Марина Туровская - Ниночка

– Как мама, как папа? – пытливо продолжила допрос соседка, поправляя пухлыми пальцами рюшечки аляповатой блузки. – Все здоровы?

– Тьфу-тьфу-тьфу, – картинно сплюнула Юля через левое плечо. – Вашими молитвами. Хотите клубнички? Берите.

– Да что ты, – начала «стесняться» тетя Женя, забираясь пальцами в корзину и нащупывая ягоды покрупнее. – Разве только пару штучек, на пробу.

«Парой штучек» оказались десять ягод, непонятно как уместившиеся в плотной ладошке подъездной активистки.

– Побегу варенье варить, а то ягода стечет, – забормотала Юля, увидев, что из лифта выходят еще две женщины возраста тети Жени. – Всего доброго.

– Дай бог тебе здоровья, а я вот сейчас девочек угощу.

На ходу отвечая «здрасте, здрасте», Юля заскочила в лифт, приветливо улыбаясь соседкам.

Татьяне Ивановне Юля сказала честно – собирала клубнику в совхозе. Татьяна Ивановна хотела взять только килограмм, но в коридор вышла Катерина в очередном роскошном шелковом халате. Одевалась мамочка Ивана консервативно – в красивые халаты. Она считала, что это ее основная одежда, и домашняя, и рабочая, поэтому халатов было много – три летних, три зимних и один, из золотой парчи, в цветах и драконах, Катерина надевала на Новый год и семейные дни рождения.

При этом, как и сегодня, халаты часто были подвязаны криво, а тапки на ногах зияли протертыми дырками, из которых торчали пальцы.

– Здравствуй, Юля. Мама, бери два, вдруг Ваня сегодня приведет к нам Ларису. Угостим.

– Действительно. – Татьяна Ивановна скептически посмотрела на кроссовки Юли, но все равно сделала приглашающий жест. – Юля, пройди на кухню, не в коридоре же стоять.

Пройдя на кухню, Юля в очередной раз подивилась немыслимой чистоте, которой достигала Татьяна Ивановна. Даже трехлитровый пакет вина и бокал около него казались антуражем рекламной картинки. У Юли у самой тоже было чисто. Но не всегда и не до стерильности.

– А как мы ее взвешивать будем? – задумчиво спросила Катерина, наливая в высокий бокал красное вино. – Мам, у нас есть весы?

При звуке льющейся сочной темно-бордовой струи в горле Юли непроизвольно что-то сжалось. Но ее похмельные муки никто не замечал.

Татьяна Ивановна снисходительно взглянула на дочь.

– Есть, Катя. И если бы ты заходила на кухню не только для того, чтобы открыть холодильник и навалить на тарелку все подряд, а хотя бы оглядывалась по сторонам, то заметила бы… – Татьяна Ивановна ткнула в строну кухонного шкафа со стеклянными дверцами, через которые были видны миксер, кухонный комбайн, шейкер и настольные весы, – то заметила бы, что у нас много чего есть для работы на кухне.

– Ничего себе, – удивилась Катерина, разглядывая профессиональный поварской набор. – И ты умеешь всем этим пользоваться?

Слушая семейный разговор, Юля начала испытывать нетерпение. Она, между прочим, уже целый час и пятнадцать минут как отказалась от дармовой выпивки, предложенной Леной. И эти идеальные клуши могли бы живее шевелиться.

– У меня там скоро звоночек должен быть, по городскому телефону… – робко начала сочинять Юля. – Не хотелось бы пропустить заказчицу, я опять стала батик расписывать.

– Пять минут, и ты свободна, – весело отозвалась Татьяна Ивановна, доставая весы. – Катерина, принеси деньги, чтобы Юлю не задерживать.

После высыпания в лоток весов всей клубники цифры на экранчике показали два килограмма пятьсот граммов, что еще раз приятно удивило Юлю. Она была уверена, что на раздаточном пункте приемщицы обманывают в меньшую сторону.

Пересыпав полкило обратно в корзину, Татьяна Ивановна пригляделась к Юле.

– Юля, а что у тебя с лицом? У тебя пятно побелело.

– Да, – Юля дотронулась до пятна. – Я познакомилась с девушкой, которая может лечить руками. Представляете? Еще она может сводить бородавки.

– Да ей же цены нет! – восхитилась Татьяна Ивановна, потирая пальцами место на шее, где тридцать лет назад у нее появилась первая небольшая бородавочка. Теперь их насчитывалось уже десять, и они, к ее ужасу, росли.

– Миллионершей станет, если с умом действовать будет, – зевнула Катерина и взяла клубничку. – Прелесть какая. А когда у тебя пятно сойдет, ты, Юля, сделаешься совсем красавицей.

– Очень на это надеюсь, – не отрывая взгляда от нарисованного на пакете с вином бокала, Юля гнула свою линию. – Я эту девушку, ну, Нину, к себе поселила, комнату выделила. Заходите, если что нужно.

– Обязательно! – вдохновилась Татьяна Ивановна, нащупывая на шее противную бородавку. – Мы ее можем завтра на чай пригласить и за помощь ей, конечно, заплатим.

Слово «заплатим» очень понравилось Юле.

– Завтра она не сможет, работает, и на клубнику еще раз хотим съездить. А вот послезавтра, в два часа дня, зайдем. Пойду я, Татьяна Ивановна, а то устала очень. А с бородавками мы вам поможем.

– Да, да, да, – согласилась Татьяна Ивановна.

