— Глядите, какая смешная поза у бога-отца! Что это он делает там, под кустом?

Действительно, художники строго придерживались библейского текста, согласно которому всевышний не показал Моисею своего лица.

— А что нарисовано под этим ложем? Неужели ночной горшок?

Аббат был тем более скандализован этими открытиями, что раньше ничего не замечал. Он решил сделать живописцам строжайший выговор, но тут новые замечания возбудили его любопытство.

— Как красиво! Словно Анжела с малюткой!

— Кто такая Анжела? — осведомился аббат.

— Одна девушка примерного поведения.

Это несколько успокоило священнослужителя.

На фреске, изображавшей брак в Кане Галилейской[60], Олимпия и Амели узнали себя в двух женщинах, склонившихся к апостолам в весьма вольных позах… На этот раз они только незаметно подтолкнули друг дружку.

Войдя в комнату, где работали художники, графиня и ее подруга очень смутились. Они встречались с этими молодыми людьми и ранее, но не подозревали, что те знакомы с Анжелой. Сейчас дамы очень испугались, как бы их не узнали. Они не ошиблись, ведь у живописцев хорошо развита зрительная память. Но, понимая, что в жизни часто происходят большие перемены, Жеан с товарищами отнеслись к превращению бывших проституток в светских дам, как к чему-то само собою разумеющемуся и не стали разоблачать их инкогнито. Негр, впрочем, увидев их, чуть не испустил удивленный возглас, но взгляд Трусбана вовремя остановил его. С минуту он стоял, разинув рот, а затем издал нечленораздельный звук.

Аббат придирчиво осмотрел начатые фрески и выразил крайнее недовольство позой, приданной Иегове на одной из уже законченных картин.

— Как известно из библии, — возразил Трусбан, — господь, дабы не пугать Моисея, повернулся к пророку задом, вместо того чтобы явить ему свой лик.

Спокойствие художника изумило аббата, но не смогло его переубедить. Договорились, что часть фигуры всевышнего, обращенная к вождю древних евреев, будет затенена. Решили несколько изменить и фреску, изображавшую пророка Иезекииля, который с аппетитом завтракал, вместо того чтобы произносить пламенную проповедь.

Дамы не захотели долго оставаться у художников, чем весьма огорчили Розу: ее все это очень забавляло.

Каково же было их удивление, когда, вернувшись домой на час или два раньше, чем предполагалось, они нашли на кухне Лезорна, который уплетал холодное мясо и запивал его дорогим вином! Их нежданный приход смутил бандита.

— Как вы сюда попали, милый Бродар? — спросила Олимпия.

— Очень просто: вы оставили дверь незапертой.

— Полноте! Я сама ее запирала.

— Вы повернули ключ прежде, чем притворить дверь.

— Скажите пожалуйста! Ведь могли забраться воры.

Не будь обе подруги столь доверчивы, они заметили бы бледность Лезорна. Но все обернулось для него благополучно; мало того, Олимпия и Амели стали еще больше доверять ему. Очень удачно получилось, что Бродар зашел в их отсутствие! Хорошо бы, если б он сторожил дом в свободное время…

И Лезорн, как ни в чем не бывало, продолжал свою трапезу.

* * *

Как и этот бандит, вдова Марсель с дочерью тоже выжидали удобного случая, чтобы заграбастать кусок пожирнее. С этой целью мать, переодетая и загримированная, отправилась в Англию и послала из Лондона Девис-Роту такое письмо:

«Ваше преподобие!

Простите двух нуждающихся женщин, которым ничего не остается, как взывать к вам о помощи, принимая во внимание обстоятельства, известные вам столь же хорошо, как им. Вы знаете, конечно, что все разоблачения, сделанные за последний год о приюте для выздоравливающих девочек, имели один и тот же источник — Лондон. Из-за происков врагов церкви мы с дочерью будем вынуждены, вопреки собственной воле, стать их соучастниками, если только вы не освободите нас из-под их власти, послав сто тысяч франков по адресу: Лондон, почтовое отделение на Шарлотт-стрит, до востребования. A. M.

Мы будем ждать ответа в течение недели.

Ваша покорнейшая слуга, та самая, кого вы изволили завлечь в свое подземелье».

Позаботившись о том, чтобы это послание попало Девис-Роту в собственные руки, вдова Марсель опять села на поезд, а затем в Дувре — на пароход. В Париж она приехала, переодетая мужчиной (ее лицо вполне позволяло это), и без всяких приключений вернулась в переулок Мулен, где ее ждала дочь.

Через неделю старуха вновь съездила в Лондон. Ответа не было. Девис-Рот предпочитал невозмутимо ждать нападения врагов, чем выдать себя, послав деньги, которые могли бы стать уликой против него. Ведь «черный кабинет» не дремал, и иезуиту вовсе не хотелось снабжать оружием своих собратьев по темным делам.

Пока он, не теряя спокойствия, готовился к борьбе и налаживал слежку в Лондоне, вдова Марсель укрепляла свои позиции в Париже. Исколесив его (все время меняя при этом свою внешность), она нашла Гренюша, переодетого аббатом и жившего недалеко от укреплений в доме на улице Мон-Сени, на шестом этаже.

