И вот он рядом сдержанный, чуть ироничный, в спортивном светлом костюме, который так элегантно сидит на его подтянутой фигуре. Нет, она его потеряла безвозвратно, вещает сердце… Его первые слова подтверждают это.

– В ресторане ты спросила меня о доне Даниэле с явным желанием досадить Ракель, ведь я тебя отлично знаю. А еще ты ей говорила как-то, что я придерживаюсь свободных взглядов в любви, хотя знаешь, что это не так. Ты лгала специально, ей назло.

Антонио не спрашивал, Антонио предъявлял счет. Она растерялась, пыталась оправдываться, но в его глазах все это выглядело слишком жалко.

– Я был с тобою откровенен с самого начала. Сказал, что ты мне нравишься, ни слова не говоря о любви… и ты приняла это. Я не обещал хранить верность и от тебя этого не требовал.

– А ей обещал? – в нетерпении бросила Маура.

– Да. Ей обещал, – глядя ей в глаза, сказал Антонио.

– Значит, вы оба нарушили слово. Она ведь пыталась сбежать с Максом… Когда жена бросает мужа и уезжает с другим, значит, тот, другой, ей более по душе. А насчет верности… Говори, кому угодно, только не мне… Ее ты обманывал всего за несколько дней до свадьбы. Тебе нечего мне возразить?

– Нет.

– Антонио, мы познакомились несколько лет назад, и независимо от всего случившегося, я тебя уважаю и люблю. Ты всегда был уравновешенным человеком, разумным, справедливым, но, мне кажется, что сейчас… сейчас ты поступаешь неверно.

– Почему? Потому что Ракель бедна и не принадлежит к нашему кругу?

– Действительно, прочные отношения возникают только между людьми одного класса. Разница в воспитании может быть тебе и неважна, пока ты увлечен, но потом это все скажется.

– Ракель умная и хорошо воспитанная девушка. Так в чем же дело?

– Дело не в этом. Есть много других вещей… Например, привычки ее отца… То, что он натворил вчера, никогда бы не сделал никто из нас. Если воспитанному человеку хочется развлечься, он это делает негласно, в узком кругу…

– Да, самый тяжкий грех сеньора Саманьего состоял в том, что у него не было денег, чтобы снять номер в отеле для небольшой оргии в узком кругу… Неважно, что ты делаешь, главное, чтобы все было шито-крыто, как у тебя. Ведь так?

– Но это ведь тоже важно, это и есть воспитание.

– Воспитание? Такое воспитание меня не устраивает, Маура. Я простой человек, как и мой отец, который сам себя сделал.

– Но он был благородный человек, да и твоя мать была из прекрасной семьи…

– Я пришел не ради того, чтобы услышать все это. Хочу, чтобы тебе было ясно – Ракель моя жена. Женщина, которую я люблю. И я не допущу, чтобы с нею плохо обращались. Запомни это.

Когда Маура встала, чтобы проводить Антонио до двери, он уже исчез – буквально на глазах. Около двери, за шкафом она увидела Карлу: конечно, как всегда, ее сестра подслушивала. Не щадя самолюбия Мауры, заметила:

– Что поделаешь, дорогая! Он безнадежно влюблен в эту женщину.

– Но что он в ней нашел? Что? – не выдержала Маура, и злые слезы брызнули из ее глаз.

Младшая сестра не отличалась сердечностью, а потому жестко поставила диагноз:

– Говорят, любовь слепа. По правде сказать, ты довольно глупо вела себя и с нею, и с ним. Пытаться очернить ее, этого мало: Антонио не поверит ни мне, ни тебе, ни Камиле – никому из нас… Он знает, что мы не принимаем.

– У тебя есть какие-нибудь идеи? – заискивающе, с несчастными, полными слез глазами посмотрела на сестру Маура.

– Пока ничего серьезного. Так… кое-что… с чего можно было бы начать, – загадочно молвила хитроумная Карла…

В доме Ломбардо происшествие с отцом Ракель обсуждалось столь же бурно. Виктория считала, что всем им нужно просто набраться терпения, Антонио рано или поздно обязательно одумается и все поймет. Мать поддержал Максимилиано, который тоже считал, что теперь не время приставать к Антонио: он сейчас только о Ракель и думает, и они любым, даже самым незначительным выпадом могут настроить его против себя: рано или поздно все образуется… Да, но они могут подтолкнуть события, это в их силах, только надо все тщательно продумать. Такое было мнение Камилы.

Бесполезно уговаривать Викторию, говорил Макс сестре, когда мать, пожелав им спокойной ночи, ушла к себе. Она никогда не пойдет против Антонио. Это не против Антонио, против Ракель, настаивала Камила. – А, дура она, Камила, не понимает, что сейчас это одно и то же. Так что лучше ничего матери больше не говорить… Но, если Камила хочет что-то делать… что ж, пусть делает, но он, Макс, ей ничем помогать не станет. Это его последнее слово: ничем.

Несмотря на житейские бури, которые в изобилии проносились над головами влюбленных, они все более привязывались друг к другу, все нежнее становились их отношения, все ярче горели глаза Ракель, когда она видела Антонио.

Ракель тяготилась домом, обществом молчаливо-осуждающей ее Виктории и открыто ненавидящей Камилы. Она не раз просила Антонио взять ее с собой в офис. – Что она там будет делать? – Просто смотреть на него, не будет ему мешать. Ей это доставит удовольствие.