Ее «да, да, да» слышалось, и когда Катерина закрыла за Юлей дверь, и когда Юля, войдя в свою квартиру, поставила корзину на половичок. Шумел душ, под которым мылась Нина. Это было кстати, а то бежать за бутылкой в ее присутствии казалось неудобным.

Идти в «Нельсон» за поллитрой было стыдно, а в «Авоську» далеко. Но Юля все-таки пошла в «Авоську», где не могла примелькаться продавцам среди сотен покупателей, проходящих за день.

К водке прихватила самого дешевого пива, маленький кирпичик черного хлеба, шматочек, грамм на сто, шпика, обвалянного в черном перце. Именно сала с хлебом хотелось после клубничного завтрака.

Дома ругала себя за траты. Хорошо хватило ума взять в магазин только сотню. Остальные две Юля запрятала в книжку «Дети капитана Гранта». Юля всегда прятала туда деньги. А когда они заканчивались, судорожно перелистывала страницы и трясла книгу в надежде, что на пол, кружась и переворачиваясь, плавно упадет хоть какая-нибудь купюрка.

Из ванной вышла Нина в коротком халатике, посвежевшая, с мокрыми волосами. Наблюдая, как Юля торопливо режет бутерброды с салом, поглядывая на бутылку водки, заметила тоном классной руководительницы:

– Ты спиваешься, Юля.

– Не твоя забота. Слушай, Нинка, стихи! С мужем-алкоголиком рассталась, привычка пить с утра осталась! Нин, я тебя соседкам рекомендовала, будешь им за деньги бородавки сводить. Деньги-то нужны, а я пока работать не могу. Слушай, Нин, а мы завтра на клубнику поедем?

– Не знаю, как на работе сложится. Хотя эта работа не по мне. Знаешь что… – Нина села за стол и взяла бутерброд. – Будем тебя лечить от алкоголизма.

– Только не сейчас, – заканючила Юля.

– Именно сейчас. Отливай половину водки в раковину.

– Ни за что! – рявкнула Юля и тут же прикрыла рот ладонью.

– Пятно выводить не стану, – нарочито тихо пообещала Нина. – Выбирай. Или пьяная с пятном, или трезвая без него.

– Тьфу ты, напасть какая. – Юля зло свернула пробку бутылки. – Нашла спасительницу на свою голову. Только ты вылей, у меня рука не поднимется.

Юля протянула бутылку Нине, но та отвела руку.

– Нет, все сама. И иди в ванную, потом напьешься.

Поставив на стол бутылку, Юля тяжко вздохнула и поплелась в ванную.

Вернувшись, Юля увидела, что Нина с расстроенным видом стоит у окна.

– Ты чего? Из Кашникова звонили? С ребенком что-нибудь?

– С Сашенькой все в порядке. Звонила Глафира Ивановна, просит выйти на работу.

– Когда? – с тайной надеждой спросила Юля.

– Сейчас. – Нина обернулась, и Юля заметила в глазах подруги слезы. – Блин, я так на клубнике наломалась, а теперь в ночную идти.

– Котлетки доешь, – стыдясь за свои негуманные мысли, посоветовала Юля. – А то голодная совсем.

– Котлетки я в больнице поем, ты лучше сама закусывай. Ладно, пойду переодеваться. Господи ты боже мой, где силы взять? – Нина одернула футболку, внутренне собираясь для работы. – Мечты, мечты, где ваша сладость?

– А-фи-геть, – восхитилась Юля. – Ты еще и Пушкина цитируешь!

– Да? – удивилась Нина. – Не знала. У меня бабушка Полина все время стихи зачитывала.

В своем кабинете Иван переоделся в легкие туфли, сменил рубашку на белоснежный халат, надел докторскую шапочку, повесил на шею маску и пластиковые широкие очки, защищающие глаза от крови и осколков гнилых зубов.

– Приехал уже! – В кабинет вошел Сан Саныч, торжественно держа в руках пластиковую банку. Он смачно поцеловал ее и поставил на свой стол. – Вот, Ваня, смотри, как Эльза расщедрилась, выделила на месяц компомера, будет за что с пациентов деньги драть.

Иван пожал протянутую руку и сел за свой стол, проверяя запись пациентов.

Сан Саныч живчиком перекатывался от письменного стола к холодильнику, а затем к стоматологическому креслу. Он выставлял необходимые на сегодня медикаменты и бурчал нестареющую песенку: «Милая моя, моя, самая любимая…» При возрасте сорок пять лет, при росте метр семьдесят, с небольшим животиком и большой лысиной, Александр Александрович, которого никак иначе, как Сан Саныч, никто не звал, производил неотразимое впечатление на женщин. Особенно на него западали дамы, врущие, что им сорок, хотя по зубам было видно, что все пятьдесят.

Еще Сан Саныч развлекал пациентов афоризмами, которых знал, наверное, тысячу. Он мог вовремя вспомнить цитату на любую тему, но любимой была, конечно же, тема взаимоотношений мужчины и женщины. Два раза женившись, он первый раз развелся из-за измен жены, а второй – из-за своих измен. Поэтому ударные афоризмы звучали так: первый – «Муж – это то, что осталось от любовника после удаления нерва», второй – «Перед тем как открыть шкаф в своей спальне, на всякий случай постучи», третий – «Для мужчины трагедия, если женщина заявляет, что будет любить его всегда, он-то рассчитывал на месячишко».

Но напускной цинизм не помешал ему влюбиться в медсестру Ларису, положенную по штатному расписанию ему и Ивану. Сан Саныч точно знал ей цену – средняя. Но постоянное присутствие рядом сексуальной молодой женщины, к тому же не его, приятно теребило нервы.