Однако соседи уже заметили, что мнимый кюре, с тех пор как поселился там, ни разу не побывал в церкви Клиньянкур. Еще одно важное обстоятельство побуждало его переменить квартиру: в доме собирался поселиться другой священник. Привратник, сообщивший ему эту новость, думал, что он обрадует аббата Рене (так звали теперь Гренюша). Но того вовсе не прельщала близость собрата по профессии, который, неровен час, мог заговорить с ним по-латыни. Гренюш не был ни смел, ни умен, как Лезорн и Николя, — те не задумались бы исповедать и благословить всех женщин квартала, случись в этом надобность.

Как-то вечером, когда Гренюш уныло плелся по сумрачным улицам, раздумывая, где бы отыскать пристанище, он вдруг столкнулся с вдовой Марсель. По неуверенной и боязливой походке она сразу заметила, что этот человек переодет. Подойдя ближе, заглянув ему в лицо и удостоверившись, что это тот, кто вместе с нею и Бланш попал в подвал, она низко поклонилась и сказала:

— Как я рада встрече с вами, ваше преподобие! Я уже давно вас ищу!

Испуганное выражение лица Гренюша окончательно убедило старуху, что она не ошиблась. Он, в свою очередь, узнал по голосу и росту, кто эта уродина.

— Пойдемте, — продолжала вдова Марсель, — я отведу вас в дом, где вы будете в полной безопасности. Там нет привратника, и если вы не привлечете любопытства жильцов, то сможете жить как у Христа за пазухой.

Ошеломленный Гренюш покорно последовал за старой ведьмой и опомнился только у нее в комнате. Она усадила его и начала расспрашивать. Тут же в небрежной позе, с книгой на коленях, сидела и Бланш, готовая, в случае надобности, прийти матери на помощь. Ее восхищало искусство интриги, которым та владела в совершенстве.

— Почему вы так старательно прячетесь? — спросила вдова, угощая Гренюша вином и бисквитами.

— Но ведь и вы, как мне кажется, тоже скрываетесь. А что, если тот, кто хотел нас убить, узнает, что мы живы? Ведь он может, пожалуй, возобновить свои попытки.

— Это верно. Мне сдается, что вы — человек деловой, и я хотела бы знать, можно ли рассчитывать на вас?

— А для чего это вам? — осведомился Гренюш. Он вовсе не стремился снова впутываться в какую-нибудь авантюру.

— Для чего? Чтоб отомстить, а заодно извлечь выгоду.

— Выгоду извлечь и я не прочь, но месть — оружие обоюдоострое, и у меня нет охоты пострадать от него.

«Ага, его можно соблазнить наживой!» — подумала вдова, продолжая угощать Гренюша. Когда тот вдоволь наелся, она успокоила его, обещав, что устранит всякую опасность и все кончится благополучно.

— А для чего, собственно, я вам нужен? — повторил Гренюш. — Ведь если б я не мог быть вам полезен, вы не позвали бы меня… Скажите же, чего вы ждете от меня?

Его прямолинейность несколько испугала вдову Марсель. Гренюш не отличался умом, но в житейской сметке ему нельзя было отказать.

— Я же вам сказала: мы хотим, чтобы вы нам помогли получить отступное за незаконную попытку нас задержать.

Бланш внимательно слушала, прекрасно понимая, о чем идет речь. Ей нравилась эта атмосфера интриг, в которой она выросла. Единственно, что ей не хватало — это опыта. Но с помощью матери можно было приобрести и его.

Гренюш снял комнату в том же доме, на сей раз под именем аббата Антуана (ибо зваться по-прежнему аббатом Рене было опасно). Подозрений у соседей он уже не вызывал, так как его надоумили выходить каждое утром из дому в часы церковной службы. А дружба с аббатом благоприятно сказалась на репутации вдовы Марсель и ее дочери.

Итак, враги готовились выступить против Девис-Рота, пребывавшего в полном неведении…

* * *

После того как в газетах написали, что тетушка Микслен не проживет и дня, все про нее забыли, а она между тем понемногу поправлялась. Никто не интересовался ею. Умерли тысячи других, о чьей кончине жалели, а она осталась жить, чтобы страдать, хотя никто не стал бы носить траур в случае ее смерти.

В тот самый день, когда Гренюш снял комнату, указанную ему вдовой Марсель, тетушка Микслен выписалась из больницы. Молодой врач, который без ее ведома произвел над нею немало научных опытов, подозвал ее:

— Где вы будете жить, моя милая?

— Право не знаю, сударь.

— Остались ли у вас друзья?

— Тоже не знаю.

— Что же вы будете теперь делать?

— Понятия не имею. Но ведь мне так немного нужно, я, наверно, найду какую-нибудь работу.

— Надеюсь. Но пока разрешите мне помочь вам. Вы, сами того не ведая, оказали науке важные услуги. Мы сделали благодаря вам много полезных наблюдений, и мне не хочется, чтобы вы, едва оправившись от болезни, нуждались в хлебе и в крове. — Видя, что тетушка Микслен в нерешительности, молодой врач добавил: — От меня вы можете принять: я не из числа ваших обидчиков.