Жан Гетрэ - Нищета. Часть вторая

— Почему вы не отдаете мне флакончик? — приставал Пьеро к приемному отцу.

— Потом! — отвечал тот.

Но однажды вечером ему захотелось не только отдать флакон, но и бросить все, уехать с мальчуганом из Лондона куда-нибудь далеко, в Сидней, Мельбурн, лишь бы Пьеро любил его… Может быть, если между ним и его прошлым ляжет океан, видения перестанут его терзать?

Как-то ночью, когда Санблер ворочался, дрожа от лихорадки, над ним склонилась какая-то тень. Вне себя от испуга, он схватил призрак обеими руками.

— Это я, — прозвучал детский голосок. — Вам нехорошо?

Изверг расплакался. Зло не свойственно человеческой природе, и мало кого из преступников не мучат угрызения совести…

— Иди-ка спать, мой милый! — сказал он ласково. — Не беспокойся!

Он привлек Пьеро к себе, и тот почувствовал, как на его личико скатилась слеза.

— Вы не сделаете маме плохого, правда? — спросил ребенок, обнимая урода.

Санблер вздрогнул.

Оказалось, что продать дом и поместья Олимпии не так-то легко. Поспешность управляющего наводила на размышления. Как знать, может быть, он что-то скрывает? Может быть, имения заложены и в один прекрасный день явится судебный пристав? А может быть, они не дают дохода? Эти поместья находились в Оверни, и поездка для их осмотра требовала расходов.

Словом, дело затягивалось. Продать дом на улице Дез-Орм было легче: его хотела приобрести приятельница аббата, уже не раз изъявлявшая это желание. Правда, насчет цены еще не успели столковаться, но поладить было нетрудно. Продав дом, Лезорн мог уехать и вести переговоры насчет имений, укрывшись в каком-нибудь отдаленном городе.

Купчую собирались подписать в субботу вечером; Лезорн пригласил к обеду покупательницу, нотариуса, аббата и свидетелей.

Аббат с утра уехал в Париж, чтобы посетить дом призрения неимущих девушек (он это делал еженедельно). Через несколько дней ожидалось торжественное открытие дома. Начальницей назначили весьма набожную даму, приехавшую из Лондона, г-жу Вольфранц, вдову немецкого ученого (по крайней мере она так себя рекомендовала), которая взялась сама подобрать весь обслуживающий персонал. Мало того, она собиралась посылать княгине Матиас часть пожертвований (как монахини — в родной монастырь) для создания других таких же домов. Желая принести пользу богоугодному учреждению, г-жа Вольфранц согласилась руководить им совершенно бесплатно. Она выразила свое желание настолько тактично и сопровождала его таким солидным даянием, что отказать ей было невозможно.

Дому призрения покровительствовали высокопоставленные лица, и его процветание было обеспечено. Княгиня Матиас интересовалась главным образом доходами. Придумали весьма хитроумный способ, как возместить немалые средства, затраченные на постройку дома.

Долговязого аббата приятно удивило, что его приняла сама начальница. От радости ему не сиделось на месте. Г-жа Вольфранц очаровала его и красотой и любезностью; а когда она, увидев, что аббата легко обвести вокруг пальца, предложила ему должность капеллана, он совсем обалдел.

Словом, простофиля приехал на улицу Дез-Орм в самом радужном настроении. Нотариус, покупательница, свидетели и Лезорн уже ожидали его; купчую прочли и подписали, и верный управитель положил в карман двадцать тысяч франков, — за эту цену был продан особняк. Старая ханжа напомнила, что ей желательно получить обратно пять тысяч, которые она ему раньше ссудила.

— А что же вы их сами не удержали? — спросил Лезорн. — Теперь шалишь! Разве я фофан?

— Что вы сказали? — переспросила старуха, ничего не поняв.

— Это по-арабски. Я отбывал солдатчину в Алжире… Так называют там людей, которым нельзя доверять. Я скоро верну вам эти деньги.

— О, мне не к спеху! Не все ли равно, сегодня или завтра я их получу?

— Вот и отлично! А пока пообедаем.

Все уселись за стол.

— Меня удивляет, — заметил нотариус, — что вы, Бродар, были коммунаром. Впрочем, кого грех не попутает?

— Гм… — проговорил Лезорн. — Действительно…

— Совершенно верно, — подтвердила покупательница. — Но вы совсем не такой, какими я представляла себе коммунаров.

Лезорн приосанился.

— Такие, как я — редкость!

— О да! — произнес один из свидетелей. — Вы совсем не похожи на этих свирепых пришельцев из Новой Каледонии.

— За здоровье таких милых людей, как вы! — провозгласила старая ханжа. — Вы не то, что другие приверженцы Коммуны: меня пугают их зверские лица.

Лезорн поправил галстук и выпятил грудь: чем не добропорядочный буржуа?

— Еще по рюмке вина, пока не переменили блюда! — предложил он.

Обед был хорошо приготовлен, гости ели с аппетитом. Два крестьянина, превращенные в официантов, прислуживали за столом и всех потешали. Все ели, пили, обменивались пошлыми любезностями и остротами, от которых взревел бы даже осел. Время текло, но никто не поднимался из-за стола. Вдруг раздался властный стук в дверь.

