Жан Гетрэ - Нищета. Часть вторая

Неподалеку от школы семья сняла домик. Бродара перевезли туда из больницы. Газеты, принесенные дочерьми, он так и не успел прочесть по слабости зрения и забыл их под подушкой. Но очень скоро ему пришлось узнать, о чем в них написано…

Анжела и Софи по-прежнему занимались вязанием и добавляли свой скромный заработок к жалованью Огюста. Бродар больше не спускался в шахту и ухаживал за садиком, окружавшим их дом. Луизетта начала ходить в школу; ее сестры тоже собирались учиться. «Неужели наши беды кончились?» — спрашивали они с тревогой. Подчас им казалось, что безмятежное счастье обязательно сменится новыми ударами судьбы…

— Черт знает, как везет этим Карадекам! — говорил г-н Поташ своим друзьям. — А ведь старшая дочь — шлюха, а отец — наверняка бандит, как все нищие!

Однако родители мальчуганов, учившихся в школе дядюшки Полюса, были очень довольны новым учителем. Каждый день члены семьи Карадеков просыпались со страхом, как бы их счастье не рассеялось вместе с ночными снами. Но нет, это не был сон!

Однажды вечером, вернувшись домой позже обычного, Огюст увидел двух крестьянок, сидевших подле его отца. Узнав Клару и тетушку Грегуар, юноша едва не лишился чувств. Большая, забрызганная грязью черная овчарка, радостно визжа, прыгнула ему на грудь и чуть не опрокинула его.

Старая фермерша, родственница Жана, очень хорошо приняла беглянок из Парижа; они подружились с нею. Живя в некотором достатке, на свежем воздухе, обе преобразились. Старушка поправилась, Клара похорошела. Подобно Карадекам, бедные женщины с трудом верили своему счастью. Им не хватало лишь встречи с друзьями, и вот они приехали в Терр-Нуар, узнав на улице Демонто новый адрес Бродаров.

Сколько было рассказано в этот вечер! Они не могли наговориться, не могли наглядеться друг на друга. Но разве суждены беднякам беззаботные дни? За ними непременно следует какая-нибудь катастрофа.

Виноградная лоза, обвитая вьюнком, заглядывала в окна; из сада доносился аромат распускающихся роз, а с лугов — запах скошенного сена… Какой привлекательной казалась жизнь этим обездоленным, вдруг нашедшим оазис в пустыне!

— Ах, если бы все могли быть так счастливы! — вздохнула тетушка Грегуар.

Заважничавший Тото всем клал на колени и плечи свои грязные лапы. Под конец им овладела Луизетта и прочла ему нотацию, на которую он отвечал довольным ворчанием.

Огюст больше чем когда-либо восхищался миловидностью и грацией Клары и мечтал о том, чтобы она стала спутницей его жизни. Как это было бы хорошо! Клара тоже о чем-то мечтала. Анжела и Софи, несмотря на молодость, успели пережить много невзгод и теперь, не заглядывая в будущее, наслаждались спокойным счастьем этих дней. Им больше ничего не было нужно. Бродар, подперев голову рукой, слушал голоса своих детей и старался убедить себя, что все это ему не пригрезилось.

Внезапно собака испустила жалобный вой. Животные иногда, необъяснимо каким образом, предчувствуют беду.

Испуганный и удивленный, поняв, что незнакомец, поймавший его в ловушку, способен на все, Гренюш собирался с силами, твердо решив вырваться отсюда или погибнуть. Но как быть? Его окружал полный мрак. Он вспомнил о женщинах, запертых в соседней комнате. Может быть, они будут действовать заодно с ним? Что касается Жан-Этьена, то Гренюш не сомневался, что его бывший товарищ — соучастник человека в черном. Он бессмысленно повторял слова, сказанные им Девис-Роту: «Дверь как бы проглотила нас». Так оно и было. Ощупью Гренюш отыскал вход в соседнюю комнату.

— Вы здесь? — спросил он. Ответа не последовало. Гренюш продолжал: — Меня тоже заперли. — Молчание. — Нужно сообща попытаться выбраться отсюда!

— Откуда мы знаем, что вы — не враг? — отозвался женский голос (по-видимому, голос матери).

— Это ясно уже из того, что нас постигла одна и та же беда. Мы одинаково заинтересованы в спасении. Было бы глупо искать его порознь.

Женщины не отвечали. Гренюш заметил слабый луч света, пробивавшийся из-под двери. Значит, они не сидели, как он, в темноте.

— У вас есть свет, — промолвил Гренюш. — Но вы слабы, а я силен; если мы будем вместе, наши шансы выйти отсюда удвоятся.

В бездонных карманах старухи всегда хранились всевозможные предметы, которые при случае могли пригодиться: огарок свечи, спички, отмычки, воск для снятия отпечатков с замочных скважин, скляночки с какими-то жидкостями… Оружия она с собой не носила, так как боялась его. Этой мегере достаточно было яда: она предпочла бы отравить всех людей, чем открыто напасть на кого-нибудь с кинжалом или пистолетом.

После минутного колебания старая ведьма порылась в карманах, отыскала отмычку и вставила ее в замочную скважину. Ловкости у нее не хватало; однако чтобы отпереть дверь, требовалась более сильная рука.

