В-четвертых, были съедены все мои запасы на следующую неделю, потому что колбасы оказалось слишком мало, а под утро всем захотелось чего-нибудь перекусить. В первую очередь смели куриные грудки с ананасом, потом тво-рожки к завтраку, потом сыр, консервированный перец, зеленый горошек в банке… Почему люди так много едят? В-пятых, у меня возникли серьезные проблемы с Язвой, которая тоже приехала. Ее никто не любит, главным образом потому, что и она ни к кому не питает симпатии. Притащилась она с кавалером, совершенно новым. С курорта, где отдыхала два года назад, она привезла это чудо. У дружка была жена, которая его не понимала, в отличие от Язвы. Жизненные принципы Язвы (замужней дамы, кстати) были мало оригинальны: надо брать что дают, пользоваться случаем, дураков не сеют – сами родятся, каждый получает то, чего заслуживает. Все так…

Она брала от жизни все, что могла. Муж зарабатывал – Язва тратила. Дружок преуспевал – Язва хвасталась новыми духами. У Язвы не было друзей, зато масса знакомых.

Я не ханжа, но знакома с ее мужем, поэтому для меня полной неожиданностью было то, что она все-таки решилась приехать с приятелем. От костра меня отвлек телефонный звонок – звонил ее муж. Я стояла с Язвой в комнате, остальные сидели вдалеке у огня, а она щебетала в трубку, что находится у меня и, возможно, останется на ночь.

– Что я слышу? – удивилась я. А Язва прошипела:

– Думаешь, я каждому доверяю, как тебе? Вот не думала, что ты такая свинья.

По правде говоря, я и сама так не думала. Язва стояла на кухне, в саду коллеги поднимали тост за мое здоровье, Кшись играл Summertime, гитара рыдала, а я, несмотря на свой смелый поступок, ощущала себя свиньей. Язва сообщила:

– Я считала тебя своей подругой.

Это меня поразило, потому что Язву я видела всего несколько раз в жизни, а до дружбы путь не близок.

– А сама все твердишь, что нужно радоваться каждому мгновению, что жизнь коротка, теперь ты показала свои коготки – да, шила в мешке не утаишь!

Да, конечно, я все это говорила, но мои слова в устах Язвы звучали совершенно иначе.

– Друзьям надо помогать, – продолжала она, – или, может, ты просто пошутила?

Чувствуя за собой вину, я собиралась сию же минуту превратить все в шутку, но в это время в кухне появился ее ухажер вместе с Адамом, социологом. Они пришли за оставшимся вином.

Приятель Язвы похлопал меня по плечу.

– Ну что, договорились, а? Хорошо у тебя здесь, в этой дыре.

К счастью, я вдруг очнулась, словно кто-то вылил мне на голову ушат ледяной воды. Дыра? Адам взглянул на меня из-за дверцы холодильника. Не могу ручаться на все сто, но мне показалось, что на его лице мелькнула тень осуждения в адрес дружка Язвы, а потому я ответила:

– Ну что ж, не смею задерживать вас в этой дыре.

– А знаешь, – отозвалась Язва с нервным смешком, – ворота ведь заперты.

Тут Адам – в общем-то абсолютно малознакомый мужчина – подмигнул мне и галантно сказал:

– Я открою.

Затем закрыл холодильник и отпер ворота.

– И не вздумай теперь обращаться ко мне с чем-нибудь! – крикнула на прощание Язва, и парочка умчалась в теплую ночь.

Я, оторопев, стояла в кухне. Почему ко мне в гости приходят такие отвратительные люди? Почему кто-то осмеливается так оскорбительно отзываться о моем чудном уголке на земле? Почему я не умею вовремя среагировать? Почему соображаю так медленно и задним числом? Через два дня придумаю, что можно было бы ответить на эту «дыру», а сейчас в голове была пустота. Я слышала, как щелкнул замок на калитке. И чуть было не разревелась. Адам вошел в кухню, достал из холодильника вино, взглянул на меня.

– Идем, – сказал мне. – Эти люди недостойны этого места.

Интересный мужчина.

В два часа ночи, когда в кухне не осталось ничего съестного, что не являлось бы сухим кошачьим кормом, я наконец-то с облегчением вздохнула. Вынесла к костру последнюю бутылку вина – к счастью, никто не захотел ни чаю, ни кофе – и только тогда смогла спокойно рассмотреть Адама. Разве не странно, что, работая в одной редакции, мы не встречались с ним раньше?

Оказывается, он временно вел рубрику «Советы психолога».

* * *

Адам позвонил мне в десять, чтобы поблагодарить за приятно проведенный вечер. Вечер! Он уехал, когда начало светать. И спросил, не пообедаю ли я с ним, поскольку в моем холодильнике осталась только банка из-под консервированного перца, горчица и пара засохших морковок.

Какое счастье, что мама и папа отложили свой приезд!

Тося была у отца, Йоли и их новорожденного. Конечно, я могла принять приглашение, тем более что оно ни к чему меня не обязывало. Адам рассмеялся в трубку и сказал, что приедет в четыре.

В двенадцать я пошла к Уле. Мы просидели с ней под крушиной до половины третьего. В три я отправилась в ванную, чтобы привести себя в порядок: помыть голову и переодеться во что-нибудь непохожее на свитер и джинсы. Мне хотелось выглядеть свежей и нарядной, вопреки лишнему весу, токсикогенным родителям, бытовым проблемам, преимущественно финансовым, озлобленным приятелям и т. п.

