Марина Туровская - Ниночка

Как Иван выскакивал из машины, укладывал на полу между задними и передними сиденьями запасное колесо, а в него, боясь что либо сломать в крохотном тельце, кулек с ребенком, как выезжал из мусорного закутка, стараясь не задеть ни одного камушка на дороге, и особенно сам путь до дома на скорости сорок километров в час он запомнил смутно.

Уставший от крика ребенок заснул. Но когда машина остановилась перед подъездом, проснулся и снова заплакал. Тут Иван, взглянув на окна своей квартиры, осознал, что не позвонил домой и не предупредил маму с бабушкой. Оглядываясь на заднее сиденье, на запаску и заливающегося слезами младенца, Иван набрал домашний телефон. К трубке подошла мать.

– Алло, Ваня?

– Да, мама, я. Слушай, у меня такое случилось, такое…

– Ванечка, я вижу из окна твою машину. Ты если хочешь что-то рассказать, то поднимайся, и быстрее, мне страшно любопытно.

– Мама, у меня в машине…

– Поняла! – голос матери стал тише, видимо, она повернулась к бабушке. – Мама! Ваня приехал не один, у нас сейчас будет гостья!

И телефон отключился. Иван нажал на повтор и услышал короткие гудки. Звонить еще раз было бесполезно. Рассеянная мама наверняка бросила трубку рядом с аппаратом. Это случалось постоянно. Сотового у бабушки не было из принципа, а у мамы из экономии. За два года она потеряла шесть трубок.

А ребенок плакал.

Видя спасение малыша, а главное, избавление от проблемы, с которой он никогда в жизни не думал столкнуться, в бабушке, Иван быстро достал из люльки-покрышки плачущий сверток и, забыв включить сигнализацию, побежал к подъезду.

Почувствовав движение, ребенок опять замолчал, ожидая спасения. Вокруг него исчезла вонь, появились тепло и хороший запах. И кто-то его, малыша, нес на руках, кто-то, беспокоящийся за его жизнь. Ребенок слышал, как быстро и сочувственно стучало сердце его спасителя.

Даже после нескольких нервных звонков в железную дверь квартиры ему долго не открывали. Иван буквально бил копытом, ожидая привычного приглушенного звука домашних туфель бабушки… Прошла минута… вторая… Иван нажал на звонок еще раз, и еще, и еще… И наконец-то услышал спешащие шаги и клацание отпираемого замка. Иван сделал шаг назад, боясь, что бабушка слишком широко откроет тяжелую дверь и та заденет невесомое тельце в тонком одеяле и дорогом пиджаке.

– Ванечка… – Бабушкина приветливо-официальная улыбка медленно перешла в потерянную. – Это что?

– Это ребенок. – Иван, нетактично оттиснув бабулю на лестничную площадку, пробежал расстояние до гостиной за четыре секунды, крича на ходу: – Нам нужна детская еда!

Катерина, стоявшая в дверях в брючном костюме на выход, увидев пробежавшего мимо нее сына, приоткрыла рот и подумала, что пора ему в отпуск, переработал парнишка.

Вернувшаяся с лестничной площадки Татьяна Ивановна сурово посмотрела на дочь.

– Не поняла, а где девушка, с которой Ваня нас хотел познакомить? И что у него было в руках?

– Ты меня спрашиваешь? – нараспев произнесла Катерина. – Ой, ребенок где-то плачет, ма-а-аленький.

– Катерина, – Татьяна Ивановна отодвинула дочь, чтобы свободно вместиться своим значительным телом в тесный для нее дверной проем, – это у нас ребеночек надрывается.

Устроенный на столе кулек тут же разинул беззубый ротик и заорал благим матом, багровея от желания привлечь к себе внимание.

– Что ж ты его на жесткое положил? – возмутилась бабушка. – У него головушка, в смысле черепушечка, еще мягкая. Катя! Тащи подушку из моей комнаты!

Ребенок плакал, жмуря крохотные глазки. Глядя на розовое нёбо заливающегося плачем несчастного ребенка, Татьяна Ивановна растерялась. Она совершенно ничего не понимала.

– Иван… – Она оглянулась на внука, перекладывающего ребенка на самую большую в доме подушку. – А… откуда… это?

– Нашел, – честно ответил Иван, осторожно разматывая свой пиджак. – Нашел в мусорном баке рядом с работой. Представляете, если бы машина стояла на автостоянке, ребенок погиб бы от голода.

Сминая в руках запачканный пиджак, он говорил нервно и быстро, просяще смотря то на бабушку, то на мать, словно боясь, что они не проникнутся жалостью к малышу и выгонят его, Ивана, вместе с младенцем. Этого, конечно же, не могло произойти, но зависимость от родных женщин давала о себе знать.

– Он мокрый, – Татьяна Ивановна решительно приблизилась к ребенку.

– Он голодный, – уверенно подхватила Катерина и быстро ушла на кухню.

– А чего вы такие праздничные? Ждете кого-то в гости? – Иван говорил и через плечо бабушки наблюдал за действиями ее рук, разворачивающих одеяло и пеленку.

– Мы думали, ты сегодня нас со своей девушкой познакомишь, – обиженно пробурчала вернувшаяся с кухни мать. Она принесла чайник с кипяченой водой, упаковку йогуртов, чашку и чайную ложку. – Ты же утром обещал!

– Я не обещал, ты неправильно поняла, – стал оправдываться Иван. – Я только сказал, что, возможно, приведу ее в ближайшее время.

