Марина Туровская - Ниночка

На обед Иван потратил не меньше получаса и даже выпил маминого сухого вина. Он бы еще посидел, но глаза слипались.

Забыв о ванной, диссертации и сообщениях по электронной почте, он включил в своей комнате телевизор, решив посмотреть новости, и в минуту под них заснул.

– Умаялся, бедолага. – Татьяна Ивановна налила себе вина, чего никогда не делала в присутствии внука. – Ты точно сухенького не будешь?

– Не-а. – Нина поставила на стол пустую чашку. – Я от алкоголя дурею. Голоса начинаю слышать и к мужчинам приставать.

– Все дуреют. А я не голоса, я музыку слышу, – весело сказала Катерина. – Ой, звоночек. Это мне.

Перегнувшись через стол, она сняла с телефона трубку.

– Алло. Куда? – С испугом посмотрев на мать и Нину, она прикрыла микрофон телефона рукой. – Меня приглашают в оперу.

– Кто? – поразилась Татьяна Ивановна. – Тебя сроду никто туда не приглашал.

– Николай Юрьевич, – разулыбалась Катерина.

– Хороший мужик. – Нина взяла печенье, надкусила. – Не мое, конечно, дело, но он настоящий. Хотя и бедный.

– Да, Коля. Обязательно, Коля. Я запомнила, Коля, – безостановочно говорила в трубку Катерина, не обращая внимания ни на слова Нины, ни на взгляды матери. – Завтра в семь у фонтана, – она отключила телефон и мечтательно сообщила в пространство: – Идем в «Геликон-оперу».

– А фонтан где? – не поняла Татьяна Ивановна.

Нина пожала плечами, плохо разбираясь в географии Москвы.

– Фонтан на Тверском бульваре. – Катерина засветилась от удовольствия и тут же помрачнела. – Я понимаю, что обстоятельства в жизни бывают разными. Не будем ханжами и допустим, что ради своей будущей более удачной судьбы, иногда ради самого ребенка можно подумать о том, чтобы устроить младенца в благоприятные условия, где он не будет голодать или чувствовать себя ущербным…

– О сволочи, бросившей младенца в мусорный бак на долгое умирание, мы разговаривать не будем… – в голосе Нины было отвращение.

– Правильно. Эти две особи противоположного пола – отца я тоже имею в виду – недостойны того, чтобы о них шел хоть какой-то диалог. – Татьяна Ивановна выпила залпом полбокала. – Это не люди, это уроды моральные, психологические, физиологические… и все… мы закрываем тему подонков.

Молчание после слов бабушки длилось минуты две. Затем Нина взяла салфетку и положила в нее пять печений.

– Для Юли, а то сидит голодная, на одном кефире, худеет.

– А ей не помешает, – улыбнулась Татьяна Ивановна.

– Чего ты так рано уходишь, Нина? – Катерина долила себе вина.

– Подругу проконтролировать и самой выспаться.

Влетев в квартиру, Нина не сразу узнала Юлю. Та стояла в длинном, невыразимого оттенка платье из какого-то легкого, воздушного материала. Асимметричное, в три слоя, каждый в своем цвете, платье стройнило и придавало загадочности.

Юля прошлась перед Ниной в воздушном чуде и бирюзовых туфлях на высоком каблуке.

– Потрясающе, – восхищенно выдохнула Нина.

– А то! Второй день на кефире, и пяти килограммов нету.

– Я о платье. Это ж каких денег стоит!

– Ну ты ва-аще. – Юля с довольным видом постучала пальцем себе по лбу. – Это моя работа. Батик. Кроить и шить я тоже умею.

– Мама родная! – Нина подскочила и поцеловала Юлю. – Ты действительно художник!

– Это еще что, – ловко достав из шкафа в прихожей заготовленную вешалку, Юля выставила вперед руку с прозрачной блузкой, расписанной райскими птицами. – А это тебе. По-моему, твой размерчик.

Нина, никогда не видевшая вблизи эксклюзивных моделей одежды, осторожно потрогала край блузки.

– В жизни таковскую красоту не надевала.

Зарозовевшая Юля повесила блузку обратно.

– Пойду еще кефирчика накачу… И спать.

Юлю, вместе с ее медицинской картой, Иван прихватил как доказательство, хотя Эльза Евсеевна заранее поверила необычной информации. Ей так хотелось, чтобы ее клиника хоть в чем-то была уникальной. Ведь пациенты, придя один раз к определенному специалисту, стараются обращаться в ту же клинику и в дальнейшем – конечно, если остались довольны.

Побелевшее родимое пятно произвело на Эльзу Евсеевну ошеломляющее впечатление. Идя по коридору к кабинету дерматолога, она все время оборачивалась, глядя на обеих девушек в прозрачных одеждах, и ей казалось, что сегодня особенный день.

С Дмитрием Савельичем, который был на десять лет младше ее, у Эльзы сложились непростые отношения. Дмитрий, сведя за пять лет сотню бородавок, десяток папиллом и эритем, по ее мнению, слишком возгордился, что отразилось и на их постельных взаимоотношениях. Холостой Дмитрий частенько отзванивался по вечерам и предупреждал, чтобы она не приезжала – у него, видите ли, консультация.

Но сегодня Эльза ожидала от Дмитрия поддержки и профессиональной оценки возможностей потенциальной сотрудницы.

