Они сели на диван, на расстоянии друг от друга. Глеб небрежно развалился в своем углу, с бокалом конька в руке. Милена сидела прямая, словно натянутая струна, невидящими глазами глядя перед собой.

— Хочешь выпить?

Не дожидаясь ответа Глеб принес бутылку красного вина и бокал. Наполнил. Протянул Милене.

— Пей.

Она взяла бокал дрожащей рукой, поднесла к губам. Сделала несколько глотков. Тонкое стекло дробно стучало по зубам. Глеб усмехнулся. Он наблюдал. В голову пришла мысль, что если предположения его друзей обоснованы и она в самом деле хочет женить его на себе, то она неплохая актриса.

— Ты на кого учишься? — спросил Глеб.

— Я… Факультет академического рисунка и живописи, — ошарашено ответила она.

— Понятно, — кивнул Глеб. — Ну, рассказывай.

— О чем? — горящие, как в лихорадке глаза уставились на парня.

— Ну, о том, как ты себе это представляешь. Это ж не мой первый раз. Если, конечно, первый… Давай, говори, не стесняйся. Хотя, у вас у всех мечты о дефлорации одинаковые — что б романтично до тошноты. Что бы цветочки и свечки, и прочая лабуда. Да… Извини, из всех атрибутов — только вино. Так что пей, Зай.

Она послушно осушила бокал и затравлено посмотрела на Глеба:

— Почему ты такой сегодня?

— Потому что надо что-то решать. Сегодня или никогда. Пойдем?

Девушка в отчаянье кусала губы. Глебу даже показалось, что она хочет сбежать из этого дома и от него, Глеба, к чертовой матери. Но она кивнула:

— Пойдем.

Они поднимались в его спальню. Милена впереди, Глеб следом, как того и требовал этикет — пропускать женщину вперед. В рестораны и на минные поля… Впрочем, в данной ситуации едва ли были уместны воспоминания о правилах хорошего тона. Глеб видел с каким трудом давался Милене каждый шаг, как ее рука в отчаянии хватается за перила винтовой лестницы… Видел все это, но остановить не мог.

Не хотел.

Почему-то казалось, что нужно идти до конца. Потому что…

Потому что тогда он не будет выглядеть лохом перед друзьями и самим собой.

На вершине лестницы у Милены вдруг подкосились ноги и она медленно осела на ступеньки выдохнув со слезами в голосе:

— Я не могу!

— Знаешь, я почему-то не удивлен, — раздраженно бросил Глеб. — Вот только я не понимаю чем же внушаю тебе такое отвращение!

Девушка спрятала лицо в ладонях и заплакала. Глеб сделал шаг назад, потом еще и еще. Потом развернулся и быстро пошел вниз по лестнице.

В кухню.

Варить кофе.

Не слышать как она плачет.

Протрезветь и понять, что натворил.

Он курил стоя у распахнутого настежь окна. С улицы залетали снежинки и таяли на подоконнике. Тихо вошла Милена, обняла сзади, ткнулась лбом в спину Глеба.

— Прости меня, — прошептала девушка. — Прости. Я думала, что смогу, но…

Он обернулся. Смотрел в покрасневшие и припухшие от недавних слез глаза.

— Прости, — лепетала она. — Я… Я не та, что нужна тебе… Я все понимаю, но… Я не могу… я слишком… Мне так жаль… Я люблю тебя, но не могу… Не могу…

— Все нормально, — ответил Глеб, проводя рукой по гладкому шелку ее черных волос.

Ему было жаль ее. До боли, отвратительно жаль, но… Он понимал, что она на самом деле не та, что ему нужна, что сегодня последний день, последний вечер, когда они вместе. Он больше не позвонит ей, не будет ее ждать после пар у института. Он постарается забыть ее на столько, на сколько это вообще возможно. Он найдет себе другую девушку, которая будет наглей и злее. С которой можно будет не говорить, не слушать, не думать, не чувствовать, зато можно будет заниматься сексом когда и где угодно. Он найдет себе ту, которая будет капризничать, истерить, кокетничать с его друзьями и пытаться залезть им в штаны, требовать внимания, денег, подарков, дорогих клубов и ресторанов, отдавая взамен свое тело. Только тело, потому что больше ничего нет — сердце иметь нынче не в моде, а от души остались жалкие ошметья…

— Вызови мне такси, пожалуйста, — попросила Милена.

Нет, на самом деле ей не хотелось уходить, не хотелось оставлять Глеба, но… Она знала, что это их последний вечер, знала, что они больше не встретятся, что сегодня все закончилось. Навсегда. А сейчас самое главное держаться. Собрать все силы и сопротивляться боли и пустоте, которые вот-вот захлестнут весь ее мир.

— С тобой все в порядке? — спросил Глеб.

— Д-да… Да.

Она ехала домой глядя на ночной город уже не видящими ничего вокруг от боли глазами. Не помнила, как поднялась в квартиру, как вошла в комнату, как одеревеневшими пальцами сняла пальто и ботинки. Повалилась на кровать.

Боль и темнота… Из всего многообразия мира ей остались только боль и темнота…


Лис возвращался из университета и возле своего дома увидел Машку."Этого мне только не хватало!" — с досадой подумал он, и не обращая внимания на девушку, направился в свой подъезд. Машка преградила ему дорогу. Молча. Смотрела Лису в глаза и молчала. Взгляд тусклый и тоскливый. Лис сделал попытку обойти ее, но девушка не говоря ни слова вцепилась в рукав его пальто.

— Отвали! — зло бросил парень.

— Лис! — просительно проныла Машка. — Лис, я без тебя не могу! Мне так плохо!

