— Нет.

Я замер, слегка наклонившись, чуть поморщился и ухмыльнулся.

— Что нет?

— Не сработает, — сообщил Ян категорично. — Не будь таким очаровательным и неотразимым, каким обычно я тебя считаю.

Что-то новенькое.

— Ты считаешь меня неотразимым?

— И сексуальным, и тому подобное, — подтвердил он. — Но сейчас это неважно.

— Почему?

Мне правда хотелось узнать. Всегда было приятно понимать, что Ян меня хочет, но он не часто открывался.

Даже по прошествии стольких лет он не стал больше делиться своими чувствами и мыслями. Это просто было ему чуждо. Не знаю почему. Из-за взаимоотношений с матерью, которая эмоционально отстранилась после ухода отца, или из-за службы в армии. Или Ян был таков от природы. Я понимал, что уроки, полученные в детстве, не растворяются в воздухе с наступлением половой зрелости. Они запоминаются навсегда.

— Не будем ходить вокруг да около, — объяснил Ян. Его тон был резок и сердит. — Поцелуи, касания, объятия — все запрещено, пока мы не разберемся.

По утрам, до получения большой дозы кофеина, настроение у меня бывало отвратительное, и Ян прекрасно это знал. Я не мог сообразить, почему же он пытается…

— Выпей еще, — велел он, дернув подбородком в сторону манящей чашки. — Живее.

Я сделал несколько глотков. Жидкость не обжигала, ее вполне можно было спокойно пить. Еще один факт, который Ян обо мне знал.

— Хорошо. Что теперь?

Ян скрестил руки на груди и широко расставил ноги. Понятно. Мы возвращались к разговору, прерванному прошлой ночью. О наших карьерах.

— Значит, мы собираемся обсудить то, что я не хочу носить бронежилет.

Ян ждал и наблюдал за мной прекрасными, ясными глазами, как и накануне. Но сейчас его зрачки не были расширены, а веки — полуопущены. Ян сосредоточил взгляд на мне, и ранним утром выносить это было нелегко.

— Не спорю, важный вопрос. Но почему мне нельзя к тебе прикасаться?

— Потому что тогда я не смогу сконцентрироваться. А мне нужно узнать, какого черта ты перехотел быть моим напарником!

Я понимал, правда. Ян ушел из армии не ради меня, а ради самого себя. Но все же он отказался от службы в войсках специального назначения во многом затем, чтобы работать рядом со мной и прикрывать мою спину. Я, в свою очередь, сказал Яну, что его путь — не лучший для меня вариант, и он отнесся к моим словам как к предательству. Оттого и весь этот переполох. Здесь присутствовал здравый смысл, но вот шума для небольшой ванной оказалось слишком много.

Я вышел, захватив кофе с собой. Ян сразу же меня нагнал и преградил дорогу. Ему-то не мешала драгоценная жидкость в руках.

— Поговори со мной.

— Тогда посиди, пока я одеваюсь.

Он заворчал, но позволил мне пройти. Я сделал несколько глотков, поставил чашку на тумбочку и полез в шкаф.

— Итак, — нетерпеливо произнес Ян, усаживаясь на кровать и наблюдая за мной.

— Мы с Кейджем пошли в Детский отдел, чтобы поговорить…

— Нет, — остановил он. — Давай с того момента, как тебя ударили.

Ян всегда любил подробности и хотел знать обо всем. Неудивительно, что его не устраивало, если я начинал рассказывать с середины.

— Вчера я встретил Вэнь Ли, — заговорил я. — Ее отправили в дом, где маленьких девочек принуждали к проституции.

Ян промолчал. Глянув через плечо, я заметил его ошеломленное лицо.

— Правда, — вздохнул я, развернувшись. — Ты бы видел сестер. Обе в синяках, обе… — Я не смог признаться, что у девочек обнаружили венерические заболевания, они вздрагивали при любом шуме и дергались в сторону от каждого мужчины, кроме меня. Когда Хань увидела меня на пороге комнаты, то чуть не задохнулась от радости. — Это было кошмарно.

— Где они сейчас?

— С тетей, в Сан-Антонио.

— Куда запропастилась эта тетя раньше?

Я пересказал несколько главных моментов длинной истории и объяснил все хитросплетения.

— Ладно, хорошо, — вздохнул Ян. — По крайней мере, теперь девочки в безопасности. Но при чем тут твое нежелание работать со мной?

— Никто не присматривал за Вэнь и Хань. И подобное происходит со многими детьми под опекой Детского отдела.

Лицо Яна медленно озарилось пониманием. Я увидел страх: в сведенных бровях, в стиснутых зубах. А затем, конечно, Ян скрестил руки на широкой, мускулистой груди.

— Ни за что.

— Погоди.

Он встал.

— Ни за что, Миро.

— Почему?

— Ты будешь заботиться о детях.

— Именно.

— Ага, и это обернется катастрофой.

— С чего вдруг?

— Ты же знаешь.

— Судя по всему, нет, — возмутился я.

— Не делай этого, — велел Ян. — Работа в Детском отделе — не твой вариант, и точка.

— Не тебе решать.

— Разве? — драматично заявил он.

— Просто…

— Тебе нельзя там работать. Это не лучшее место для тебя.

