– Он здесь. Хочешь войти одна?

– Если ты не против.

Она в ответ мягко улыбнулась. Пусть моя сестра и была очень юной, в ней жила старая душа. Она легко умела считывать чувства людей – таков был ее природный дар. Дар, которым я уж точно не обладала. Может, будь во мне побольше от ее характера и этих нежных глаз, я сумела бы держаться подальше от мужчин, причинивших мне столько боли. И, вероятно, поэтому Мэдди все еще оставалась девственницей. Она за пару километров чуяла негодяя.

– Пойдем, Джин, навестим кафетерий и посмотрим, испекла ли миссис Хэтауэй свои знаменитые печеньки.

Глаза Джинель загорелись так, словно ей предложили бриллиант чистейшей воды.

– Мы пошли.

Она взяла Мэдди под локоть, и обе устремились прочь в поисках вкусняшек.

Я глубоко вздохнула и сжала дрожащие руки в кулаки.

Я могу это сделать. Там отец. Мой папаня.

Осторожными шагами я вошла в комнату, обошла задернутую занавеску, охранявшую покой пациентов, и увидела своего папу. Он выглядел так, словно спал, хоть я и знала настоящее положение дел. В глазах помутнело от слез. Я подошла ближе и уселась на стул рядом с кроватью.

Он лежал, вытянув руку вдоль тела. Я взяла его ладонь в свои руки, нагнулась и поцеловала тыльную часть кисти.

– Папа… – сказала я, едва слыша собственный голос.

Прочистив горло, я попробовала еще раз, шепотом.

– Папа, это я, Миа. Я здесь.

Прижав его руку к груди, я наклонилась как можно ближе к нему. Отец выглядел в миллион раз лучше по сравнению с тем, что я увидела два месяца назад, когда нашла папу после того, как над ним поработал Блейн и его свора. Синяки сошли с лица. Щеку и висок пересекало несколько розовых, тонких, как карандашные линии, шрамов. Может, они останутся навсегда, а может, сойдут. Время покажет.

Все остальное выглядело неплохо, но он сильно исхудал. Настолько, что почти утратил сходство с моим большим милым папаней – передо мной была лишь безжизненная оболочка, некогда вмещавшая в себя замечательного мужчину. По крайней мере до тех пор, как ушла мать. Я подавила всхлип, но слезы все равно катились по щекам.

– Зачем ты так спутался с Блейном? Зачем?

Я потерлась подбородком об его руку, а затем прижалась лицом к его груди и выплеснула из себя все. Мой гнев на него за то, что он позволил так сильно избить себя, за то, что влез в такие большие долги, за то, что был игроком и пьяницей, за то, что мне пришлось все за ним подтирать. Опять. Как всегда.

– Папа, на этот раз ты действительно облажался. То, что мне приходится ради тебя делать…

Я замолчала, не желая признаваться в том, что я работаю в сопровождении. Независимо от того, спала я или нет со своими клиентами, это все равно плохо пахло. У слова «сопровождение» в любом случае был сильный негативный оттенок.

– Я делаю все, что могу. Оберегаю Мэдди. Стараюсь, чтобы она осталась в колледже. Она очень хорошо учится. Даже повстречала парня… может, тебе придется очнуться, чтобы хорошенько его отпинать.

Я неотрывно глядела в его лицо, надеясь, молясь о том, чтобы он пришел в себя. Ничего не произошло.

Взяв бумажную салфетку с тумбочки рядом с его кроватью, я высморкалась.

– За последние месяцы я познакомилась с несколькими замечательными людьми. Поначалу я думала, что работа на тетушку Милли будет кошмарной, но, знаешь, пока что все довольно здорово. Моим первым клиентом был Уэстон Ченнинг Третий. Да, третий. Из-за этого я все время прикалывалась над ним.

Улыбнувшись, я вспомнила Уэса и нашу с ним встречу. Вспомнила, как с первой же секунды, когда увидела его поднимающимся по лестнице на пляже, поняла, что буду околдована его обаянием.

– Уэс научил меня серфингу. А еще тому, что не все мужчины одинаковы.

Хмыкнув, я откинулась на спинку стула, положила ноги на край папиной кровати и рассказала ему о двух моих любимых парнях. О том, что Уэс пишет сценарии и происходит из прекрасной семьи. Обещала папе, что, если он очнется, я отведу его на один из фильмов Уэса и куплю ему большущее ведро попкорна.

– А потом у меня был Алек. Он француз, папа. Самый настоящий, натуральный француз. Он называл меня «ma jolie». По-французски это означает «моя прелесть». Должна признать, мне это нравилось.

Я смахнула с лица прядь волос и откинула голову, глядя в потолок. На плитке над папиной головой были отпечатаны пляжные сцены. Мне это пришлось по душе. От мысли, что, придя в себя, папа в первую очередь увидит пляж, а не голый белый потолок, становилось чуть легче.

– И вот, Алек нарисовал меня, папа. Некоторые из этих картин тебе бы не особо понравились, потому что на мне не было одежды, но он этим не воспользовался. Ну то есть не совсем. Мы с ним развлекались, и он любил меня. Только это отличалось от той любви, которую я испытывала раньше, и от тех глубоких и сильных чувств, что я до сих пор испытываю к Уэсу. Я бы сравнила это со своей любовью к Джинель, только это была мальчиковая версия и содержала чуть большую дозу физического контакта.

