— Но в этом вообще нет никакого смысла, — нахмурился Криспин. — Если она не могла смириться с браком крестного, то почему не убила Констанцию вместо него? И потом, вы, кажется, сказали, что это был несчастный случай.

— Мифологические сирены могли погубить человека одним лишь своим голосом, своим пением. Многие готовы наделить Софи Чампьон такими же способностями.

— Судя по всему, она просто женщина, — заключил Лоуренс, когда Элвуд закончил доклад.

— Да, — тихо и задумчиво отозвался Криспин и спросил уже громче: — Вы знаете, где она живет?

— Это еще одна причина, по которой ее считают ведьмой, — заметил Элвуд. — Она живет в старом монастыре Пресвятой Девы, что по соседству с домом ее крестного и как раз напротив вашего поместья, лорд Сандал. Это место теперь называют «Курятником», потому что она живет там с двумя другими женщинами — Октавией Апиа, известной портнихой, и… — Элвуд покосился на Лоуренса, который едва заметно вздрогнул, — и с Эмми Баттерич, старшей дочерью лорда Элсли. Среди слуг нет мужчин, только женщины.

— Даже повар? — уточнил Криспин.

— Да, кухарка, — подтвердил Элвуд. — И говорят, она великолепно готовит. Граф Дорчестер пытался переманить ее к себе, даже не попробовав, а только прослышав о ее знаменитых пирожных из апельсиновой цедры, но безуспешно.

— Зачем тебе нужны эти сведения? Ты ищешь повара? — спросил Лоуренс Криспина.

— Нет, я вполне доволен Кастором, — улыбнулся тот. — Просто мой друг попросил меня разузнать об этой женщине. В благодарность за твою помощь я готов немедленно сообщить тебе, если он захочет предложить ей руку, дабы ты мог сразу же внести его в свою книгу. Хотя в здравом уме я вряд ли посоветую кому-нибудь решиться на такой смелый шаг по отношению к этому чудовищу.

— Чудовище, — задумчиво повторил Лоуренс. — Это напомнило мне об одной вещи, о которой я хотел бы поговорить с тобой, Криспин. Элвуд, твоя помощь оказалась неоценимой, спасибо. — С этими словами он выпроводил того, кто знал все от Т до Я.

— Где ты раздобыл такого человека? Он просто великолепен, — сказал Криспин, когда дверь за Элвудом закрылась.

— Когда-то он залез ко мне в карман, — рассмеялся Лоуренс. — Вернее, попытался это сделать. Он был в отчаянии, потому что старался прокормить больную мать и четырех сестер отбросами и рыбьими головами, которые находил в сточной канаве у дворца. Причем придворные ее величества каждый день опрокидывали ему на голову зловонные подносы с гниющими остатками пышных трапез. Он никогда не стал бы первоклассным карманником, но был достаточно смышлен, поэтому я решил дать ему возможность вываливать на головы милордов и миледи кучи грязного белья, когда они сами об этом попросят.

— Наверное, мне следовало отдать ему свой кошелек, чтобы впредь чувствовать себя в безопасности, — встревожился Криспин.

— Не беспокойся, — шутливо-покровительственным тоном отозвался Лоуренс. — Я замолвлю за тебя словечко перед его хозяином. Если, конечно, ты не откажешься оказать мне услугу взамен.

— Все, что угодно, ваше сиятельство, — широко развел руки в стороны Криспин.

— Речь даже и не об услуге. Просто есть один вопрос. Скажи, когда ты был на континенте, не приходилось ли тебе слышать о человеке по имени Феникс?

— Феникс? — Криспин поморщился. — Это мифологическая птица? Которая восстает из пепла или что-то в этом роде?

— Да, но еще так зовут какого-то человека, — нетерпеливо кивнул Лоуренс. — Это совершенно мистическая персона. Наверное, он взял это имя потому, что его невозможно убить. На континенте нет правительства, включая императора Китая, которое не поскупилось бы на любое вознаграждение за то, чтобы уничтожить его окончательно. Вознаграждение выплачивалось четырежды, но после этого он снова оказывался живым и невредимым. Все считают, что он работает на королеву Лиз, но кое-кто в Лондоне из сторонников короля готов хорошо заплатить за идентификацию этого самого Феникса и за его пленение. И судя по тому, насколько это серьезно, в этом заинтересован сам король.

— И тебе бы очень хотелось заполучить эту почетную награду, — вызывающе подытожил Криспин.

— Именно. Я подумал, что, может быть, ты что-то слышал за границей или подозреваешь кого-нибудь здесь. Он находился в Европе последние два года, а теперь, говорят, вернулся в Англию.

— Вернулся в Англию? А разве он жил здесь когда-то?

— Да, — кивнул Лоуренс. — Он незаконно пересек границу несколько лет назад. С тех пор о нем и распространилась молва. По свидетельству очевидца, один из пограничников — Деймон Голдхоук, отличный стрелок, — выстрелил в него четыре раза, но все пули рикошетом отскочили от Феникса и угодили ему прямо в сердце.

— Как же ты хочешь поймать его в таком случае? — с неподдельным интересом поинтересовался Криспин и был разочарован, когда Лоуренс лишь пожал плечами:

— Сначала нужно найти его. А потом подумаем, как его захватить.

Криспин решил, что засиделся слишком долго у друга, поэтому откланялся, пожелав ему удачи.