— Кейдж, кажется, считает иначе.

— Ну, Миллс назначает…

— Мы оба понимаем, что Кейдж его ни во что не ставит. Сомневаюсь, что Миллс надолго задержится на своем месте. Не стоит к нему сильно привыкать.

— Мне плевать на Миллса, — вспылил Ян, расхаживая из стороны в сторону. — И на самого себя. Я переживаю о тебе, и работа в Детском отделе — очень плохая идея.

— Да что не так с отделом?

— Очевидно же.

— Нет, — раздраженно ответил я. Ян никогда не сомневался в моих способностях, и я не мог понять, почему ему кажется, что я не справлюсь с детьми. — Не очевидно. Объясни, о чем ты думаешь.

— Разве ты не понимаешь, что пострадаешь?

— Каким образом? Бумагой порежусь, что ли?

— Не умничай, — прошипел Ян. В его голосе клокотал гнев.

— Даже и не начинал. Я скорее пытаюсь сообразить, что ты имеешь в виду.

Он схватил меня за руки и пристально посмотрел в глаза.

— Ты пострадаешь, потому что, как всегда, слишком вовлечешься в жизни детей. И, как всегда, что-нибудь пойдет не по плану, а ты будешь горевать.

Я осмыслил слова, задумался на секунду. Ян считал, что меня поглотит горе, если что-то случится с каким-нибудь ребенком. И он не ошибался: да, мне будет больно. Но подобный риск существует в любых взаимоотношениях, личных или рабочих. Это не означает, что нужно бездействовать.

— Серьезно?

В подтверждение раздалось рычание.

— Ради всего святого, Ян, — вздохнул я, обхватывая его лицо ладонями. — Конечно, я пострадаю. Но это же только одна из сторон работы, верно?

— Нет, — возразил Ян, высвобождаясь из моих рук и отступая на несколько шагов. — Миро, ты был приемным ребенком. Ты помнишь, каково не иметь дома и близких. Разве постоянное напоминание пойдет тебе на пользу?

— Не пойдет, — согласился я. — Хотя именно поэтому я и умею сопереживать.

Ян помотал головой.

— Мы так не договаривались.

— Договаривались? О каком договоре речь? — прохрипел я. Разговаривать с Яном — все равно что вырывать зуб. Этот мужчина слишком замкнут.

— Ты мой напарник.

— Да, а ты — мой, — напомнил я. — Бьюсь об заклад, Кейдж ожидает, что сегодня ты поедешь со мной проверять детей.

— Чего вполне хватит на один день, — многозначительно произнес Ян. — Но не больше.

— Я временно исполняю обязанности директора.

Он помрачнел.

— Говори.

— Ты должен сказать Кейджу, что нужно найти кого-нибудь другого.

— О? Просто сказать Кейджу?

— Да.

— Ян, я…

— Нет. Кейдж поймет, если ты объяснишь, что не можешь вступить в должность, потому что сам был приемным ребенком.

— Но ведь это ложь.

— Мне плевать. Я не хочу, чтобы ты работал в Детском отделе. Поэтому согласен на любую отговорку, которая поможет отказаться.

— А если я против отговорок?

Ян помотал головой.

— Ян, ты…

— Нет, — настойчиво повторил он. Я различил злые, жесткие интонации в его голосе. — Я не позволю тебе сотворить с собой такое. Это полнейшая хрень.

— Поверить не могу, что ты всерьез, — надавил я, уверенный, что в любую минуту он образумится. Его рассуждения были напрочь лишены логики.

— О, я совершенно серьезно, — парировал Ян запальчиво, с глубокой убежденностью в собственной правоте.

— Брось, Ян. Ты сам на себя не похож.

— У меня есть право голоса, — напомнил он непоколебимо. — Мы не просто партнеры. Мы женаты, и мое мнение имеет какое-то значение.

— Оно всегда имело значение!

— Да, но теперь более весомое. Если я говорю «нет», значит нет.

Я любил Яна, но он вел себя просто-напросто смешно.

— Брак не так работает!

— А я думаю, именно так, — хрипло заявил Ян и тяжело сглотнул. Его голос сочился гневом.

Мне нужно понять настоящую причину злости. Чего Ян настолько сильно боялся? Ведь дело не в контроле, Ян не пытался меня сломить. Прямо сейчас он пребывал в безграничном ужасе. Нужно лишь понять почему.

— Ты слышишь меня?

Ян — прирожденный защитник, и сильнее всего он оберегал меня.

— Милый, у тебя не получится до конца жизни стоять между мной и всем остальным миром, — объяснил я, сохраняя ровную интонацию, чтобы Ян вслушался и прекратил брыкаться. — Я этого и не желаю.

— Видимо, мне придется, раз уж ты не включаешь собственную голову.

Я глубоко вздохнул. Господи боже, он на драку нарывается, что ли? Ян практически бросал мне вызов.

— Я понимаю, что творю.

Судя по недовольному ворчанию, Ян злился даже больше, чем мне показалось изначально.

— Слушай, я ведь знаю, что у тебя природный инстинкт повсюду создавать семью.

— О чем ты?

У меня же был Ян. Он моя семья. Нет никого другого, кроме…