— Переживешь! Никто от этого не умирал! И с тобой ничего не случится! Переломает!

— Лис! — обветренные губы ее задергались, а глаза наполнились слезами.

Смотреть на слезы-сопли Лис не собирался и хотел уже послать Машку грубо, не стесняясь в выражениях, но из подъезда выплыла песионерка-соседка. Не спуская свою болонку с поводка и не желая пропустить ничего, что позже можно сделать сенсацией, бабка уселась на скамейку и приготовилась наблюдать.

— Идем, — сказал Лис Машке и довольно грубо схватив ее за руку, потащил в квартиру. Не хотел становиться сенсацией.

С Машкой не церемонился. Едва захлопнув за собой дверь квартиры начал на повышенных тонах высказывать недовольство:

— Сколько можно?! Сколько? Не надо мне больше звонить! И смс свои шибанутые прекрати писать! И ходить за мной тоже не надо! Я что, прошу чего-то невозможного?!

— Мне плохо без тебя, — Машка расплакалась, отвернувшись от Лиса и прислонившись лбом к стене.

— Тебе плохо, потому что ты башкой своей не думаешь!

— Ты на меня поспорил! — всхлипывала она в стену.

— Вот именно! Я поспорил на тебя! Потому что иначе ты мне вообще никак не нужна! Я не понимаю, почему после всего того, что я тебе сделал, ты продолжаешь доставать меня! И!.. И прекрати уже реветь!

Машка медленно сползла вниз по стене и сев на пол продолжала рыдать, закрывая лицо руками. Лис, понимая, что просто впустую сотрясает воздух, снял пальто, ботинки, аккуратно повесил на вешалку шарф и прошел в кухню. Сейчас ему хотелось выпить горячего заварного кофе и выкурить сигарету.

Минут через пять в дверях появилась Машка. Вытирая слезы он попросила:

— А можно мне тоже кофе?

Лис невозмутимо выполнил ее просьбу.

Девушка, шмыгая носом, опустилась на кухонную табуретку.

— Я курить бросила, — похвасталась она.

— Искренне рад, — с сарказмом бросил Лис. — Вот только на долго ли?

— У меня проблемы, — пожаловалась Машка, скосив глаза в кофейную чашку.

— Проблемы надо решать, а не болтать о них, — холодно заявил Лис.

— Ты всегда решаешь свои проблемы? — обижено спросила у него Машка.

— За меня этого никто не сделает!

Машка помолчала. Сделала несколько глотков кофе и выпалила:

— Если бы не спор, ты бы никогда-никогда не стал со мной встречаться?

— Ни за какое золото мира! — отрезал Лис и добавил: — Ты не в моем вкусе. Знаешь почему? Потому что ты малолетняя и глупая, а возиться с такими малявками как ты, воспитывать — это не для меня. Еще вопросы будут?

Машкино личико перекосилось в странной гримаске, и покусывая в злом волнении дрожащие губы она спросила:

— Тебе даже в постели со мной не нравилось?

Лис презрительно фыркнул:

— Это был единственный приятный аспект наших отношений. Но, видишь ли, бывали у меня любовницы и поопытней!

Машка, все так же кусая губы, покачала головой:

— Неужели ты действительно такой? Неужели я… я так в тебе ошиблась?

— Ошиблась.

Машка помолчала, словно обдумывая его ответ, потом подняла на Лиса глаза и срывающимся, хриплым голосом сказала:

— А вот я не могу без тебя. Я думаю о тебе постоянно… Думаю и плачу… И не могу остановиться.

— Лучше б ты уроки учила! — ухмыльнулся Лис.

— Не понимаю, — Машка поморщилась, словно от боли. — Я не понимаю… Неужели для тебя в самом деле нет желаний кроме твоих?… Боли, кроме твоей собственной?.. Горя, кроме твоего?

— Заканчивай свое драматическое выступление и марш отсюда, — Лису надоело это слушать и чувствовать себя негодяем. Так чего доброго можно раскаяться, вспомнить хорошее и начать утешать эту несчастную, дать ей второй шанс… Будем честными — она была не так плоха, как Лис хотел ее в этом убедить.

— Я закончила, — шмыгнула носом Машка. — Я больше не буду… Не буду тебя преследовать. Счастливо!

Она ушла. Лис сидел один в пустой квартире. Пил кофе. Курил, выпуская в потолок клубы дыма и чувствовал себя паршиво. Одиноким… Отвратительно так ему давно небыло. Зачем дорожить своей свободой, если в итоге она оборачивается банальным одиночеством? Никто не любит тебя, не понимает и самое страшное — не ждет. Ты свободен, но на деле оказывается, что ты просто никому не нужен. Вот такая вот правда жизни.

В голове у Лиса вертелись сказанные когда-то Машкой слова: "Если ты думаешь, что одинок, то знай — с сегодняшнего дня нас двое". Как бы не так. Было бы двое, если бы он не обращался с ней вот так, если бы не старался любыми способами отогнать ее от себя. А она… Она ведь понимала его как никто другой, как бы странно это не звучало. Возможно, что он, Лис, намеренно старался причинить ей боль, избавиться от нее рядом, потому что боялся самому себе признаться в том, что эта маленькая рыжеволосая девочка нужна ему. Она одна из всех прочих более взрослых, умных и опытных — она… И если бы не выгнал ее, то сейчас сжимал бы ее такую маленькую и теплую в своих объятьях, целовал медленно ее пухлые обветренные губы, смотрел в большие темно-зеленые глаза, с танцующими бесятам в омуте черных, расширенных зрачков.