— Будь осторожен, — предупредил его Лоуренс, провожая до двери. — Лондон в последнее время напоминает зверинец, состоящий из мистических тварей, поэтому небезопасен.

Спускаясь по лестнице, Криспин хмыкнул, вспомнив слова Лоуренса. В него были выпущены три пули, а не четыре, и только два его ответных выстрела угодили в сердце пограничника. Выходит, что Феникс не так уж неуязвим.

Глава 5

— Где ты была? — спросила Октавия, открыв дверь «Курятника» и найдя там Софи. Не дожидаясь ответа, она отвела ее в библиотеку и усадила в зеленое кресло. — Ты ужасно выглядишь. Откуда у тебя эти лосины и рубашка? Ткань великолепна, но пошив не британский — слишком стильно — и размер не твой. Что ты сделала с костюмом, который я для тебя сшила? Ты знаешь, что у тебя усы отклеились?

Софи молча смотрела на подругу, стараясь мысленно ответить сразу на все ее вопросы, когда в комнату вдруг ворвалась Эмми.

— Где ты нашла ее? — спросила она Октавию.

— Она слонялась по главной аллее, когда я возвращалась из мастерской.

Софи поморщилась, услышав слово «слонялась».

— Ты ужасно выглядишь, и твои идиотские усы совсем отклеились, — сказала Эмми. — Что у тебя с головой?

— Это апельсиновое пирожное, — неохотно объяснила Софи.

— Тебя оглушили апельсиновым пирожным? — недоверчиво переспросила Эмми.

— Нет. — Софи вдруг почувствовала, что к ней возвращается уверенность. — Но если вы не станете донимать меня, я оглушу вас апельсиновыми пирожными. Тем более что на кухне их предостаточно. Я готова съесть десять штук подряд.

— Ты знаешь, что Ричарде уволится, если ее кулинарные шедевры перестанут есть? — Октавия и Эмми тревожно переглянулись. — А нам всем этого не хочется.

— Отлично. — Софи чувствовала, что ее голова, нервы и пустой желудок требуют еды. Не каждое утро ей приходилось просыпаться обнаженной в постели чужого мужчины. — Скажите ей, что если она сейчас же не приготовит мне десять, нет, лучше двенадцать пирожных, я больше никогда не попрошу ее о такой услуге. — С этими словами она приложила руку к груди.

— Ты готова поклясться? — спросила Эмми.

— Неужели все так серьезно? — удивилась Софи, но когда подруги кивнули в ответ, она тяжело вздохнула и сказала: — Даю слово чести.

Эмми отправилась на кухню, где господствовали они с Ричарде и куда всем прочим вход был воспрещен. Октавия тем временем проводила Софи в спальню. Софи очень любила эту комнату, именно из-за нее она решила приобрести заброшенный монастырь Пресвятой Девы два года назад.

Когда-то туманным летним днем она переступила порог монастыря, погруженного в сеть сумеречных теней. Софи долго бродила по залам и пустым коридорам, пока не оказалась в спальне, которая потрясла ее до глубины души. Она была полна света, сотней его оттенков, свет пробивался через узкие окна под самым потолком, окрашивая стены желтым. Раньше эти окна принадлежали часовне, а потом, после перестройки монастыря, их отнесли к личной спальне аббатисы. Две пары окон были украшены изображениями женщин-святых в разноцветных одеждах. В центральном окне помещался образ Пресвятой Девы, с улыбкой отпускающей грехи тем, кто живет в этой комнате.

Эти пять святых женщин были ангелами-хранителями Софи. Днем они наполняли комнату искрящимся, движущимся светом, по которому можно было определить, который час. Раннее утро было окрашено в нежно-голубой цвет, затем наступал черед красного, золотой означал полдень, потом в свои права вступал зеленый, оттенки которого постепенно менялись, переходя в неглубокую темноту ночи. Днем изображения на окнах радовали Софи своим цветом, но истинную службу они служили ей ночью: отгоняя прочь мрак, они не позволяли ей чувствовать себя одиноко, незащищено, их умиротворенные лики заставляли молчать внутренний голос, преследовавший Софи постоянно. Она верила, что никто и ничто не может причинить ей вреда, пока она находится под бдительным наблюдением святых.

Горничная Энни так часто заставала Софи спящей на полу возле окна, что Октавия в конце концов велела поставить на этом месте диван с пуховыми подушками. Именно на этом удобном предмете меблировки Октавия и оставила Софи отдыхать. Она вернулась через четверть часа в сопровождении служанок, одна из которых катила ванну на колесиках, наполненную горячей водой, а другая несла деревянную шкатулку со множеством стеклянных флаконов.

— Раздевайся, — приказала Октавия и с удивлением заметила, как Софи съежилась от страха. — В чем дело?

— Я никогда… — ответила та, поднимаясь и снимая рубашку, которая так понравилась подруге, — не желаю больше… — продолжала она, отбрасывая в угол комнаты скомканные лосины, — слышать… — она влезла в ванну, — это слово, — закончила Софи и с головой погрузилась в воду.

Октавия подошла к краю ванны и налила в воду несколько капель из пузырька. Аромат цветущего жасмина распространился по комнате, и, вынырнув наконец, Софи ощутила, как все ее тело расслабляется. Она закрыла глаза и с наслаждением почувствовала, как теплая вода омывает ее. Голова ее постепенно становилась ясной. Она знала, что должна была запомнить три вещи, но какие именно, напрочь забыла. Тогда Софи начала медленно восстанавливать события прошлой ночи.