Луси поперхнулась, мучимая желанием рассмеяться. Граф явно не заметил, как сильно оттягивает ей плечо нагруженная всякой всячиной сумка, иначе он не делал бы таких поспешных выводов. Однако и на этот раз Луси удалось сдержать смех, и вместо этого она лишь улыбнулась.

— Прошу вас, называйте меня просто Лу!

Тут не мог не улыбнуться Маккинли. Впрочем, улыбкой это можно было назвать с известной долей воображения, потому что уголки его красиво очерченных губ только слегка приподнялись.

— Американцы быстро отказываются от соблюдения формальностей, не так ли?

— Да, мы не большие приверженцы всех этих церемоний, — согласилась Луси.

Вместе с тем она невольно задалась вопросом, уж не шокирован ли ненароком граф. Ей почудился оттенок сарказма в голосе Маккинли, словно он не очень-то одобрял столь упрощенную форму отношений.

Подобие улыбки на его лице исчезло так же быстро, как и появилось. Вероятно, в повседневной жизни Маккинли придерживается того же формализма, как и в письме, решила Луси. Но если эпистола графа показалась ей довольно милой, то его манеры вызывали не столь приятные чувства. По правде говоря, они слегка пугали Луси. Тем не менее она не собиралась поддаваться эмоциям и напомнила себе, что Патрик Маккинли ничем не отличается от других людей и под его элегантным костюмом скрывается такая же плоть, как и у всех остальных.

— А как мне следует называть вас? — спросила она. — Как обычно называют графа?

Маккинли повел бровью, и в его глазах промелькнуло такое выражение, как будто он с самого начала ожидал подобный вопрос.

— Чаще всего к графу обращаются словом «милорд». Или «милорд Уэндейлский» в моем случае.

Сквозившая в словах Патрика Маккинли помпезность явно содержала оттенок вызова.

— На мой взгляд, подобные обращения режут ухо, — заметила Луси. — Как вам удается выдерживать все это? Скорее всего, дома вас называют просто Патриком. Или Падди. Или еще короче — Над. Но, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, поэтому я намерена придерживаться здешних обычаев. Меньше всего мне хотелось бы кого-либо обидеть, — добавила она.

Граф снова окинул ее странным взглядом.

— Вы никого и не обидите, — медленно произнес он.

В следующее мгновение его глаза остановились на кольце, поблескивавшем на пальце Луси.

Она заметила это, и в ее голове внезапно пронеслась одна несуразная обескураживающая мысль. Мгновенное видение было настолько нелепо, что Луси покраснела. Маккинли вновь перевел взгляд на ее лицо, и она взмолилась про себя, чтобы он не заметил, как пылают ее щеки.

— Вы можете называть меня Патриком, если так вам будет удобнее, — галантно произнес граф. — Идемте. — Он поднял чемодан и взял Луси под локоть. — Должно быть, вы устали с дороги. Я отвезу вас в свой дом в Глазго, где вас накормят и устроят со всем возможным комфортом. Затем во второй половине дня мы отправимся в больницу, чтобы вы познакомились с Кении.

Луси стало неловко: она осознала, что на несколько минут позабыла о том, зачем, собственно, приехала сюда.

— Как Кении себя чувствует? — поспешно спросила она, мысленно укоряя себя за легкомыслие. Вот о чем нужно думать, а не строить иллюзии насчет милорда Уэндейлского!

— Мой племянник не может дождаться встречи с вами, — ответил Маккинли. — Я должен предупредить вас, что он очень похудел за время болезни. Постарайтесь не подавать виду, если вас шокирует то, как он выглядит. Кении всегда нравились спортсмены с хорошо развитой мускулатурой, поэтому сейчас собственная внешность сильно смущает его.

Сердце Луси больно сжалось.

— Бедняжка... — пробормотала она вполголоса.

Маккинли тяжело вздохнул. Совсем не как граф, а как обычный, переживающий за кого-то человек. В его вздохе чувствовалась усталость, печаль и оттенок обреченности, проистекающей из ощущения своей полной беспомощности. Луси прекрасно понимала состояние Патрика Маккинли, потому что и сама испытывала подобные эмоции, когда ухаживала за больной матерью.

Именно по этой причине она и решила внести свое имя в список доноров с редкой группой крови. Ей хотелось хоть как-то помочь кому-либо в борьбе с недугом, дать шанс на возвращение к нормальной жизни.

— Да, — мрачно произнес Маккинли спустя несколько минут, — положение Кении действительно вызывает сочувствие. — Он снова поставил чемодан на пол. — За свою короткую жизнь мальчик видел мало любви. Он был счастлив только в течение непродолжительного времени до начала болезни, когда жил со мной в Уэндейл-холле.

Голос графа звучал глухо, лицо как-то вдруг сразу потускнело и осунулось. Это заставило Луси — неожиданно для нее самой — протянуть руку и участливо коснуться рукава Маккинли. Медленно опустив голову, он несколько мгновений глядел на ее тонкие длинные пальцы, после чего посмотрел ей прямо в глаза.