– Зато ты нам другую девушку принес, – сказала бабушка, рассматривая голопопую девочку, дрыгающую мокрыми описанными ножками и засовывающую кулачки в рот.

Все встали вокруг подушки с пупсом посередине. Мигнув пару раз темно-синими, как у всех европеоидных младенцев, глазками, девочка требовательно заорала, призывая взрослых людей проявить к ней участие.

– Прикрой ее одеялом. – Катерина вылила в чашку йогурт и кипяченую воду. Размешивая напиток звенящей ложкой, попросила Татьяну Ивановну: – Приподними подушку, сейчас мы ее покормим, потом сбегаем за нормальным детским питанием.

– Катя, ты совсем с ума спрыгнула! – запричитала бабушка, но послушно накрыла девочку одеялом и просунула руку под подушку, приподнимая ее. – Ей же несколько месяцев от роду, а ты ее йогуртом собираешься кормить. Неполезно это.

– Лучше диатез, чем голодная смерть, – спокойно заявила Катерина и поднесла к орущему рту ложку.

Малышка тут же выпила молочную смесь и, обхватим голыми деснами ложку, стала настойчиво ее сосать, надеясь выдавить еще сладкого молока. Катерина стала вливать одну ложку за другой в голодный ротик. Не умеющая есть с ложки девочка, захлебываясь и брызгаясь едой, жадно заглатывала вместе с молочной смесью много воздуха.

Иван смотрел на кормление с непонятным чувством. В несвежем тонком одеяле, описанная, давно не мытая девочка не очень хорошо пахла, но сквозь все ароматы помойки все-таки пробивался ее собственный запах – запах грудного младенца, и он взывал к заложенному в генах инстинкту спасения ребенка.

– Хорош! – Бабушка, обняв подушку, подняла ее вместе с девочкой. – Полчашки пока хватит, мы же не знаем, когда ее кормили. И срыгнуть ей нужно, а то животик пучить будет.

Замолчавший ребенок сыто рыгнул, и глазки стали закрываться.

– Сейчас поспит, а после мы ее помоем и перепеленаем. – Катерина начала говорить нежным голосом, осторожно вытирая личико малышки краем мокрой простыни. – Клади ее, мама, и иди в ванную. Разбавь шампунь раз в десять, возьми чистое полотенце, миску с теплой водой, а я пока разорву пару простыней на пеленки.

Покачивая головой, Татьяна Ивановна с улыбкой смотрела на дочь.

– Катерина, ты кого учишь? Да я сначала младшую сестру вынянчила, потом тебя, а после с Ванечкой сидела, пока ты консерваторию с третьей попытки заканчивала. Ваня! – бабушка оглянулась на внука. – Ты еще здесь? Быстро в магазин!

Остановив машину, Ольга смотрела на поле, забыв обо всем.

На поле ругался с мужиками Алексей. Он матерился и размахивал руками, показывая за пролесок, где находилось другое, дальнее поле, на которое сегодня нужно было выгнать коров. Там выросла сочная трава по колено, цветущая клевером, колокольчиками и сладкими мелкими ромашками. На ближнем выпасе стадо в сорок голов выело всю траву еще в начале недели. Есть коровам здесь было нечего, но пастухи не то по лени, не то из-за похмелья до дальнего поля сегодня не добрели.

– О-о-оля! – голос матери устало протянул ее имя, отвлекая внимание на себя. – Оля, у меня корова не доена. Поехали.

Ольга перевела взгляд с Алексея на руль, плавно нажала правой ногой на газ. Машина тронулась.

Ольга высадила мать у своего бывшего дома. Та, поднявшись на крыльцо, обернулась и помахала рукой.

Вера Трофимовна перекрестила удаляющуюся машину и тут же, повернувшись к ближнему полю, плюнула в сторону нелюбимого зятя.

Завернув от деревни к себе на хутор, Ольга почувствовала, как машина въехала с грунтовки на асфальт. Два года назад, платя за новую дорогу, Ольга переругалась с руководством совхоза и назло, сознательно назло не стала прокладывать асфальт от основной трассы к деревне. Совхозное руководство завышало арендную плату за поля, на которых паслась многочисленная Ольгина живность: стадо коров, отара овец и пятьдесят свиней.

Увидев новый договор с неприятными ценами, Ольга, мило улыбаясь председателю Косте и администраторше Ангелине Сергеевне, объяснила им: «Вот на той раздолбанной дороге вы содранные с меня денежки и ухандакаете».

Ангелина Сергеевна не менее мило улыбалась в глаза Ольге и многозначительно молчала. Она была уверена, что их местная «олигархиня», которую Ангелина недолюбливала, завидуя ее деньгам, от своего заказа не откажется. Оплачен весь фронт работ. И щебень, и асфальт, и техника в полной готовности. Куда теперь метаться? Ольга никогда не отказывалась от намеченного, отчего и стала за пятнадцать лет, прошедших после института, самой богатой женщиной в области.

Но на этот раз Ольга отказалась. Она вообще была довольно жестким человеком и категорически запретила дорожникам класть дорогу в деревню. Освободившиеся деньги и материалы Ольга потратила, заасфальтировав прямоугольник пятьдесят на двадцать метров, чтобы поставить на нем гаражи для своих тракторов и автомобилей и разместить несколько цехов по разделке и консервированию мяса.

В хозяйство Ольги работать шли с удовольствием. Платила она хорошо и, если работница заболевала, ждала выздоровления, не ругаясь. А вот запивших мужиков, если их болезнь затягивалась больше, чем на три дня, увольняла без сожаления.