Очевидно, она стремилась ослепить как лорда Корбери, так и сэра Николаса, и наблюдавшая за ней Фенелла пришла к выводу, что никогда еще Хетти не прикладывала для этого столько усилий.

Фенелла не испытывала ревности. Что было толку ревновать? Разве мог кто-либо соперничать с таким прелестным созданием, к тому же прекрасно одетым и сверкающим бриллиантами?

Фенелле нечего было надеть, кроме простенького белого муслинового платья, которое она сшила несколько месяцев назад, чтобы носить дома по вечерам. Плечи ее прикрывала кружевная косынка, талию обвивал шарф, который она носила еще ребенком.

Тем не менее Огастес Болдуин снизошел до того, что принялся усиленно ухаживать за ней, осыпая ее такими чудовищными комплиментами, что Фенелла с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

Несколько раз она перехватывала взгляд сэра Николаса и, вспоминая свой недавний разговор с ним, читала в его глазах лукавую усмешку.

Стол был очень изысканным. Сэр Николас, без сомнения, говорил правду, утверждая, что его камердинер — непревзойденный повар. Даже лорд Корбери, казалось, был удивлен, когда одно экзотическое блюдо сменялось другим.

— Я не подозревала, что миссис Бакл так великолепно готовит, — заметила Хетти, беря кусочек заливного перепела с огромного блюда, украшенного с таким мастерством и изяществом, которые сделали бы честь самому Кареме — непревзойденному шеф-повару принца-регента.

— На этот раз она особо постаралась, зная, что вы будете здесь, — ответил Периквин, а Фенелла, поймав взгляд сэра Николаса, с трудом подавила смех.

— Фенелла, почему я так редко вижу вас в последнее время? — любезно спросил Огастес Болдуин.

Фенелла подумала, является ли причиной его благодушного настроения тот прекрасный кларет, который подавали за столом.

— Надо полагать, потому что вы не особенно ищете встреч со мной, — ответила она. — Я всегда либо здесь, либо дома, в то время как вы, Огастес, занимаете далеко не последнее место среди самых модных щеголей Сент-Джеймса.

— Вы правы, моя дорогая Фенелла, — самодовольно произнес он. — Я занимаю достаточно видной положение в обществе, но тем не менее мне все же хотелось бы чаще встречаться с вами. Как-нибудь я повезу вас кататься в своем фаэтоне.

Фенелла знала, что со стороны Огастеса Болдуина, преисполненного сознания собственной важности, это был неслыханно великодушный жест.

— Вы очень добры, — ответила она. — Но прежде я должна спросить у мамы, позволит ли она мне поехать кататься с джентльменом без сопровождающих.

— Силы небесные, зачем нам сопровождающие? — воскликнул Огастес Болдуин. — Мы знаем друг друга с колыбели! Наверняка ваша мама позволяет вам кататься вдвоем с Периквином.

— Периквин мой кузен, — скромно заметила Фенелла.

— Очень дальний, — возразил Огастес.

— Наши бабушки были двоюродными сестрами, — сказала Фенелла, бросив взгляд на сэра Николаса.

— Так вот как Фаркуары связаны с Корбери! — пробормотал тог.

— Корбери или не Корбери, но я все равно повезу вас кататься, — вызывающе заявил Огастес, раздраженный тем, что сэр Николас присоединился к их беседе. — Вам понравится, Фенелла.

Фенелле оставалось только поблагодарить его, но про себя она решила, что ничто на свете не заставит ее ехать кататься с Огастесом, если этого можно будет избежать.

Два года назад, когда ей было всего шестнадцать, Огастес как-то неожиданно заехал к ним домой с рассадой, которую леди Болдуин прислала ее матери. Фенелла была одна, когда он вошел без доклада. Она сидела у камина и сушила волосы, которые только что вымыла. Пышной огненной волной они падали ей на плечи, обрамляя ее крохотное личико.

— Огастес! — воскликнула она, поднимаясь с места. — Слуги не должны были пускать вас сюда!

— Почему? — спросил он. — Вы такая хорошенькая с распущенными волосами.

Он смотрел на нее сверху вниз — богатый щеголь, снизошедший до провинциальной барышни. Но что-то в его взгляде заставило ее насторожиться.

— Я пойду поищу маму.

— Не так быстро, — ответил Огастес, и она заметила, как в его выпученных глазах загорелся огонь.

Фенелла направилась к двери, но он поймал ее за руку.

— Отпустите меня! — неожиданно испугавшись, закричала она.

— После того, как вы меня поцелуете! — ответил он хрипла — Я не сделаю ничего подобного! — воскликнула Фенелла, пытаясь вырвать руку из его толстых пальцев.

Но он намного превосходил ее в силе. Неумолимо, явно забавляясь ее сопротивлением, он тащил ее к себе.

— Отпустите меня! Как вы смеете!

Фенелла была уже по-настоящему напугана. Ни один мужчина никогда не обращался с ней так, ни один мужчина никогда не целовал ее.

— Нет! Нет! Я ненавижу вас! — закричала она, извиваясь и пытаясь вырваться из его рук, с отчаянием осознавая в то же время тщетность своих усилий.

Когда же она с ужасом увидела его губы совсем рядом со своим лицом, голос изменил ей, но в это время дверь отворилась и в комнату вошла ее мать.