— Будем надеяться, что мой приезд принесет Кении удачу, — тихо заметила она, после чего легонько сжала руку Патрика Маккинли и отпустила ее.

Он продолжал смотреть на Луси. Ей показалось, что прошла вечность до того момента, когда Маккинли вновь заговорил, хотя на самом деле миновало, наверное, всего секунды три.

Но и за это короткое время на лице графа сменилось множество эмоций. Большинство из них осталось для Луси загадкой, но одно она поняла твердо — этот человек испытывает глубокую подавленность и безмерно озабочен здоровьем своего племянника.

— Как мне хотелось бы разделить ваш оптимизм, — наконец произнес Маккинли. — Но что-то подсказывает мне, что все может обернуться иначе. Врачи делают очень осторожные прогнозы насчет дальнейшего развития заболевания Кении.

Луси не совсем поняла, что он имеет в виду. Неужели доктора намекают на то, что у мальчика совсем нет надежды на выздоровление? Выходит, как изначально и предполагал Фред, она напрасно летела за тридевять земель, не считаясь с обстоятельствами личной жизни?

Вдобавок ко всему Луси задумалась еще кое о чем. Ей пришло в голову, что на семью Маккинли свалились и другие несчастья. Обуревавшие его мысли явно касались не только здоровья племянника. Вероятно, граф Уэндейлский несет на своих плечах слишком тяжелую ношу.

Правда, плечи у него довольно широкие, мелькнуло в голове у Луси. Она обратила на это внимание, когда Маккинли снова нагнулся за чемоданом. Интересно, как его плечи выглядят без рубашки, размышляла Луси, идя рядом с Патриком. Они в самом деле такие широкие, как кажутся, или в его пиджак вставлены внушительные подплечники?

Поймав себя на этой мысли, Луси нахмурилась. Уже второй раз за короткий промежуток времени она задумывается о физической привлекательности Патрика Маккинли, что с ее стороны совершенно неуместно. Да и не в ее духе уделять подобным вещам столько внимания. Во всяком случае до настоящего момента дела обстояли именно таким образом. И кроме Фреда помыслы Луси не занимал ни один посторонний мужчина.

Правда, в последнее время она и не общалась ни с кем, кроме своего жениха. После смерти матери Луси пришлось отложить последнюю из начатых картин, потому что ей было не до живописи. Она целыми днями находилась в офисе, решая вместе с Фредом административные вопросы и поневоле вникая в дело управления обширной сетью прачечных. Последние месяцы жизнь Луси ограничивалась тесным общением с будущим супругом, а ее мысли витали в основном вокруг тех упоительных действий, которые совершал Фред, добиваясь того, чтобы она сполна испытала удовольствие.

Тут Луси еще больше нахмурилась и прикусила губу от досады, потому что в ее сознании вновь возникли соблазнительные картины, почему-то включавшие участие графа Уэндейлского. Неужели недавно пробудившаяся сексуальность отныне заставит ее обращать заинтересованный взор на каждого привлекательного мужчину, повстречавшегося на ее пути? Недоставало еще, чтобы мужское тело стало для нее наваждением!

Неожиданная перспектива смутила Луси. Ей никогда не нравились разговоры некоторых женщин, затрагивавшие отношения с противоположным полом. Многие из ее приятельниц ни о чем другом не говорили, кроме как о мужчинах и о сексе, будто в их жизни не происходило ничего иного. Кроме того, Луси возмущало то, с каким откровенным интересом они смотрели на те части одежды, которые скрывали определенные особенности мужской анатомии.

Луси взглянула на Патрика и перевела взгляд вниз, туда, где явственно проступала очерченная брюками выпуклость.

Что же это ты? немедленно прозвучал в ее голове насмешливый голос. Прежде осуждала других, а сейчас сама делаешь то же самое. И, похоже, тебе нравится то, что ты видишь!

Луси прерывисто вздохнула. А что в этом плохого? — подумала она. Я ведь просто смотрю, только и всего.

Нет, все далеко не так просто, как ты пытаешься представить, возразил противный голосок. Тебе хочется не только смотреть, но и потрогать. Ты сгораешь от желания узнать, каков граф Уэндейлский в постели. Ты бы с радостью забралась с ним под одеяло, если бы...

— Довольно! — забывшись, произнесла Луси вслух.

— Прошу прощения? — повернулся к ней тот, кто в эту минуту занимал ее мысли.

От неожиданности Луси споткнулась и едва удержалась на ногах.

— Нет, ничего. Это я просто так... Разговариваю сама с собой, — смущенно пробормотала она.

Знал бы Маккинли, какие мысли роятся в ее голове!

— И часто это с вами бывает? — поинтересовался он, и его красивые губы снова тронула едва заметная улыбка.

Завидев ее, Луси пожалела, что он не остался равнодушным к ее заявлению, потому что сердце у нее забилось как сумасшедшее.

— Частенько, — призналась она, усилием воли заставив себя вернуться к теме разговора. — Можно сказать, постоянно. Я была единственным ребенком в семье, а такие дети нередко разговаривают сами с собой или даже с какой-нибудь вещью. К примеру, я беседовала со шваброй.