Он не вышел победителем из той драки, но все же не дал себя в обиду, отделавшись лишь рассеченной бровью и залитой кровью рубашкой. Тогда он и заработал этот шрам, который на всю жизнь стал для него символом уверенности в собственных силах.

Они с матерью никогда не оставались подолгу на одном и том же месте, постоянно переезжая из города в город, поэтому Броуди приходилось отстаивать свою честь снова и снова, но теперь это было проще. Шрам, полученный в той, самой первой, драке придавал ему мужества, поэтому с течением времени он все чаще выходил из этих сражений победителем.

Однако сам Броуди не сделался хулиганом и громилой, даже когда стал выше и гораздо сильнее большинства своих сверстников. Скорее наоборот: печальный опыт детства заставлял его вступать в схватку с хулиганьем, защищая слабых, даже в тех случаях, когда ему самому ничто не угрожало.

Сейчас шрам был бы незаметен, если бы тогда мать отвела его к доктору, чтобы наложить швы. Но в то время они жили так бедно, что денег зачастую не хватало даже на еду, а уж про походы к врачам речи и вовсе быть не могло. «Держись, мальчик, – говорила ему в таких случаях мама. – Ты – моя единственная опора!»

Этот шрам, рассекший его бровь на две части, отчего одна из них была чуть выше другой, Броуди не променял бы ни на что. Да и ради чего? Чтобы выглядеть таким же лощеным и безупречным, как этот тип на фотоснимке? К черту! Броуди нравилось, что шрам придает его лицу чуть угрожающее выражение. Женщины шутили, что из-за шрама он выглядит опасным, и, учитывая род его занятий, были гораздо ближе к истине, нежели сами подозревали.

– Так что это за парень на фотографии? – поинтересовался Джейк. – Он просто вылитый ты. Черные волосы, голубые глаза, даже ямочка на подбородке – и то твоя!

– Черт бы меня подрал, если я знаю.

Джейк отошел в другой конец хижины и вынул из жестяного ящика банку теплой кока-колы, а Броуди тем временем перевернул фотографию. На обороте была одна-единственная фраза: «Это твой брат-близнец».

– Брат-близнец… – ошеломленно прошептал Броуди.

Он снова посмотрел на снимок, и в его сознании возник образ матери. Неужели у нее, единственного человека, которого он боготворил на протяжении всей своей жизни, были от него какие-то секреты?

Броуди бесчисленное число раз задавал Матери вопросы о своем отце, но Линда Хоук неизменно отделывалась одними и теми же туманными объяснениями, которые больше походили на отговорки. Броуди хотелось знать об отце еще что-то, кроме того, что он погиб в автомобильной катастрофе. Но когда мальчик просил рассказать подробнее, обычным ответом было: «Я не могу об этом говорить. Мне слишком тяжело».

Медленно, вникая в каждое слово, он еще раз перечитал письмо. Внизу стояла напечатанная также йа компьютере подпись: Джанкарло Хоук. А еще ниже – строчка, написанная от руки. Скорее даже не написанная, а нацарапанная, словно куриной лапой. Броуди с большим трудом удалось разобрать эти каракули: «Сынок, приезжай поскорее. Мне нужна твоя помощь. Мои враги все ближе. И никому не верь».


Виктория Андерсон медленно покачивалась в кресле-качалке на лужайке перед домом и смотрела в освещенное луной небо над Напа-Вэлли. Было уже почти три часа ночи. Со стороны ближайших виноградников, а также гостиницы «Серебряная луна» не доносилось ни звука. Даже сверчки угомонились на ночь.

Еще несколько часов назад легкий ветер приносил сладкий запах спелого винограда и голоса людей, месивших виноград босыми ногами в больших деревянных чанах. Ягоды издавна давили именно таким образом, и некоторые мелкие винодельческие фирмы применяли этот дедовский способ до сих пор. Однако теперь большинство виноделов перешли, конечно, к современным технологиям и использовали для этих целей машины.

– Почему тебе не спится, Тори? – спросила она саму себя. – В чем дело?

В который раз просыпалась она в неурочный ночной час, испытывая щемящее чувство одиночества и ненужности! Когда она наконец сумеет отделаться от навязчивого прошлого и жить сегодняшним днем?

Виктория подняла глаза к звездам, что подмигивали ей с черного бархата неба, но они, как обычно, не дали ответа на мучивший ее вопрос. Лежавший у ее ног лабрадор-ретривер по кличке Пини то ли всхрапнул, то ли издал тяжелый вздох. Тори опустила руку и успокаивающе потрепала пса по загривку. Сколько долгих ночей преданный Пини провел вот так, у ее ног, не желая оставлять хозяйку одну во время ее долгих бессонных бдений! Не сосчитать.

В лунном свете на ее безымянном пальце блеснуло изумительное кольцо с большим бриллиантом, ограненным в форме груши. При виде этого кольца никто не мог удержаться от восхищенного восклицания, отчего Виктория неизменно испытывала неловкость. Это кольцо подарил ей Эллиот в день их помолвки.

– Ах, Пини, я должна вернуть это кольцо! – проговорила она вслух. – Я не могу выйти замуж за Эллиота.

