Он подошел к ближайшему, приподнял простыню… Женские ноги с номерком на веревочке. Он совсем сдернул простыню…

– Черт!..

На него, моргая, смотрела Нина. Шепотом, дрожащим голосом она заговорила, сначала медленно, а потом убыстряя темп.

– Ва-аня, я думала, что умерла… теперь лежу и жду, что же дальше. У меня так голова болит, знаешь, мне холодно очень, и голова чужая. Голова, Ваня, не моя и болит.

Иван послушал ее немного и несильно ударил по лицу. Нина ойкнула и села. Согнув ногу, она рассмотрела номерок.

– Это что же, нас в морг засунули?

Иван поморщился.

– Ну не в «Палас-отель» точно. Запах здесь…

– Формалин, типичный запах. – Нина дрожала, растирая руками тело. – Холодно как. Удачно, что нас пока не препарировали. Слава бесхозяйственности. Ой, а там в углу? – Она протянула руку, рука тряслась. – Еще трупы?

Иван боялся туда подходить и умно рассуждал, стоя на месте и оборачивая бедра простыней.

– Мы с тобой тоже только что трупами были… Надо подойти к ним и пощекотать. Ты ведь медсестра! – вспомнил он. – Ты их не должна бояться.

– Не должна… но боюсь. Ты двигай сам, а я рядом постою. Дай руку.

Иван помог ей слезть со стола и почувствовал, какая Нина теплая в окружающем мертвенном холоде. Он хотел постоять, согреваясь об нее, ведь она ровно в два раза толще его и мягче, но Нина сделала шаг к другим простыням, и потянула ближайшую за угол.

Под ней оказался Алексей. Поспешно прикрыв срамное место, он спросил:

– Вы не знаете, где моя одежда?

Иван выдохнул и перекрестился.

– Господи, прости мою душу грешную… Где твоя жена, лучше бы спросил.

Алексей трясущимися руками обернул простыню, как и Иван, вокруг пояса, попытался встать, но его качнуло. Иван поддержал его, и они, не сговариваясь, отправились к оставшимся столам. Один стол стоял пустой, а на соседнем лежала Оля и признаков жизни не подавала.

Мужчины смотрели на Ольгу с испугом. Нина решительно подошла, повернула Олю на бок и сильно шлепнула ее по попе. Звук получился… необычно громкий в гулкой комнате.

Оля сказала:

– Ой.

– Золотые у тебя руки, – оценил Иван. – Слушай, а головную боль ты снимать можешь?

– Ваня, – Нина зябко куталась в тонкую простыню, – я могу свести бородавку, заставить волосы расти быстрее и гуще, могу заживить рану. Но снимать похмелье и лечить наложением рук серьезные болезни не могу. Так что придется маяться.

Алексей обнял Ольгу, посадил к себе на колени, согревая.

Ольга засопела носом, принюхалась, чихнула, прижалась к мужу.

– А что так холодно? Это что – эротические развлекалки?

Грех смеяться в таком месте, но Иван не выдержал и улыбнулся, Нина тоже фыркнула. Иван, поджимая то одну ногу, то другую, грел их друг об дружку. Садиться на холодный стол ему не хотелось:

– Иван, ты чем нас вчера поил? Что за наливка была?

Алексей крепче обнял жену, поправляя на ее плечах простыню.

Ивану тоже хотелось обнять Нину, но он стеснялся.

– Какая наливка? Я закупал только водку и самогон. Вчера Анна и Нина поляну накрывали. Или когда это было?

Алексей, отодвинув Ольгу, спрыгнул со стола.

– Подожди, а как же та красная, вишневая? Ты еще сказал, что она твоя любимая. Блин, как голова болит.

– Я ее не покупал. – Иван растерянно обернулся.

Нина поймала его взгляд.

– Подождите… Я вспомнила! Я когда из бани от Валентины пришла, вы были вусмерть пьяные и пили Милкину настойку.

– Вишневую, пятилетней выдержки. – Иван что-то подсчитал в уме. – А если ей не пять, а все семь лет, и она с косточками, то вырабатывается синильная кислота…

– Ягоды были с косточками. – Нина растирала голову, стараясь унять боль. – И сама Мила ее не пила, только вам наливала. И мне.

– Никогда не думала, что она настолько идиотка, – поразилась Ольга. – И с чего нас до смерти травить? Она же сядет.

– Разберемся, – невозмутимо пообещал Алексей.

Иван все-таки обнял Нину, и ей стало гораздо лучше. Вернее, им обоим стало лучше.

Сторож Семен Дмитриевич сидел в комнате между прозекторской и моргом. Сидел, как положено – за столом, с закуской. Бутылку только начал. Маленький телевизор перед ним показывал американский боевик. Сторож не всегда понимал, кто в кого стреляет и зачем, но зрелище ему нравилось.

Митрич налил в стакан дозу для ясности восприятия. На треть… Услышав какой-то стук, протянул руку и сделал звук тише. Прислушался, пригляделся.

Дверь прозекторской сотрясалась… изнутри. Женский дрожащий голос кричал:

– Откройте, пожалуйста!

Митрич, пошарив под казенной курткой, нащупал нательный крест, вытянул его наружу, поцеловал и перекрестился.

Стук из прозекторской повторился, голос умолял:

– Выпустите нас, пожалуйста, тут очень холодно.

Митрич выпил водку. Решительно выдвинул нижний ящик стола и достал большой деревянный крест.

– Опять нехристей привезли.

Привстав, он задержался, налил в стакан до половины, выпил, закусил помидором и подошел к дверям.