Огастес резко отпустил ее, и она осела на пол, пряча лицо и чувствуя себя оскверненной его прикосновением.

» Ненавижу его! Ненавижу его!«— повторяла она про себя, испытывая унижение при мысли о собственной беспомощности.

С течением времени ее чувства к нему не изменились. Она ненавидела Огастеса, ее возмущали его манеры. Под столом он пытался притронуться коленом к ее ноге, при встрече многозначительно пожал ей руку. Она уже пожалела о том, что распорядилась накрыть для обеда маленький круглый столик, но сидеть в углу огромного банкетного зала, стены которого были обшиты дубовыми панелями, было намного уютнее, чем в трапезной, где за столом умещалось более двадцати человек.

Тем не менее за обедом царила веселая и непринужденная атмосфера. Лорд Корбери находился в прекрасном расположении духа, потому что Хетти была с ним весьма любезна, и только Фенелла понимала, что она нарочно осыпает Периквина знаками внимания, чтобы вызвать ревность сэра Николаса.

Но было бы глупо не заметить, что сэр Николас часто наблюдает за ней с противоположного конца стола с каким-то почти нежным выражением на лице. Казалось, этот небольшой заговор по поводу обеда тесно связал их, и между ними установилась неожиданная для столь недавнего знакомства близость.

После десерта, когда слуги сэра Николаса разносили портвейн и бренди, Огастес заявил со свойственной ему бесцеремонностью:

— Поздравляю тебя, Периквин. Я не ожидал найти в твоем доме такой отличный бренди.

— Не понимаю, чему ты удивляешься, — сказал лорд Корбери.

— Просто я слышал, что ты на мели, старина, — ответил Огастес. — Но этот бренди даже лучше, чем тот, что я пил на прошлой неделе в Карлтон-Хаусе. Могу поставить свой последний пенни — он был провезен контрабандой.

— Контрабандой! — вскричала Фенелла.

— Сейчас это единственный способ достать приличное вино, притом не так дорого, — продолжал Огастес. — Контрабандисты знают свое дело! Да ведь только на прошлой неделе у Уайта один парень рассказывал мне, что ему удалось заработать более пятидесяти тысяч на контрабанде бренди и предметов роскоши!

— Пятьдесят тысяч фунтов! — Фенелла услышала, как лорд Корбери несколько раз медленно прошептал эти слова, и ее сердце замерло от страха.

— Нет! Нет! — хотела было крикнуть она, но опоздала.

Наклонившись через стол, лорд Корбери, вид которого явно свидетельствовал о том, что названная сумма произвела на него неизгладимое впечатление, уже сверлил взглядом Огастеса.

— Все это очень интересно, Огастес. Расскажи-ка поподробнее.

Огастеса так и распирало от желания показать свою осведомленность.

Он принялся рассказывать длинную и запутанную историю о каких-то друзьях, которые во время войны контрабандой доставляли шелк, чай и спиртные напитки, прятали свой товар в часовнях или в стогах, потом привозили его частями в Лондон. Каждая поездка приносила им баснословные прибыли. У Фенеллы, которая заметила, что лорд Корбери проявляет столь живой интерес к рассказу Огастеса, перехватило дыхание. Она чувствовала, как в голове лорда Корбери выстраивается некий план.

Чтобы немного развеяться, Фенелла предложила Хетти оставить мужчин допивать вино, и они обе направились наверх.

— Периквин угостил нас великолепным обедом, — снисходительно промолвила Хетти, — но мне совершенно непонятно, как он может позволить себе потратить деньги на столь изысканные блюда.

— Он устроил этот прием ради тебя, — Фенелла постаралась уклониться от обсуждения этой темы.

— Очень мило с его стороны, — жеманно проговорила Хетти, рассматривая свое отражение в зеркале. То, что она там увидела, ей очень понравилось.

Внезапно поддавшись какому-то порыву, Фенелла сказала:

— Будь с ним помягче, Хетти. Уголки прекрасных губ Хетти приподнялись в удовлетворенной улыбке.

— Я и так добра к нему, — ответила она, — я отношусь к нему лучше, чем к кому-либо другому.

— Он ведь очень любит тебя, — настаивала Фенелла. — Я очень хотела бы, чтобы он был счастлив.

Действительно, подумала Фенелла, если она и будет способствовать тому, чтобы Хетти вышла замуж за Периквина, то только потому, что он убежден, будто именно в этом и заключается его счастье.

— Неужели ты можешь предположить, — сказала Хетти, — что я соглашусь жить в этом безвкусном и неудобном доме?

— Ты права, дом в плохом состоянии, — согласилась Фенелла. — Но если бы ты на самом деле любила Периквина, деньги не имели бы для тебя значения.

Хетти снисходительно улыбнулась.

— Моя дорогая Фенелла, ты, наверное, начиталась этих вздорных романов для горничных. Уверяю тебя, для счастья деньги значат очень много. Если ты предполагаешь, что только из любви к Периквину я соглашусь, как ты, иметь лишь одно платье или в течение многих лет безвылазно сидеть в Прайори, не имея ни пенса для поездки в Лондон или для путешествия, то ты наверняка повредилась в рассудке.