Они болтали о милых пустяках, и это доставляло им, как влюбленным всего мира, несказанное удовольствие. Вспоминали, как начиналась их любовь – совсем не так, как у всех. Но значит, суждена им была эта счастливая встреча. Пусть столько неприятностей они переживают теперь, но ведь когда-то это должно кончиться. Улягутся страсти, его родственники должны полюбить ее, когда узнают ближе, как узнал и полюбил ее он, Антонио… Ракель вспоминала, как впервые попала в дом Ломбарде: попросила Эсекьеля показать фотографию Антонио. Умный, чужой, подумала она тогда, что может быть общего между ними?.. И еще она решила, что Антонио очень красивый… Любимый плохо подумает о ней, если она откроет ему одну маленькую тайну?.. Нет? Тогда вот она, эта тайна: Ракель никогда не раскаивается ни в чем, она счастлива, что встретила его…

Стук в дверь прервал их милое воркование. Рамон доложил, что к телефону просят… Нет, не сеньора… сеньору Ракель. Кто это? Сообщили, что звонят из Гвадалахары. Женский голос, телефонистка, сказала, что с сеньорой хочет говорить… сеньор Роберто Агирре. Это какая-то ошибка: Ракель такого не знает.

Глава 21

Всякий раз, когда дон Даниэль переступал порог великолепного дома семьи Ломбардо, он испытывал робость, больше подходящую юноше, чем пожилому человеку. Эта широкая лестница, покрытая небесно-голубым ковром, голубая гостиная, постоянно сменяющиеся букеты в больших вазах – все, что так поразило его в первый момент, теперь угнетало его. Восхищение первых дней поблекло, зато усилилось чувство собственной неловкости и неуместности в этом доме. А теперь еще эта история! Какой позор – тесть Антонио Ломбардо посажен в полицейский участок за дебош в сомнительном заведении! И все-таки сеньор Саманьего пересилил себя и вошел в дом – нужно поговорить о Чучо. Ему хотелось, чтобы этому простому, веселому человеку нашлась бы работа в таком богатом и таком холодном доме, где ему, Даниэлю, было очень одиноко.

Дон Даниэль с радостью увидел, что в гостиной была одна Ракель. Ему, конечно, было неудобно и перед ней, он понимал, что подвел ее, но все-таки она его дочь, свой человек, а не одна из этих высокомерных богачек. Дон Даниэль вгляделся в лицо дочери – сердится или нет? Он вздохнул – Ракель сердилась, дон Даниэль слишком хорошо знал это выражение ее лица – не злое, но огорченное.

– Дочка, – умоляюще начал дон Даниэль. – Поверь. Моей вины нет в том, что произошло. У Чучо украли деньги. Я так расстроен за него! Он опять остался без гроша в кармане. А ведь это он нашел Антонио после аварии.

Ракель молча слушала отца. Она представила лица Виктории, Камилы, когда они узнают о случившемся с ними. А главное, Антонио, которому так хочется, чтобы она стала настоящей сеньорой Ломбардо! Антонио, делающий для нее невозможное. Она опять позорит его! Но Ракель смотрела на стоящего перед ней жалкого старого отца – по сути, доброго, милого ребенка, и чувствовала, что не в силах укорять его.

– Антонио дал ему очень приличную сумму, – продолжал дон Даниэль. – И эти деньги у него украли. Бедняга в полном отчаянии. Ему даже не на что купить еду.

– Представляю, – кивнула головой Ракель.

Она действительно очень хорошо представляла себе, что такое настоящая бедность – безденежье и голод. Ей было искренне жаль смешного, неуклюжего Чучо.

– Ты хочешь, чтобы я попросила Антонио дать ему еще денег? – спросила она отца.

– Нет, дочка, – замялся дон Даниэль. – Работу. Работу. Ракель, грустно улыбнувшись, только покачала головой. Как она может просить Антонио о таком одолжении! Кто она в этом доме: хозяйка, боящаяся прислуги? А она так боится Рамона.

В доме скрыто бушевали страсти. Камила не могла заставить себя думать и говорить о чем-либо, не касающемся Ракель. Обсудив все стороны и нюансы происходящего с Клаудио, Камила явственно осознала, что во всей истории каким-то образом замешан Макс. Но этого ей было мало – она жаждала найти доказательства сговора Макса и ненавистной Ракель. Но пока она лишь предполагала, что нищая продавщица из Гвадалахары – отъявленная мошенница.

Те же самые проблемы мучили и Антонио. Но устав от умозаключений, он нуждался в умном собеседнике, которому без опаски и со всей полнотой можно доверить свои сомнения. Оскар Пласенсиа, обладающий трезвым и скептическим умом и логически мыслящий – вот с кем решил поделиться Антонио. Он говорил долго, без утайки, называя все вещи своими именами. Только одно казалось ему бесспорным – невиновность Ракель.

Доктор слушал Антонио и не верил. Он понимал, что тот влюблен в Ракель и уже поэтому не может быть объективным. Влюбленные часто идеализируют предмет своей любви. Самым правильным решением было бы узнать поточнее о ее прошлом. Ракель может оказаться не той, за кого выдает себя.

– Нет, – с уверенностью сказал Антонио, и в голосе появилась непоколебимость, свойственная ему, когда он твердо верил в свою правоту, – Ракель такая, как я говорю. Искренняя, бескорыстная, благородная. Я не мальчишка и кое-что понимаю в женщинах. Да, доказательств ее невиновности у меня нет, как нет и доказательств вины Макса, но я уверен в этом. Разве моего слова недостаточно?