Дмитрий Савельевич, как никто знавший о неизлечимости медикаментозными средствами подобных изменений кожи, при осмотре Юли заметно поскучнел и с унылым видом принялся говорить о случаях с жировиками, когда те начинают рассасываться от сильного удара или прокола нестерильным предметом. Он вспомнил случай регенерации кожи, пораженной чешуйчатым лишаем, когда человек сидел на нарзановой диете с чесноком и лечился собственной мочой.

Нина, стоя в сторонке у витрины с лекарствами, слушала бурчание доктора и чувствовала снедающую его зависть. Не желая усугублять ситуацию, она вышла в коридор.

Дмитрий собрался сделать соскоб, примериваясь скальпелем к лицу Юли, но его руку вовремя перехватил Иван. Он силой вытащил Юльку из кабинета, та насупилась.

– Чего ты меня утащил? Иван, мне приятно, когда так со мной носятся. Я-то всякого насмотрелась, знаю, какие бывают кожные патологии и в какое отчаяние впадают от этого некоторые люди. А узнав про мой случай, тем более зарегистрированный официальной медициной, многие обретут надежду.

Впервые Иван посмотрел на Юлю без осуждения. И одета она была… прилично.

– Юленька. – Эльза Евсеевна отвлеклась от профессиональных медицинских проблем и переключилась на женские. – У вас отличный вкус. В художественном салоне платье покупали или в бутике?

– Сама расписывала. И Нинина блузка – тоже моя работа.

Мгновенно оценив райских птиц над тонкими цветами, главврач перевела взгляд на скучные стены холла с рекламными плакатами лекарственной продукции.

– Знаете, Юля, я, пожалуй, закажу вам три картины в стиле батик. Но…

Соскучившаяся по работе, Юля напряглась, заранее готовая на любой каприз.

– Рамки за ваш счет, но по моим эскизам, – на всякий случай подстраховалась она.

– Я не о том… – голос Эльзы журчал перспективами. – Иногда клиника будет приглашать вас продемонстрировать ход излечения родимого пятна. Вы фотографии улучшения делали?

Вспомнив свое состояние в последнюю неделю: платформу с железнодорожными рельсами, клубнику, запой перед кефиром, Юля честно взглянула на Эльзу Евсеевну.

– Не до этого было, заказов на роспись много. Сегодня же сделаем. А старые, с пятном, у меня есть.

– Подстрахуемся. – Эльза подняла руку, и секретарша, достав из ящика стола обыкновенную «мыльницу», подбежала к ним. – Нет, Юленька, не три, а пять настенных панно. И вам реклама. У нас, знаете ли, бедных и уж тем более бесплатных, убереги господь, пациентов не бывает… Ниночка, а что же мы стоим? – Нина, не перестававшая рассматривать прекрасно обустроенную клинику, вздрогнула. – Идемте ко мне в кабинет, будем оформляться на работу.

– А сколько будете платить? – с деревенской прямотой громко спросила Нина.

– С коммерческим директором уточним… – Эльза легким жестом пригласила Нину пройти вперед, – и найдем консенсус.

– Консенсус будет более тридцати тысяч? – гнула свою линию Нина.

– Гораздо больше, – понизив голос, ответила главврач. – Только разговаривай о деньгах тихо-тихо.

– Поняла. – Нина развернулась и решительно пошла вперед.

Нину назначили медсестрой в дерматологический кабинет и пообещали, что через некоторое время она сможет заняться собственной практикой, только надо немного подучиться.

Нина слушала всех внимательно. Зарплата пришлась ей по вкусу, клиника поразила современным оборудованием, а вот сослуживцы понравились меньше. Врачи смотрели на нее снисходительно, медсестры с подозрением. Хорошо еще, что они не знали, что ее зарплата в два раза больше, чем у остальных сестер.

Работа навалилась сразу. Кто и как сделал ей предварительную рекламу, она не знала, но народ попер.

Женщины вытягивали шеи, показывая бородавки, тыкали на темные образования под носом и на груди. Шли в основном именно с бородавками и родимыми пятнами.

Дома тоже все изменилось. Почти каждый день ее ждал обед и измазанная краской Юля. Наверное, она все-таки слегка попивала, но гораздо меньше, и к приходу Нины трезвела. В мастерской были натянуты на рамы сразу три холста. Пахло горячим воском и творчеством.

График работы у Нины был обычный: утро – вечер. Ее расписание вывешивалось на доске объявлений на три дня, а запись проводилась на месяц вперед.

И так же, утро – вечер, когда не была занята на работе, Нина ходила в гости к соседкам, подсобляла, как она говорила, с Оленькой. Ей общение с девочкой помогало не так сильно скучать по родному Сашеньке.

Оленька толстела на глазах. И чем она становилась толще, тем спокойнее. Полноценное питание и уверенность в том, что ее любят, сделали из девочки красивого, часто смеющегося ребенка. Когда она хохотала взахлеб, как умеют смеяться только грудные дети, Татьяна Ивановна уходила в свою комнату и плакала.

О том, чтобы официально оставить девочку у себя, не могло быть и речи. Только опекунство с обязательным пребыванием малышки в доме ребенка. Ни Татьяна Ивановна, ни Катерина сдавать туда девочку не спешили.

Ивану ситуация не нравилась, но он терпел.

Через неделю, в самый наплыв пациентов, в клинику приехала Юля со своими работами. Она со слезами благодарности пожала Нине руку и подставила щеку для десятого удара. При этом присутствовало столько народу, что Нине ничего не оставалось, как немного разозлиться и влепить Юле весомую оплеуху.