— Привет.

Встаю со стула и тут же попадаю в его объятья. Утыкаюсь носом в колонну шеи и впервые за долгое время вдыхаю полными легкими. На смену затхлому больничному смраду лекарств и антисептиков приходит свежий аромат Китового парфюма.

— Зря ты ехал. Я уже, в принципе, освободилась, так что…

— Почему это зря? Разве тебе не нужна поддержка?

Поддержка? Понятия не имею. Раньше мне не на кого было рассчитывать, и сейчас я в полнейшей растерянности. А в носу отчего-то щиплет. Облизываю пересохшие губы и, не зная, что ответить, веду плечом:

— Тебе поставят пропуск.

— Ну, и черт с ним! Рассказывай, что случилось.

От Кита волнами исходит энергия, в то время как моя батарейка, наверное, окончательно сдохла. И я невольно тянусь к нему, чтобы подзарядиться. Хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть… Кит обнимает меня, прижимает к груди. А я закрываю глаза и просто стою вот так, посреди коридора, по которому туда-сюда снуют люди, и чувствую, как капля по капле ко мне возвращается жизнь. О боги, как хорошо… Как спокойно. Я готова всю жизнь стоять вот так, только бы с ним, только бы рядом.

— Так ты больше здесь не нужна? — спрашивает Кит, растирая мои озябшие плечи.

— Нет. Уже нет…

— И? Какие планы?

— Наверное, буду готовиться к завтрашним парам.

Не знаю, зачем вру. Я прекрасно понимаю, что усну, едва только открою книгу. Наверное, мне просто хочется произвести впечатление на Кита и доказать ему, что я вообще-то неглупая.

— Что ж… Значит, наши планы совпадают. Пойдем!

— К-куда?

— А куда скажешь. К тебе или ко мне?

— Зачем? — туплю я.

— Готовиться к завтрашним парам, конечно же! Не тупи, Ев. Ты же это хотела сделать?

— Ну, да…

— Так вот, я и спрашиваю — к тебе пойдем готовиться или ко мне?

Зачем ко мне? Я не хочу! Не хочу, чтобы он видел, как скромно мы с бабулей живем. Мне банально стыдно. Странное чувство, я будто боюсь, что он, такой чистый до скрипа, запачкается, заразится, как вирусом, царящей в нашем доме безнадегой. Да и к Киту я пойти не могу, как бы ни хотела. Не представляю, как буду смотреть в глаза его отцу, после того, что он видел.

— А твой отец…

— Он на службе. И приедет, дай бог, под вечер. Так, все! Решено. Ко мне.

Кит хватает меня за руку и тащит к лестнице. Так, держась за руки, мы выходим из отделения, проходим пару кварталов до метро и ныряем в полупустой вагон. Кит обнимает меня за плечи. Пригревшаяся в его руках и разморенная жарой, я в который раз за день засыпаю.

— Эй, соня! Нам на следующей выходить.

Открываю глаза и встречаюсь с Китовым смеющимся взглядом. Отчего-то смущаюсь. Молча подхватываюсь с сиденья и бреду к выходу из вагона. Может быть, и хорошо, что мне удалось подремать. Вдруг у меня и впрямь получится что-нибудь выучить?

По дороге к дому Кит расспрашивает меня о болезни бабушки. Поначалу я отвечаю не очень охотно, но потом необходимость выговориться берет свое. И я впервые рассказываю кому-то то, что так долго держала в себе. Делюсь с Китом своими страхами. Рядом с ним, таким сильным, почему-то легко быть слабой.

— А родители? Что ты вообще о них знаешь?

— Не очень много. Мой отец — сын испанского атташе по вопросам образования… Ну, конечно, на тот момент… С матерью они познакомились в институте. Не поверишь — на факультете международных отношений. Она тогда с кем-то другим встречалась, но мой отец отбил ее у жениха. Бабуля говорит, что мать влюбилась, как кошка, а тот поиграл ей и выбросил на помойку. Знаешь, она меня родила только потому, что думала, будто сумеет его удержать ребенком.

Но не вышло. А дальше… дальше были слезы, истерики, нервные срывы, попойки и мужики… Бабуля забрала меня, когда мне было четыре. Но мне кажется, что я помню каждый день из той жизни, — выкладываю на одном дыхании и вдруг ни с того ни с сего осекаюсь. — Извини. Это грустная история.

— Это твоя история. — Кит выделяет интонацией слово «твоя» и чуть сильнее сжимает в своей руке мои пальцы. — Тебе не за что извиняться.

Мне все еще неловко. Я отвожу взгляд и понимаю, что мы почти пришли. На клумбах возле дома Кошелевых за время, что мы здесь не были, расцвели белые и приглушенно-розовые хризантемы. И их аромат растекался в воздухе, заглушая собой все другие ароматы осени.

— Твоего отца точно нет?

— Не понимаю, почему ты его так боишься.

— Я не боюсь. Просто… неловко. Согласись, наше первое знакомство вышло не слишком удачным, да и вообще, — прохожу в распахнутую передо мной калитку и неопределенно машу рукой.

— Что вообще?

— Да ничего. Не бери в голову.

Не могу же я каждый раз ему повторять, что… ну, не пара я ему. Не пара. Достаточно уже того, что я сама это понимаю.

— Только, знаешь, что? У нас в холодильнике — шаром покати. Марь Санна уехала к дочке на пару недель, вроде как в отпуск, так что… Можем заказать доставку. Как ты относишься к пицце?

