— Мы все еще не уладили то, что было в пятницу вечером, — говорит мне парень. — Ты здесь сейчас поэтому?

Когда он говорит, его ноздри раздуваются, руки опущены по бокам, кулаки сжимаются и разжимаются дважды.

Я раздумываю пару секунд, осознавая, что если сейчас отойду от него, то буду выглядеть трусливым. Я также осознаю, что если подойду, то брошу ему вызов на что-то, с чем прямо сейчас не хочу иметь дел.

У него определенно есть проблемы со мной и что бы я ни сделал в пятницу вечером, это разозлило его.

Я прихожу к компромиссу — не показывать никакой реакции. Выглядеть непринужденно.

Я лениво перевожу свое внимание на раковину и поворачиваю вентиль, пока из-под крана не начинает течь вода.

— Оставь это для поля, — говорю я.

Мне сразу хочется забрать эти слова. Я даже не допускал, что он может не играть в футбол. Я предположил по его размерам, что играет, но если это не так, у моего комментария не будет никакого смысла.

Я задерживаю дыхание и жду, что он меня исправит или вызовет на дуэль.

Ничего не происходит.

Он смотрит на меня несколько секунд, а затем проходит мимо, целенаправленно толкая меня по пути к выходу.

Я подставляю руки под струю воду и делаю глоток. Я вытираю рот тыльной стороной руки и смотрю вверх. На себя.

На Сайласа Нэша.

Что это, черт побери, за имя?

Я равнодушно смотрю на пару незнакомых, темных глаз. Мне кажется, что я смотрю на пару глаз, которые никогда не видел прежде, несмотря на тот факт, что я, более чем вероятно, ежедневно смотрел на эти глаза с тех пор, как стал достаточно большим, чтобы дотянуться до зеркала.

Я настолько же знаком с этим человеком в отражении, насколько с девушкой, с которой, по словам парня по имени Эндрю, я «трахался» на протяжении двух лет.

Я настолько же знаком с этим человеком в отражении, насколько с каждым аспектом своей жизни прямо сейчас.

То есть совсем мне не знаком.

— Кто ты? — шепчу я ему.

Начинает медленно открываться дверь в туалет и мои глаза переходят от моего отражения на отражение двери. Появляется рука, сжимающая дверь. Я узнаю глянцевый красный лак на кончиках ногтей.

Девушка, с которой я «трахался» больше двух лет.

— Сайлас?

Я выпрямляюсь и поворачиваюсь, чтобы видеть дверь целиком, из-за которой она выглядывает. Пару секунд мы смотрим друг на друга. Она отводит взгляд, осматривая оставшуюся часть туалета.

— Здесь только я, — успокаиваю я ее.

Она кивает и проходит в дверь, хоть и сильно сомневается. Мне хотелось бы знать, как уверить ее, что все в порядке, чтобы она не была такой подозрительной. Мне, также, хотелось бы вспомнить ее или хоть что-то о наших отношениях, потому что хочу рассказать ей. Мне нужно рассказать ей. Мне нужен кто-то, кто знал бы, чтобы я мог задавать вопросы.

Но как парень должен сказать своей подруге, что понятия не имеет, кто она такая? И кто он такой?

Он не расскажет ей. Он притворится, как притворялся со всеми остальными.

В ее глазах сотня безмолвных вопросов и мне сразу же хочется уклониться от них.

— Я в порядке, Чарли, — я улыбаюсь ей, потому что кажется, что именно так должен поступить. — Просто не очень хорошо себя чувствую. Возвращайся в класс.

Она не двигается.

Она не улыбается.

Она стоит на месте, не поддаваясь моей инструкции. Она напоминает мне одного из тех животных на рессорах на детских площадках. Таких, которых толкаешь, а они резко возвращаются в исходное положение. Мне кажется, что если кто-то толкнет ее в плечи, то она отклонится, оставаясь ногами на месте, а затем резко вернется в исходное положение.

Я не помню, как они называются, но мысленно делаю заметку как-нибудь вспомнить. За последние три часа я сделал много мысленных заметок.

Я выпускник.

Меня зовут Сайлас.

Нэш, возможно, моя фамилия.

Мою девушку зовут Чарли.

Я играю в футбол.

Я знаю, как выглядит медуза.

Чарли склоняет голову и уголок ее рта слегка изгибается. Ее губы разъединяются и, на мгновение, я слышу только нервное дыхание. Когда она наконец находит слова, мне хочется спрятаться от них. Мне хочется сказать ей, чтобы она закрыла глаза и досчитала до двадцати, пока я не окажусь достаточно далеко от ее вопроса.

— Какая у меня фамилия, Сайлас?

Ее голос как дым. Слабый и легкий, а потом рассеивается.

Я не могу сказать, руководствуется ли она интуицией или я настолько ужасно скрываю тот факт, что ничего не знаю. На мгновение я веду сам с собой борьбу, должен ли я сказать ей или нет. Если я скажу ей и она поверит, она сможет ответить на множество моих вопросов. Но если я скажу ей, а она мне не поверит…

— Детка, — говорю я, снисходительно посмеиваясь.

Я называю ее деткой?

— Что за вопрос?