А с какой стати ей вообще в свое время взбрело в голову, что она сумеет решиться на этот шаг?! Даже несмотря на то, что со дня смерти Коннора минуло уже пять лет, Тори не представляла себе, что кто-то сможет занять его место. Эллиот нравился ей: импонировало его упорство, великолепное чувство юмора и преданность семье. Он олицетворял все, что ей хотелось бы видеть в мужчине, и все же… чего-то не хватало. И было бы нечестно притворяться, что это ее состояние является временным – даже такой мужчина, как Эллиот, был не способен залечить ее душевные раны.

– Может, я не могу спать из-за того, что чувствую себя виноватой перед ним? – пробормотала Тори, пропуская мягкую шерсть собаки между пальцев. – Нет, не стоило мне принимать от него это кольцо!

Внезапно в ее коттедже зазвонил телефон, и Тори мгновенно напряглась от недоброго предчувствия. Телефонные звонки, раздающиеся посреди ночи, обычно не предвещают ничего хорошего. «Однако бывают же и исключения!» – попыталась она успокоить саму себя, невольно вспоминая другой такой вот ночной звонок, затем вскочила с кресла-качалки и побежала по траве к раздвижным дверям.

Телефон успел прозвонить пять раз, прежде чем Виктория, обуреваемая тревогой, схватила трубку.

– Да! – выдохнула она.

– Тори? Я тебя разбудил? – Голос Эллиота Хоука звучал хрипловато и казался более низким, чем обычно.

– Я не спала.

– Да, ты говорила, что временами не можешь спать…

Тори почудился в его словах замаскированный упрек в том, что она до сих пор так и не согласилась переспать с ним. Несмотря на их помолвку, они еще ни разу не были близки, и Эллиот часто давал ей понять, что разочарован. Виктория пока не была к этому готова – ни эмоционально, ни физически.

– Я сидела на улице. С Пини.

– Я так и подумал, что ты не спишь.

Виктория не виделась с Эллиотом уже два дня: он разозлился на нее за то, что она опять – в который раз – отложила день их свадьбы. Однако если он дуется на нее до сих пор, то по его голосу этого не скажешь. Скорее в нем слышится какая-то очень глубокая озабоченность. Впрочем, наверное, так и должно быть: ведь в три часа ночи без веской причины по телефону не звонят.

– Что-нибудь случилось? – осторожно спросила Тори.

– Да. Мой отец… – Сейчас голос Эллиота звучал уже совсем еле слышно. – Он умер.

– О, нет! – вскрикнула она, ощутив внезапно острый приступ вины. Какая же она эгоистка, что думает только о себе! Чуть больше года назад отец Эллиота пережил сильнейший инсульт. С тех пор он был прикован к инвалидному креслу и превратился в тень того человека, каким был раньше. – Каким образом? Как это случилось?

Некоторое время в трубке царила тишина, затем Эллиот ответил:

– Он упал в плавательный бассейн.

– В своем кресле-каталке?

– Да. Было темно. Он, наверное, не рассчитал расстояние.

– О, боже, какой ужас!

Виктория слушала, испытывая невыразимую жалость к Эллиоту. Хотя отношения между отцом и сыном не всегда бывали гладкими, Эллиот буквально боготворил Джанкарло Хоука, и Тори это порой удивляло. Джанкарло – один из самых известных в этих краях виноградарей – отличался властным, неуживчивым характером и поэтому нажил себе немало врагов. Но, в конце концов, он был отцом Эллиота.


Она часто размышляла над тем, что объединяет ее с женихом. Их матери умерли, когда и Тори, и Эллиот были еще детьми, и обоих вырастили отцы. Но на этом сходство заканчивалось. Отец Тори был теплым, любящим человеком. Он сделал все, чтобы заменить дочери мать. Что же касается Джанкарло Хоука, то он скинул все заботы по воспитанию сына на домоправительницу, уделяя Эллиоту минимум времени – и еще меньше любви. Теперь Эллиот встанет во главе процветающего и престижного предприятия «Виноградники Хоукс лэндинг». Ему придется надеть мантию лидера, которая, пожалуй, оказалась бы тяжела даже для человека вдвое старше. И то, как глухо звучал голос Эллиота, подсказало Тори: он понимает, что ждет его впереди и какую непосильную ношу ему придется тащить на своих плечах.

– Без него мне будет трудно, – проговорил Эллиот, словно прочитав ее мысли.

– Я уверена, ты справишься, дорогой, – попыталась утешить его Тори. – Ведь с тех пор, как с Джаном случился инсульт, ты и так вел все дела практически в одиночку.

– Да, это верно, – согласился он, но голос его звучал устало, и в нем не слышалась обычная для Эллиота уверенность в себе.

– Хочешь, я приеду?

– Нет, – ответил он без колебаний. – Со мной все в порядке.

Виктория пожелала жениху спокойной ночи и пообещала приехать с утра – помочь с похоронами, а также с ордой друзей и родственников, которые тут же нагрянут, чтобы отдать покойному последние почести. Подойдя к открытому окну, она увидела, что на втором этаже «Серебряной луны» горит свет, и удивилась. Это были окна ее отца. Что заставило его подняться в такую рань?..

Тори вышла из дома и торопливо зашагала по тропе по направлению к гостинице. Подойдя к деревянной лестнице, которая вела к отцовским апартаментам, она сняла туфли, не желая будить других жильцов, и взбежала на второй этаж бесшумно, на цыпочках. Но не успела она постучать, как дверь распахнулась и отец предстал на пороге.