— Именем закона, отворите!

Изумленные гости увидели Олимпию и Амели, еще бледных после болезни (спасенные долго хворали). Их сопровождало несколько представителей правосудия.

— Жак Бродар, вы арестованы! — возгласил полицейский комиссар.

Но Жака Бродара, то есть Лезорна, и след простыл: сохранив присутствие духа, он выпрыгнул в окно нижнего этажа, успев накинуть синюю блузу и надеть фуражку. Деньги он из предусмотрительности всегда носил с собой.

— Задержать его! — распорядился комиссар.

— На нем коричневый сюртук, — добавил один из полицейских, узнав у ошеломленных гостей, как был одет мнимый Бродар.

Олимпия и Амели смотрели, как обшаривали весь дом в поисках управителя; простофиля-аббат беспрерывно крестился, думая, что все это — бесовское наваждение; старая святоша-покупательница закрыла лицо руками; нотариус и свидетели переговаривались с полицейскими, а лакеи глазели на все, разинув рты.

Бродар обвинялся в покушении на убийство обеих женщин, а также в том, что выманил у Олимпии доверенность с неограниченными полномочиями.

— Вот и верь после этого коммунарам! — фыркал старичок, пять минут назад осыпавший Лезорна похвалами.

Олимпия не очень огорчилась, что дом оказался пустым: ведь у нее еще оставалось, по словам нотариуса, имения в Оверни. Раньше у нее и этого не было; не так уж она пострадала. Ей стало в вчуже даже жаль Бродара.

— Как он изменился, однако! — заметила она, обращаясь к Амели.

— Быть может, он сошел с ума? — предположила та.

Подруги были довольны, что преступник сбежал, и даже попытались сбить полицию со следа, заявив, что в доме есть тайники и Бродар, наверное, где-нибудь прячется.

Несколько любопытных вошли вслед за полицейскими; им разрешили присутствовать при обыске, надеясь получить от них полезные сведения. Так как думали, что мнимый Бродар скрывается в доме, то у всех выходов была поставлена стража.

Когда безуспешные поиски подходили к концу, какой-то никем не замеченный раньше мальчик принялся оживленно жестикулировать, стараясь что-то объяснить. За спиной у него висела нищенская сума, а на груди — дощечка с надписью:

Он делал знаки, словно зажигает фонарь, и полицейский комиссар догадался:

— Преступник в подвале! Спустимся вниз.

«Зачем этот оборвыш лезет не в свое дело?» — подумали Олимпия и Амели.

Мальчик, идя впереди, указывал дорогу. Он видел, что ведутся какие-то розыски, и понял, что ищут Розу. Так как он не знал, где находится дверь в подвал, то вышел наружу, подбежал к окошку и прильнул к нему, как в тот вечер, когда Лезорн зарывал труп своей жертвы. Все заглянули в подвал, но их ждало разочарование: там никого не было.

Эдмон стал жестами показывать, будто копает землю.

— Ага, там, наверное, зарыты ценности! — послышались голоса. — Ведь не мог же Бродар закопать сам себя? Впрочем, эти коммунары способны на все!

Олимпия повела полицейских к входу в подвал. «Ничего, что Бродар убежал, — решила она, — зато мы найдем драгоценности и деньги, украденные им!»

Подчиняясь повелительным жестам глухонемого, достали заступы.

— Там, наверное, все зарыто! — повторяла Олимпия, надеясь найти свои брильянты, которыми дорожила больше, чем всем остальным.

Но вошедшие в погреб вздрогнули от тяжелого запаха. Так мог пахнуть только труп!

Эдмон показал место, где надо копать. Среди глубокого молчания принялись рыть, и вскоре Олимпия, а за нею Амели испустили крик ужаса: на дне ямы показалось полуразложившееся тело Розы в нарядном платье… Итак, этот Бродар действительно был страшным убийцей!

Труп извлекли и стали искать не похищенные вещи, а орудие преступления. Нашли дубинку, засунутую Лезорном за шкаф. Аббат, стоя на коленях в углу, шептал молитвы: старая ханжа убежала домой. Чтобы получить от глухонемого более подробные показания, комиссар послал за его бабушкой, умевшей с ним объясняться; останки Розы увезли в морг; всем сыщикам и жандармам сообщили приметы человека в коричневом сюртуке.

Неподалеку от улицы Маркаде причудливо лепятся друг к другу домишки, построенные бог весть из чего и крытые бог весть чем. В них обитает население столь же разношерстное, какими были товары в лавчонке Обмани-Глаза. Это — поселок Крумир. Здесь находили себе убежище преступники и вообще люди, оказавшиеся за бортом. Полиция долгое время не решалась заглядывать в это место, где, несмотря на обилие бандитов, господствовала круговая порука. В описываемые нами времена блюстители порядка туда и носа не показывали. Не знаем, возник ли упомянутый нами гостеприимный обычай вследствие того, что все жители поселка одинаково нуждались в безопасности, но обычай этот соблюдался строго, и нарушивший его рисковал получить в подарок пеньковый галстук.