Где-то без четверти четыре мне удалось засунуть голову под струю воды, нанести на волосы бальзам, замотать их полотенцем и даже самодовольно подумать, как у меня все складно выходит. Добраться ко мне нелегко, поэтому мужчина, с которым у меня назначена встреча, наверняка не приедет вовремя. Когда я массирующими движениями наносила крем на лицо, раздался звонок. Я бросилась сначала к двери, потом в ванную, потом снова к двери, затем сорвала с головы полотенце, открутила кран, опять к двери – вода хлестала, – затем приоткрыла окно и увидела, что это Адам. Он стоял у калитки и ждал.

Вода била фонтаном. Я была в панике. Как же это так – договориться на четыре часа дня и явиться минута в минуту? Если мужчина сказал, что будет в четыре, – это так, для разговора. По своему опыту я знала, что он появится в четыре утра – потому что машина, потому что пробки, несчастный случай, кто-то просил подвезти автостопом, потому что развезло дорогу и рытвины и только под утро немного подсохло и можно было ехать. Нет, уму непостижимо, чтобы договориться на определенное время и именно в это время прийти. Я давно приучила себя ни в коем случае не надеяться на такие сюрпризы! Между тем у моих ворот стоял мужчина, с которым я условилась встретиться в четыре. Из окна ванной я крикнула:

– Подожди!

Засунула голову под кран, заливая водой фен, кота и собственную юбку. Начала искать полотенце, которое куда-то швырнула, но без большого успеха – я уже не видела ничего, потому что вода с волос стекала в глаза. Рассеивая повсюду брызги, я бросилась к шкафу в прихожей и скинула на голову себе все простыни, потому что перепутала полки в шкафу. Затолкав белье обратно, я вытащила полотенце и блузку, которую искала всю осень. При этом не испытала ни малейшей радости. Глаза щипало, плечи намокли. Борис сидел под книжной полкой и укоризненно смотрел на меня. Если бы так посмотрел мужчина, с которым у меня было свидание, то я бы предпочла никогда больше в жизни не мыть голову.

Я приоткрыла окно в кухне и крикнула:

– Иду-иду!

И тогда упал горшок с цветком, который я поставила там на зиму.

Он упал прямо в мойку на мой последний, любимый, тонкий чайный стакан.

Когда я извлекала осколки стекла из мойки, полотенце, которым была замотана голова, сползло на глаза, и я порезала руку. Я сдвинула полотенце с глаз, чтобы хоть что-нибудь видеть, и измазала его кровью.

Я предвидела дальнейший ход событий. Он войдет и разозлится, что я до сих пор не готова. Все они одинаковы. Сколько можно стоять там у калитки и ждать? Он непременно будет взбешен. Увидит, в каком я состоянии, и поймет, что имеет дело с кретинкой. Увидит опрокинутый горшок и поймет, что имеет дело с женщиной, которая опрокидывает комнатные цветы в мойку. А поскольку в фен попала вода, она не скоро соберется на этот обед. Возможно, и совсем откажется ехать. В кухню я его впустить не смогу. Насчет фена лучше вообще промолчать.

Перешагнув через гору полотенец и простыней в прихожей, я засунула порезанный палец в рот и нажала домофон. Остановилась, ожидая, в дверях. Адам смотрел на меня не так, как Борис из-под книжной полки. У меня на лице лоснился еще не впитавшийся крем, глаза покраснели от бальзама, желтое полотенце, сползшее на лоб, было испятнано кровью.

– Ты поранилась? – мягко сказал Адам, а я онемела. Он вошел в кухню и спросил, есть ли у меня пластырь.

Я кивнула в сторону тумбочки возле мойки. Он достал пластырь, вынул из мойки цветок, затем велел показать ему руку. Потом прилепил пластырь. После чего раскрутил фен, высушил его над газом. И наконец, сказал:

– Не беда, кафе открыты до позднего вечера.

Я была в шоке. Вела себя так, словно это была не я.

Молчала.

Затолкала в шкаф простыни, полотенца и блузку. Пошла в ванную, стерла крем, высушила волосы, натянула индийскую юбку и черную блузку. Я была полностью скомпрометирована. Минутку подумала, красить ли глаза, и отказалась от этой затеи, вспомнив, как мы разводились с Эксиком и у меня все размазалось.

Хотя такой обед ни к чему не обязывал и Адам был всего лишь – если так можно выразиться – коллегой по работе, да и в редакции мы виделись, кажется, пару раз, сердце все же было готово выскочить у меня из груди от стыда, но я решила взять себя в руки. Как хорошо, что нас ничто не связывало, потому что иначе в такой ситуации я бы непременно что-нибудь разбила!

* * *

Обед был классный.

Адам звонил каждый день. Я не воспринимала его как мужчину. Может быть, мы сумеем стать друзьями.

Уля сообщила, что подозреваемый Иероним был задержан и выпущен за неимением доказательств. Она прочитала об этом в газете. Я не читаю таких статей – мне это только действует на нервы. Сегодня одно, завтра другое. Не успеваешь следить. Уля вообще не понимает меня: да, я могу простить этому типу то, что он бандит, но как можно простить обман? Жену? О, только не это!