— Передайте мне отмычку через щель, — предложил Гренюш. — Поторопитесь, пока нет этого человека; когда он придет, нам не поздоровится.

Это напоминание возымело свое действие: старуха просунула отмычку в щель. Гренюш нащупал скважину, и через несколько секунд его огромная рука взломала замок. Бывший каторжник очутился в комнате, где мать и дочь дрожали от страха.

— Не будем мешкать! — предложил Гренюш, в минуту опасности становившийся находчивее, чем обычно.

Впрочем, времени у них было много: Девис-Рот не спешил, зная, что стены прочны, а ключи — у него в кармане. Если бы даже пленники подняли крик, их не услышали бы из-за толщины стен и особого расположения подвалов, заглушавшего все звуки.

Комната, где они находились, была расположена довольно далеко от выхода на улицу Фер-а-Мулен; как туда пройти, было известно только иезуиту. Перед узниками тянулось несколько коридоров, ведущих в подвалы. Но они пришли сюда не этим путем, а инстинкт самосохранения подсказывал им, что лучше найти прежнюю дорогу, чем наудачу блуждать по подземелью.

Первым делом они решили взломать дверь той комнаты, где был заперт Гренюш. Но что-то по другую сторону двери мешало ее открыть. Гренюш налег плечом, и дверь поддалась. Послышался стон. Нагнувшись, он увидел Жан-Этьена, лежавшего в луже крови. Рана бандита была не такая серьезная, как думал священник. Стилет лишь скользнул по кости; если бы не треугольная форма лезвия, Жан-Этьен даже не потерял бы сознания. Вскоре он пришел в себя, чему способствовала царившая в подземелье прохлада. Но раны, нанесенные таким оружием, заживают редко; кроме того, кинжал был отравлен. Впрочем, Жан-Этьен отличался исключительной выносливостью. Подобно многим зверям, он был очень живуч, и яд еще не успел подействовать на него.

— Спасите меня! — простонал он, пытаясь подняться.

Но великодушие вовсе не являлось отличительной чертой Гренюша. Он вспомнил, как товарищ его бросил.

— Спасти тебя? Чтобы меня сцапали, обвинив в том, будто бы я так тебя продырявил?

Мать и дочь, еще менее великодушные, искали выход, нимало не заботясь ни о Гренюше, ни о раненом.

— Мы спускались вниз по четырем ступенькам, — сказала старуха, — надо их отыскать.

Ступеньки нашлись, но путь преграждала глухая дверь, без ручки и замка. Чтобы отворить ее, нужно было, очевидно, отыскать потайную пружину. Время не ждало, и женщинам вовсе не хотелось тащить с собой Жан-Этьена. Они боялись его, даже и раненого: ведь это он завлек их сюда.

— Разве вы собираетесь взять его с собой? — спросила старая ведьма. — Нас всех задержат, как только мы выйдем отсюда.

Ее круглые глаза, словно буравчики, впились в Гренюша, склонившегося над Жан-Этьеном.

— Неужели ты бросишь меня здесь? — жалобно спросил раненый бывшего товарища.

— Придется. Все, что я могу сделать, — это помочь тебе приподняться и зажечь лампу. По крайней мере ты не останешься впотьмах. Выбирайся отсюда, как знаешь.

И он усадил Жан-Этьена, прислонив его спиной к стене. Тем временем женщинам удалось найти пружину, и они выскользнули из помещения, не дожидаясь Гренюша. Он с ругательствами бросился вдогонку, но дверь уже захлопнулась.

— Идем поскорее, — сказала дочери мерзкая старуха. — Я взяла со стола кое-какие документы; они нам пригодятся.

Гренюш, вне себя от ярости, метался в поисках выхода, не обращая внимания на стоны раненого. Вдруг дверь распахнулась. Он подумал: «Я погиб!»

Но это вернулись обратно женщины. К счастью для Гренюша, им не удалось открыть входную дверь, иначе они, конечно, бросили бы его на произвол судьбы.

— Идите! — сказала старуха.

— Ага! Вы не можете без меня выйти, а то бы…

— Что ж, это понятно.

— Не запирайте дверь! — велел Гренюш, сжалившись над Жан-Этьеном.

— Хорошо! — сказала мать.

Однако, шмыгнув из комнаты последней, она тихонько захлопнула дверь, чтобы раненый не смог уйти.

Наконец все добрались до прихожей, куда они раньше попали с улицы Фер-а-Мулен. Входная дверь была снабжена многочисленными запорами, но их удалось взломать; пригодились и отмычка старухи, и сила Гренюша. Пленники очутились на воле.

Выйдя на улицу и завернув за угол, мать и дочь Марсель поспешили покинуть Гренюша. Он остался один.

К Жан-Этьену после бегства его сотоварищей вернулось мужество. Подобно раненому волку, который ползет в свое логово, чтобы там издохнуть, он поднялся, решив последовать за ними. Внезапно в подземелье послышались тяжелые шаги. Бандит вздрогнул. «Это мой враг!» — подумал он и, погасив лампу, спрятался за широкой плотной драпировкой, скрывавшей вход в соседнюю комнату.

Показался Девис-Рот с фонарем в руках. Он наклонился над тем местом, где бандит упал, и с изумлением оглянулся.

— Значит, негодяй не умер! — пробормотал иезуит, недоумевая, как мог его противник уцелеть после удара, нанесенного освященным оружием.