— Постой-постой, — улыбаюсь я возможности проявить себя, — сначала ответь мне на два вопроса.

— Валяй! — улыбается Кит, стаскивая с себя красивые легкие туфли.

— Кто такая Марь Санна?

— Наша домработница.

Хм… Ну, я, наверное, не скоро привыкну к тому, что у кого-то из моего близкого окружения есть домработница, поэтому, наверное, будет лучше вообще об этом не думать.

— А второй вопрос?

— У вас, что, вообще не осталось продуктов? Никаких-никаких?

— Почему же? Думаю, всего навалом. Просто я не совсем… эээ… понимаю, что с ними делать в сыром виде.

— Что ж. Тогда тебе просто несказанно со мной повезло.

— Не то, чтобы я спорил, но… это ты сейчас к чему?

— Прямо перед тобой тот, кто не даст тебе умереть с голоду. Ну-ка, показывай, что у вас есть в холодильнике!

— Только не говори мне, что ты умеешь готовить.

— Ха! — нахально вскидываю голову я. — Испытай меня…

Глаза Кита просто кричат о том, что он будет рад испытать меня во всех смыслах этого слова. Я теряюсь, тону в их прозрачных глубинах.

— Ну, так мы идем? — кусаю губы.

— Обязательно. Но сначала…

Одним стремительным движением Кит оттесняет меня к стене. Упирается ладонями по обе стороны от моей головы, не давая мне шанса избежать этого прикосновения, и… целует. Жарко, влажно и голодно. И этот голод никак не связан с отсутствием домработницы, да. Мое тело откликается в то же мгновение. Нет, я не отказалась от своего плана выйти замуж девственницей, но сейчас, как никогда, понимаю, как это будет трудно сделать. Меня будто поджаривает на медленном-медленном огне.

А потом Кит так же резко от меня отступает.

— Кухня там, — бросает он, тяжело дыша.

— Ладно. Пойдем…

Проходим в светлую просторную комнату. Оглядываюсь. Кухня залита светом. Полдень наползает на подоконник яркими оранжевыми бликами и стекает вниз на теплый деревянный пол. За окном шелестят взлохмаченные ветром золотистые кроны деревьев и пестреют высаженные в клумбах звезды мохнатых астр.

— Ну, чувствуй себя, как дома, — кивает Кит в сторону огромного двустворчатого холодильника. Что ж… это моя стихия. Придирчиво инспектирую имеющиеся запасы. Прикидываю в уме, что такого можно сообразить.

— Ты можешь пока почистить картошку, — наконец, решаюсь я.

— Что? — в голосе Кита слышится легкая паника. — Я? Картошку? А кто в таком случае будет читать нам лекции?

Даже не пытаюсь скрыть улыбку. Кто бы мог подумать — мистер совершенство не умеет обращаться с ножом!

— И правда. Ну, тогда читай лекции. А я со всем справлюсь сама.

Меняю на ходу план. Достаю бекон, овощи, мою, и пока Кит ищет в учебнике нужный параграф, быстренько нарезаю их отточенными стремительными движениями. Я рисуюсь. И, кажется, все не зря. Кит следит за моими действиями с выражением неприкрытого удивления на лице. Выкладываю на сковороду бекон, жду, пока тот подрумянится, и добавляю овощи. Кит возвращается к конспекту по социологии, а я ставлю на плиту кастрюлю с водой, в которой планирую отварить найденные в буфете макароны. Мне удивительно… нереально хорошо.

— Итак, госпожа Гонсалес, — куражится Кит, поправляя несуществующие очки на носу, — какая же центральная социологическая идея проходит через все творчество Дюркгейма?

— Очевидно, это идея социальной солидарности. Ее решение связано с ответом на вопрос «Каковы те связи, которые объединяют людей друг с другом?». Очень важный вопрос, как мне кажется, — отвечаю я, поворачиваюсь, чтобы взять дуршлаг, и во второй раз в своей жизни наталкиваюсь взглядом на взгляд генерала Кошелева.

Глава 16

Кит. Настоящее.

— Да. Сто двадцать тысяч триста сорок два евро…

Ее слова гремят у меня в ушах. Пульсируют в венах. А ведь я уже почти отказался от мысли ее купить, наивно поверив в то, что это невозможно. Какой я все же дурак!

Сто двадцать гребанных тысяч триста сорок два евро…

Мне хочется снять их со счета и затолкать ей в глотку. Все. До последней бумажки. Но еще больше я хочу ее, наконец, получить. Даже ценой ста двадцати тысяч трехсот сорока двух евро. Особенно этой ценой, да. Ценой, которая так, мать его, четко очертит границы происходящего между нами.

Просто тридцать сребреников каких-то.

Моя плата за предательство. Ею… моего отца.

Черт. В какой момент мы с ним поменялись ролями? Разве это не он меня предал, господи? Разве не она предала…

Молчание затягивается. Нас окутывает душная липкая пауза.

— Когда?

Собственный голос звучит глухо и сипло. Будто кто-то накинул удавку на мое горло. И душит… Душит! Затягивает сильней. Кажется, если не выйду на воздух прямо сейчас — задохнусь, к чертям собачьим. Но разве я могу уйти посреди самых важных в моей жизни переговоров? Трясу головой и, не моргая, смотрю, как Ева что-то быстро строчит в своем телефоне. И больше всего мне сейчас хочется выхватить его из ее рук и со всей силы ударить о стену.