Она поднимает ногу, которая по моим предположениям застряла в полу, и делает шаг. Затем еще один. Она продолжает подходить ко мне, пока не останавливается в футе, достаточно близко, чтобы я мог почувствовать ее запах.

Лилии.

От нее пахнет лилиями и я не знаю, как я могу помнить о том, как пахнут лилии, но каким-то образом не помню человека, который стоит напротив меня и пахнет ими.

Она ни на мгновение не отводит от меня взгляд.

— Сайлас, — повторяет она. — Какая у меня фамилия?

Я двигаю челюстью вперед и назад, а затем снова поворачиваюсь лицом к раковине. Наклоняюсь и крепко хватаюсь за нее руками. Медленно поднимаю глаза, пока не встречаюсь с ее глазами в отражении.

— Твоя фамилия?

Мой рот снова сухой, а слова выходят с трудом.

Она ждет.

Я отвожу от нее взгляд и снова смотрю на парня в отражении.

— Я… Я не могу вспомнить.

Она исчезает из зеркала и следует внезапный громкий грохот. Он напоминает мне о звуке, которые издает рыбы в Pikes Place Market, когда их подбрасывают и ловят на вощеную бумагу.

Бах!

Я поворачиваюсь и она лежит на плиточном полу, ее глаза закрыты, а руки раскинуты. Я сразу же присаживаюсь на колени и приподнимаю ее голову, но как только она оказывается на несколько дюймов от пола, ее веки начинают трепетать и открываться.

— Чарли?

Она втягивает воздух и садится. Она выворачивается из моих рук и отталкивает меня, будто боится. Я держу свои руки рядом с ней, на случай, если она попытается встать, но она не встает. Она остается сидеть на полу, прижимая ладони к плитке.

— Ты потеряла сознание, — сообщаю я ей.

Она смотрит на меня и хмурится.

— Я знаю.

Я не говорю. Я возможно должен знать, что означает выражение ее лица, но я не знаю. Я не знаю, напугана ли она или злится, или…

— Я сбита с толку, — говорит она, покачивая головой. — Я… ты можешь…

Она делает паузу, а затем пытается встать. Я встаю вместе с ней, но могу сказать, что ей это не нравится по тому, как она смотрит на мои руки, которые слегка приподняты и ждут, чтобы поймать ее, если она снова начнет падать.

Она отходит от меня на два шага и перекрещивает руку на груди. Вторую руку она поднимает и снова начинает жевать подушечку большого пальца. Она мгновение, молча, изучает меня, а затем достает палец изо рта и сжимает в кулак.

— Ты не знал, что у нас после ланча совместный урок, — она произносит слова с неким обвинением. — Ты не знаешь мою фамилию.

Я качаю головой, подтверждая оба предположения, которые не могу отрицать.

— Что ты помнишь? — спрашивает она.

Она напугана. Нервничает. Подозревает. Наши эмоции отражаются друг в друге, и тут до меня доходит.

Она не может казаться знакомой. Я не могу казаться знакомым. Но наши действия, наше поведение, совпадают.

— Что я помню? — повторяю я ее вопрос, пытаясь предоставить себе несколько секунд, чтобы все мои подозрения укрепились.

Она ждет моего ответа.

— История, — говорю я, пытаясь вспомнить все, что могу. — Книги. Я увидел, как девочка уронила книги.

Я снова хватаю себя за шею и сжимаю ее.

— О, Господи, — она быстро подходит ко мне. — Это… это первое, что я помню.

Мое сердце подпрыгивает до горла.

Она начинает качать головой.

— Мне это не нравится. В этом нет смысла.

Она кажется спокойной — спокойнее меня. Ее голос равномерен. Единственный, заметный для меня, страх — в вытянутых белках ее глаз.

Я, не раздумывая, прижимаю ее к себе, но думаю, что это больше для моего облегчения, чем чтобы успокоить ее. Она не отталкивается и на секунду мне становится интересно, нормально ли это для нас. Мне интересно, влюблены ли мы.

Я усиливаю хватку, пока не чувствую, что она напрягается.

— Нам нужно это выяснить, — заявляет она, отрываясь от меня.

Мой первый инстинкт — сказать ей, что все будет в порядке, что я все выясню. Меня заполняет огромная нужда защищать ее, только я понятия не имею, как это сделать, когда мы оба сталкиваемся с одной и той же реальностью.

Звенит звонок, оповещая о конце урока по испанскому. Через несколько секунд дверь в туалет, возможно, откроется. Начнут стучать шкафчики. Мы должны выяснить, на каких занятиях мы должны находиться.

Я беру ее за руку и тяну за собой, открывая дверь в туалет.

— Куда мы идем? — спрашивает она.

Я смотрю на нее через плечо и пожимаю им.

— Понятия не имею. Просто я знаю, что хочу уйти.

Глава 3

Чарли

Этот чувак, этот парень, Сайлас, он хватает меня за руку так, будто знает меня, и тащит за собой так, будто я маленький ребенок. И именно так я себя и чувствую — маленьким ребенком в большом, большом мире.

Я ничего не понимаю и конечно ничего не узнаю. Все, о чем я могу думать, пока он тащит меня по сдержанным коридорам какой-то безымянной старшей школы, так это что я потеряла сознание, рухнула от горя, как какая-то девица. На пол мужского туалета.