Гораздо большей, если говорить откровенно. Я ухмыльнулась и бросила взгляд на папу. Нет, его глаза по-прежнему были закрыты.

– Алек научил меня тому, что нормально любить других людей, не только тебя, Мэдс и Джин. Что можно привязаться к человеку, даже полюбить его, не оставаясь с ним навсегда. Это было так мило. Время, проведенное с Алеком, позволил мне открыть кое-что в себе. Жаль, что я больше их не увижу. Хотя, может, Уэса это и не касается. Я все еще не разобралась с моими чувствами к нему, папа.

Я поглядела на его лицо, такое мирное и спокойное, и поняла, что наконец-то мне выпал случай признаться в том, что беспокоило меня целый месяц. Облечь в слова те мысли, что толпились у меня в подсознании.

Покосившись на дверь, я никого не увидела. Убедившись, что берег чист и никто не подслушивает, я выложила все как на духу.

– Папа…

Тут мой голос дрогнул. Я облизнула губы и вздохнула.

– Я могла бы влюбиться в Уэса, папа. По-настоящему влюбиться. И знаешь что? – спросила я, хотя понимала, что ответить мне он не может. – Это пугает меня до чертиков. Мой послужной список – полное дерьмо. Просто куча навоза. Сердцем я хочу с головой окунуться в любовь, а разум напоминает обо всех предыдущих уродах, что мне попадались. И, кроме того, мне еще надо отработать десять месяцев, чтобы выплатить долг Блейну…

Тут я сердито выдохнула.

– И конечно же, Уэс предложил заплатить за меня. Попросил меня остаться. А я отказалась. Я бросила его в Малибу.

Прикрыв глаза, я откинулась на спинку стула и прижала руку к груди. Сердце ныло. Болело при мысли о том, что могло бы быть у нас с Уэсом, о будущем, от которого я отказалась. Но не перестала желать. Я хотела этого больше всего на свете. Я не относилась к тому сорту девиц, которые лелеяли великие планы о кучах бабла, роскошных машинах и бесконечной молодости. Нет, я росла в бедности, тяжело работала, заботилась о своей сестренке и помогала папе держаться на плаву. Жизнь Уэса была бесконечно далека от той жизни, что вела я, и, разумеется, это тоже играло роль в его притягательности. Однако мы встретились не в лучший момент. Вот почему мне так легко было пасть в объятия Алека. До того как нам вновь суждено оказаться вместе, надо многое прожить и многое испытать.

– Хотелось бы мне, чтобы ты очнулся.

Я сжала руку отца и снова ее поцеловала.

– Папаня, поскорей приходи в себя. Ты нужен нам. Ты нужен Мэдди. И ты нужен мне.

Моя сестра и Джинель вернулись через пару минут. Я слушала, как Мэдди рассказывает отцу о своих успехах в учебе, намеренно не упоминая того парня – над чем я собиралась позже посмеяться. Затем Джин выложила несколько недавно услышанных анекдотов. Все это время три пары глаз пристально наблюдали за лежащим на кровати мужчиной, высматривая малейшие признаки того, что он все еще здесь. Что он не покинул нас.

Прежде чем я ушла, врач кратко изложил мне возможные перспективы. Физически папа чувствовал себя хорошо, все его травмы зажили практически идеально. Физиотерапевт каждый день работал с его руками и ногами. И они собирались научить этому Мэдди, чтобы дать ему еще один стимул. Меня бесило то, что ей придется всему учиться. И убивала мысль, что меня здесь не будет, что не я помогу нашей семье все это пережить.

К тому времени когда мы вышли из санатория, я была изрядно зла и раздражена. Домой. Мне надо было поехать домой. Съесть домашней еды и закинуться парой банок пива в компании лучшей подруги, а затем хорошенько выспаться, чтобы оставить позади последние два месяца. Завтра мне предстояла встреча с Блейном.

Глава вторая

Мы с Джинель вошли в казино, полные решимости поскорей завершить нашу миссию. Дойти до офиса Блейна, отдать ему чек по второму платежу и убраться оттуда к чертям. На следующий день мне надо было навестить кучу косметических кабинетов, а послезавтра утром я вылетала первым же рейсом в Чикаго на встречу со своим третьим клиентом.

– Как думаешь, почему у него офис в гостинице? – спросила Джин, пока мы пробирались между полуодетых красоток, разносящих напитки.

Еще не было даже десяти утра, но алкоголь уже лился рекой. Есть веская причина, почему окна гостиниц на игровых уровнях непрозрачны. Это создает у игроков ощущение, что все еще рано. Добавьте к этому искусственный шум, музыку, круглосуточные буфеты и напитки, за которые они не должны платить, пока делают ставки, – и вы получите окосевших от выпивки и жажды выигрыша зомби. Только они никогда не выигрывают. В выигрыше всегда остается казино. Это общеизвестный факт, пожалуй, самый известный в мире, однако люди по-прежнему настолько тупы, что продолжают испытывать судьбу, пуская на ветер средства на обучение своих детей в колледже или даже на квартирную плату.

Завзятые игроки, как в случае моего папани, одалживают деньги. Кучу денег. Больше, чем они способны выплатить за всю свою жизнь. Все ради выигрыша, ради госпожи Удачи. Судя по моему опыту, госпожа Удача была бессердечной стервой, дымящей как паровоз, с фальшивыми сиськами и ЗППП.