Начав медленно крестить дверь, он загундел:

– Во имя Отца, Сына и Святаго Духа…

С другой стороны двери молитве не вняли, и очень земной мужской голос заорал:

– Твою мать, б…! Открой, замерзаем! Яиц уже не чувствую!

Митрич задумался. Вроде покойникам яйца ни к чему.

– И много вас там?

– Четверо. Две женщины и два мужика.

Женский голос добавил:

– Отмороженных. Митрич, это я, Нина Морозова! Я у вас тут работала, в хирургии, медсестрой.

– Много вас, Морозовых. Не помню, не крути мне мозги!

Митрич метнулся к столу. По списку в прозекторской четверо, и, действительно, двое из них бабы. От двери неслось:

– Слышь, дежурный! Ты открывай, мы тебе денег дадим!

Митрич вернулся к дверям. Подумал, почесал крестом голову.

– А среди вас крещеные есть?

Иван пощупал шею – ни цепочки, ни креста не было. Алексей тоже трогал шею. Нина развела руками и шепотом сказала, что не знает, крещеная ли она, мама с папой, например, в этом не уверены. Ею в детстве больше занималась бабка Полина, чем родители. А та запросто могла соврать насчет крещения.

Алексей вернулся к своему железному столу, пошарил по нему для верности рукой.

– Слышь, начальник, у меня был крест золотой. Ваши, небось, сперли.

Ольга потрогала свою небольшую грудь и нащупала в ложбинке серебряный крестик на шнурке.

– У меня есть!

Митрич, внимательно слушавший разговор, сказал строго:

– Киньте под дверь.

Оля, одной рукой придерживая простыню, другой сняла с шеи крестик и просунула под дверь.

Митрич нагнулся, поднял крест, рассмотрел… Он был православный, самый обыкновенный.

– Сейчас открою.

Женский голос из-за двери опять заканючил.

– Дяденька, у вас таблеточки нет? Очень голова болит.

– В нашем отделении, детка, из препаратов только спирт и формалин, остальные без надобности.

Через полчаса около стола Митрича стояли врач, два санитара и охранник больницы. Пострадавшие маялись рядом, у стеночки, по-патрициански завернувшись в простыни.

Врач, выдернутый из дома в пять утра, сонно ругался с санитарами. Санитары, подхалтуривающие сегодня ночью в больничном корпусе, вели себя нагло, поскольку были хмельны и мало в детстве биты. Они валили все на врача и, может статься, были правы. Врач нервничал, понимая, что здорово лопухнулся с ожившими покойничками, и визгливо выговаривал санитарам:

– Шо я? Шо я? Вы же их на труповозе привезли, прямком сюда, с диагнозом.

Санитары смотрели в грязный пол.

– Мы их сдали теплыми.

– Так на улице ж пэкло, зараз уси теплые, – совсем расстроенно взвизгнул врач.

Нина подняла глаза к потолку, размечталась: «Жара».

Ивану надоел больничный балаган. Он постучал по столу узкой ладонью и категорично потребовал:

– Кончайте базар. Выпускайте нас, мы живые. Просто сильное отравление. Пошли, ребята.

«Покойнички» согласно кивнули головами и мелкими шагами засеменили к выходу.

Врач схватился за грудь, сделал знак санитарам, и два бугая встали наперерез.

– Шо такэ «зараз пийдэмо», без расписки?

Алексей не очень хорошо себя ощущал в этом медицинском учреждении и теперь стал заводиться.

– Я сейчас тебе лично расписку напишу. Я такую расписку напишу! Вы, может быть, до сих пор не заметили, что мы не мертвые ни хрена?

Он шагнул вперед, и врач резко сел на стул.

Санитары оживились, они не привыкли, что больные и покойники так вольно себя ведут. Одинаковой комплекции и с одинаковым выражением морд, санитары отличались только цветом волос. Тот, что потемнее, уперся ладонью Алексею в грудь.

– Шо? Куды? А отчетность?

– Сейчас у тебя на морде будет отчетность. Вы куда мой крест с цепью дели, а? У меня цепочка на штуку евро была и крест на столько же. За такие бабки голову сворачивают. Мне крест в Новгородском соборе святили, козлы поганые!

Алексей разозлился и дал санитару в морду так, что тот отлетел к стене с разбитыми губами. Второй санитар с рыжими, как ржавчина, волосами раздумывал над перспективностью драки, но у Ивана тоже чесались руки, и он вдарил ему по почкам. Оба санитара присели у противоположной стены. Врач и Митрич с завидным спокойствием взирали на разворачивающуюся перед ними сцену.

– Да, а потмонет ваш, Иван Иванович, у меня лежит, для пущей сохранности. – Митрич пошарил в ящике стола и достал кожаный кошелек. – Вот. В нем все на месте. Я только после похорон со сродственниками делюсь.

Ольга увидела кровь и испугалась.

– А мне сейчас плохо будет.

Врач слабо показал рукой.

– То-о тут от, налево, в у-унитаз.

Нина тоже ощутила подступающую муторность.

– И мне… налево.

К Нине подскочил Иван, похлопал ее по лицу и спине, приводя в чувство.

– Ой, Ваня, как мне плохо-то. Надо скандал закатить, я ведь здесь всех знаю, а сил нету.

– Не надо скандалов, решим по-тихому. Значит так, доктор. Нас тут не было. Давайте сюда разнарядку на нашу компанию трупов. Разорвем и забудем. – Он повернулся к санитарам и ласково добавил: – Цепочку нужно вернуть. И крестик с бриллиантами. Леха, пообщайся.