– А потом ты хочешь жениться на Ракель по-настоящему? – наивничала Марта.

– Да, да, по-настоящему! – выходил из себя Макс. – И у меня достаточно для этого средств!

– Но не так много, как у твоего брата! – не унималась Марта.

В это мгновение они услышали, как в дом вошли Ломбардо и Ракель; и Максимилиано поторопил девушку – пусть она поднимется следом за Ракель: он ждет их на молу…

Марта вернулась подозрительно быстро, сказав, что Ракель не желает спускаться к молу, говорит, что очень устала и хочет спать…

Наутро Ракель, поднявшись очень рано, решила пойти искупаться в бассейне, надеясь, что будет одна, однако ожидания ее не оправдались: там ее уже поджидал злой, невыспавшийся Максимилиано и закатил сцену ревности, достойную мужа со стажем, осыпая упреками по поводу вчерашнего вечера: зачем-де согласилась отправиться в ресторан, зачем не отказалась от приглашения зайти в комнату Антонио – Марта все ему рассказала. Зачем… Ракель уже не слышала, что он говорил дальше, для нее было полнейшей неожиданностью, что Макс ждал ее минувшей ночью на молу, чтобы переправить в Гвадалахару… – Так… Значит, Марта ей ничего не сказала. Она уже давно поняла намерения своей сестрицы – слишком ей нравилась богатая жизнь на вилле Ломбарде, чтобы так просто она рассталась с ней. Когда же Ракель спросила у Марты, почему та ей ничего не сказала, она, глядя как ни в чем не бывало в глаза Ракель, ответила: «Я думала, ты переменила решение и намерена остаться здесь. Ведь не может быть, чтобы после всех неприятностей, которые доставил тебе Макс, ты все еще любишь его!»

– Дело не в этом, Марта, пойми! – Ракель будто раздумывала, сказать сестре то, что ее волновало, не давало спокойно жить. – Дело в том, что я боюсь Макса… И Антонио тоже…

Единственный человек, чье доброе расположение постоянно чувствовала к себе Ракель Саманьего, была Виктория. Она не раз повторяла девушке, что та должна чувствовать себя у Ломбардо, как дома, – это и есть ее дом, и нет оснований быть такой робкой и нерешительной. Виктория не одобряла агрессивного поведения Камилы, осуждающей ее за теплое отношение к простой девушке, затесавшейся, по мнению Камилы, не по праву в их родовитую семью. Они с мужем постоянно обсуждали каждый шаг Ракели, отмечая повышенный интерес Макса к жене брата. А Клаудио даже слышал, как они спорили на днях о чем-то. Макс хватал Ракель за руку, что-то выговаривал ей.

Единственное, что уловил вездесущий Клаудио, в этом бурном разговоре не единожды упоминалось имя брата Камилы. С чего бы это?.. Камила возмущалась и отношением Антонио к Ракель, но, опасаясь гнева брата, – тот не терпел, когда родственники вмешивались в его дела, молчала. Однако не преминула сделать выговор Ракель, когда они остались наедине.

– Ты влезла туда, где не место таким, как ты! Насколько я знаю, брат подарил тебе несколько платьев, но ты, вижу, предпочитаешь ходить одетой как прислуга, тебе так больше нравится?

– Да! – гневно выпалила Ракель, ненавидяще глядя на сестру Антонио. – Не лезь не в свои дела! Это моя одежда, я заработала ее своим трудом!

– Уж не на улице ли? – ехидно посмотрела Камила. – Ты ведь там и с Антонио познакомилась…

Этого Ракель уже не стерпела. Звонкая пощечина была ответом на гнусное оскорбление. Теперь, конечно, она все расскажет брату, в этом Ракель была абсолютно уверена. Но не предполагала, какие темные силы разбудила она в душе миловидной женщины, какие неприятности и потрясения навлекла на свою голову этой пощечиной.

Но разве всегда суждено нам предположить, к чему приведет тот или иной наш поступок, совершенный в порыве гнева или отчаяния? Да если бы мы даже и догадывались, остановило бы нас внутреннее предчувствие?.. Наверное, нет. Потому что в эти роковые минуты натурами сильными и эмоциональными, какой и была Ракель, всегда руководит чувство.

Камила не успела выплеснуть Антонио все, накопившееся за эти дни негодование: внезапно Ракель и Антонио улетели утренним рейсом в Гвадалахару – гостиница была заказана за пять минут до отъезда. Никто не знал, какие обстоятельства вызвали столь поспешный отъезд – ни сеньора Ломбарде, ни Макс, ни Марта. Только видела Виктория, как потемнело лицо Макса, когда он расспрашивал ее, чем вызван столь поспешный вояж, какие там дела у брата. Она, в свою очередь пыталась узнать, чем встревожил этот отъезд Макса, такого нервного, вспыльчивого в последнее время. Но сын, небрежно ответив, что с ним все в порядке, вышел из дома.

Когда они вошли в квартиру сеньора Даниэля Саманьего, их встретила тишина: хозяин отсутствовал. Это встревожило Ракель, но она старалась не подать вида, мало ли куда мог выйти отец… Первое, что бросилось в глаза Антонио, фотография его и Ракель.

– Когда это мы снимались, ты не помнишь? – Он пристально посмотрел на жену.

– Нет, Антонио, не помню, – спокойно ответила Ракель.

– А еще у тебя есть такой снимок?

– Нет, Антонио… не знаю…

– Значит, это единственный? Как же не помнишь? Ты что, тоже потеряла память?

