихо, хотя в ее глазах плескался ужас.

Вир медленно двинулся к двери. Он увидел, как по телу миссис Дуглас прокатилась волна дрожи, она судорожно вздохнула и закрыла глаза.

Маркиз выскользнул за дверь, остановился и прислушался. Если миссис Дуглас собиралась обрести голос и закричать, она это сделает именно сейчас. Лестница для слуг рядом, и он успеет скрыться раньше, чем ее вопли соберут здесь всех гостей.

Но из комнаты не донеслось ни одного звука.

Вир направился в свою комнату в полном недоумении и испытывая непонятное беспокойство.

Старинные часы пробили три, ночную тишину разорвал мелодичный перезвон.

Почему-то всегда было три часа.

Медные перила были холодными. Высокие пальмы, которыми так гордился его отец, теперь стали привидениями с длинными цепкими руками. Одна ветка — или рука — ударила его по затылку. Он дрожал от страха.

И все же он продолжал спускаться, очень медленно, останавливаясь на каждой ступеньке. Внизу был виден слабый свет, который притягивал его, как взгляд удава притягивает кролика.

Сначала он увидел ее ноги, изящные ножки в голубых бальных туфельках. Ее платье мерцало, переливаясь в свете, который шел ниоткуда. Рука в длинной белой перчатке, закрывавшей локоть, лежала на груди.

Белая шаль окутывала плечи. Прическа была испорчена, перья и гребни висели, зацепившись о спутанные волосы. Великолепное рубиновое ожерелье из пяти ниток — предмет зависти ее подруг — теперь закрывало рот и подбородок. Украшенный драгоценными камнями оскал.

Только тогда он заметил, как неестественно вывернута ее шея.

Его тошнило от страха. Но она была его матерью, и он протянул руку, чтобы прикоснуться к ней. Внезапно ее глаза открылись, и в них не было ничего, кроме страха. Он отпрянул, споткнулся о ступеньку и полетел...

Вниз... вниз... вниз...

Вир резко сел, задыхаясь. Кошмар иногда повторялся, но никогда не был таким явным, отчетливым. Видимо, с его привычным сновидением совместилось воспоминание о полных ужаса глазах миссис Дуглас.

Дверь его комнаты приоткрылась.

— С вами все в порядке, лорд Вир? Я слышала шум.

На пороге стояла мисс Эджертон.

Неожиданно маркиз представил, как она подходит, ласково гладит его по щеке, говорит, что это был только сон, уговаривает лечь, поправляет одеяло, улыбается...

— Да, конечно, со мной все в порядке, — с трудом выдавил он. — Как я ненавижу этот сон! Мне иногда снится, как я ищу уборную, а ее нет нигде в доме. Я захожу в каждую комнату, а там только люди, и нигде нет даже ночного горшка или хотя бы подходящего ведра. Боже, надеюсь, я не…

Мисс Эджертон издала сдавленный звук.

— Уф, не волнуйтесь, с вашей кроватью все нормально. Но если позволите, я бы...

Дверь захлопнулась.

Утром все отправились в Вудли-Мэнор взглянуть на отвратительную гору дохлых крыс. Крысолов с утомленными собаками и чрезвычайно довольным хорьком[9] гордо топорщил усы и позировал перед фотоаппаратом лорда Фредерика, пожелавшего увековечить событие.

— Мои люди работают днем и ночью, — сказала леди Кингсли Элиссанде. — Предстоит сделать еще очень многое, но они клянутся, что дом будет готов к приему людей к завтрашнему утру. Обещаю, мы немедленно уедем.

Эти слова прозвучали для Элиссанды как приговор. Ее время истекло. Что-то должно произойти.

Она должна этому поспособствовать.

«На Бога надейся, а сам не плошай».


Глава 7


От родителей Элиссанде осталось несколько вещичек: набор серебряных гребней, флакончик духов, изготовленных специально для Шарлотты Эджертон парижским домом «Герлен», кисточка для бритья, принадлежавшая отцу, несколько писем, перевязанных сиреневой ленточкой, и маленькая картина маслом с изображением обнаженной женщины.

Элиссанда была уверена, что лорд Фредерик с удовольствием посмотрит эту картину. Раньше она ее никому не показывала по единственной, но очень важной причине. Она опасалась, что на картине изображена ее мать. Кто же захочет показывать мужчине столь откровенное изображение своей матери!