…Ракель заплакала, когда Антонио еще раз спросил, есть ли у нее такой же снимок, который стоит в доме ее отца… Но открылась дверь и вошел дои Даниэль, живой и невредимый. Дочь бросилась ему навстречу, и принялась неуклюже объяснять, что она приехала… с Антонио. Что он после аварии потерял память и скорее всего… не сразу узнает, припомнит дона Даниэля…

– Он ничего не помнит, дочка? – радостно спросил он ее, но, быстро одумавшись, виновато посмотрел на новоявленного зятя со скорбным лицом: – Невероятно! Садитесь, пожалуйста! Думаю, надо поднять бокал вина за ваше спасение…

Антонио тактично отказался, сославшись на то, что у него в Гвадалахаре назначено на этот день немало дел.

От Ломбарде не укрылась чрезмерная суетливость дона Саманьего, пытавшегося оживленным разговором скрыть свое замешательство, но как всякому мягкому, непривыкшему обманывать, человеку, игра ему не удавалась, и Антонио сразу почувствовал в нем какую-то неестественность.

Даниэль говорил, как он скучал по дочерям, – поэтому-то и вынужден был от тоски временно пожить у своего кума. Поэтому-то и Ракель, пытавшаяся несколько раз звонить из Акапулько, не заставала его здесь.

Когда Антонио ушел, Даниэль дал волю своей искренней радости – приезд дочери был для него праздником. Он вспоминал за чашкой чая, как они однажды с матерью Ракель провели лето в Веракрусе у друзей – с тех пор он всей душою полюбил море и с удовольствием бы навсегда поселился около него. Увы, неосуществимая мечта… Он с детской непосредственностью расспрашивал о доме, в котором жила дочь, заранее восхищался красотой парка, бассейнов и океана. Конечно, он с удовольствием бы побывал там, у них, погрел свои старые косточки на солнышке, подлечил больные ноги…

Ракель слушала отца и думала, что она очень соскучилась, ведь они с Мартой никогда и никуда не уезжали из дома надолго. Отец видел ее озабоченность, расспрашивал, понимая в какое двусмысленное положение попала его любимица из-за преступной выдумки Максимилиане. Наверное, стоит посоветоваться с адвокатом, вздыхала Ракель, и зсе-все рассказать Антонио. Ведь он что-то подозревает, она это чувствует, все время задает вопросы. И в Гвадалахару приехал неспроста, хочет разузнать «подробности» своей женитьбы…

Она не в состоянии более обманывать Антонио, скрывая истинное положение вещей, она расскажет, как его брат втянул ее в коварную авантюру, а теперь, угрожая, заставляет скрывать все. Но кто же поверит теперь, сокрушался Даниэль, – он и сам только что, к своему великому стыду, притворялся, будто знает Антонио… А весь ужас в том, что Макс может свалить всю вину за происшедшее на них. Ему, Даниэлю, правда, и тюрьма не страшна, он молчит ради них, ради Ракель и Марты, ведь они, его девочки, только жить начинают, за что же им такое выпало…

Старик весь так и просиял, когда вернувшись вечером, Ломбарде пригласил его вместе с Ракель в ресторан, сказав, что рассчитывая на их согласие, уже заказал столик. Пока дон Даниэль переодевался к ужину, Антонио попросил Ракель на следующий день обязательно пройтись по лучшим магазинам Гвадалахары и купить себе элегантные и модные туалеты. Девушка усмотрела в этом что-то оскорбительное для себя, решив, что Камила, очевидно, все-таки поговорила с братом перед их отъездом, – ведь она только нынешним утром сказала, что Ракель одевается точно прислуга… Но ведь она не так богата… На глаза Ракель навернулись слезы, Антонио нежно взял ее за руку.

– Камила… просто глупая девчонка! Если бы она жила на доходы своего мужа, то одевалась бы много хуже, уверяю тебя. И то, что ты не богата, тоже неверно. Ты же моя жена…

В ресторане дон Даниэль был разговорчив, не спускал восторженного взгляда с Ракель и Антонио: в душе он считал этого молодого человека куда более достойной партией своей дочери, чем Максимилиане Вино ударило Саманьего в голову, он разоткровенничался.

– Я женился, знаете ли, уже в солидном возрасте. Елена, она была еще совсем девчонка. Я – намного старше ее. Она была просто ангел. Поэтому Бог, наверное, и призвал ее к себе довольно скоро… Елена оставила мне двух дочерей… таких хороших и красивых. Правда же они красивые, сеньор? – Взгляд его обратился к Антонио, и тот с улыбкой кивнул, подтверждая справедливость сказанного. – Конечно, все родители гордятся своими детьми, но мои дети – это моя радость, – ласковые, добрые. Особенно Ракель. Она к тому же, сеньор, очень серьезна и трудолюбива… О! Замечательное мясо! Я уже давно не пробовал ничего подобного… Тебе нравится, дочка? Да ты ничего не пьешь. Давай-ка, попробуй хоть немного… Это французское… Спасибо, сеньор, своим приглашением сюда вы доставили мне истинную радость. Когда я расскажу об этом куму, он просто не поверит!..

– Не бойся, Ракель! – успокаивал ее Антонио, когда они, проводив дона Даниэля, вернулись в гостиницу. – Не бойся… Я отлично знаю, почему ты так хотела остаться в доме отца. Тебе не о чем беспокоиться! Просто я не хотел подвергать свою семейную жизнь риску, – вдруг тебе опять придет в голову сумасбродная идея…