Глаза Майи вспыхнули, она встала, уперев руки в боки, и показалась Гризельде не на шутку рассерженной.

— Ерунда. Все эти хорошие вещи происходят именно с тобой, и ты либо слишком упрямая, чтобы это признать, либо просто этого боишься, — на какое-то мгновение она опустила глаза, словно подбирая нужные слова, потом впилась в Гризельду долгим, пронзительным взглядом и заговорила очень серьёзно. — Я была твоей подругой почти десять лет, Зи. Десять лет! И только пять дней назад узнала твое настоящее имя. Ты никогда не рассказывал мне о Холдене и обо всем, через что вы с ним прошли. Ты никогда не говорила мне, что ищешь его. Слушай, я всё понимаю — мама-наркоманка, с ранних лет в приемной семье, потом это похищение. Тебе пришлось не сладко. Очень не сладко. Похуже, чем многим. Поверь, я знаю. Я понимаю. Но ты наглухо закрытая. И упрямая. И мнительная. И ты не делаешь себе никаких поблажек, подруга.

— Майя…

— Я не закончила, — проговорила Майя, в широко распахнутых черных глазах блеснула враждебность. — Перестань отталкивать людей, которые искренне хотят тебе помочь, которые о тебе беспокоятся. Я здесь ради тебя. Сабрина здесь ради тебя. Итак, я скажу тебе, что ты сделаешь: ты переедешь в эту квартиру и всё лето будешь заботиться о маленькой мисс Пру, потому что ты любишь этого ребенка, и она отвлечет тебя от грустных мыслей, когда Холден вернётся домой. По вечерам ты будешь читать брошюры колледжей, которые тебе дала Сабрина, и направишь сэкономленные деньги на то, чтобы поступить. А потом, когда наступит сентябрь, и Пру пойдет в детский сад? Ты снова сядешь за учебники. Да, мэм. Не мотай мне тут головой, потому что именно это ты и сделаешь. Ты сильная и умная, Зельда, но тебе пора начинать доверять людям. Ты должна перестать думать, что все они непременно подставят тебя и бросят в беде. Я тебя не брошу. Сабрина тебя не бросит. Просто скажи «да».

Посмотрев на подругу, которая осталась с ней, несмотря на все ее тайны, недоверчивый, упрямый характер, несмотря на все ее страхи, Гризельда почувствовала, как глаза наполнились слезами, а губы тронула улыбка. Может быть, Майя и права. Она могла бы сказать «да». Она могла ухватиться за представившуюся ей возможность и крепко за нее держаться, в надежде, что впереди ее ждет нечто лучшее, чем та жизнь, которой она жила.

Предположим, такое возможно. Предположим, просто, предположим, что она могла бы найти в себе силы и мужество двигаться дальше вместо того, чтобы стоять на месте, застыв во времени на берегах Шенандоа, там, где десять лет назад оборвалась ее жизнь.

Улыбка исчезла с ее лица, зато слезы хлынули с двойной силой.

Холден.

На что ей всё это без него.

Майя присела на край кровати, осторожно приподняв лицо Гризельды за подбородок.

— И уверяю тебя, подруга, — произнесла она. — В конце концов, ты и это поймёшь.

— Что? — прорыдала Гризельда.

— А то, что вам двоим суждено быть вместе, — сказала Майя, глядя на нее с ласковой, уверенной улыбкой. — Просто, еще не время.

***

Холден принял в квартире у Майи душ, а когда стал одеваться, из заднего кармана его джинсов выпала визитка лейтенанта Джонса. Подняв ее с пола, он сел на унитаз и посмотрел на карточку.

Вчера ночью он улегся на больничную койку вместе с Гри, откинувшись на спинку кровати. Она спала, положив голову ему на грудь и тесно прижавшись всем телом к его ногам. И пока она спала, Холден достал телефон и некоторое время провел в интернете, изучая информацию о корпусе морской пехоты.

С официального сайта на него посыпались слова «гордость», «командные качества» и «перспективы», они вселили в него такую надежду, которая раньше наполняла его жизнь только благодаря Гризельде. Он внимательно изучил различные боевые части, сосредоточенные в Калифорнии, Северной Каролине и на Гавайях, и, по-видимому, разделенные на функциональные подразделения, и это побудило его искать варианты профессиональной подготовки. С тех пор, как лейтенант Джонс подробно рассказал Холдену про части постоянной боевой готовности, такие как артиллерия и пехота, его тянуло именно туда.

В какой-то момент он наткнулся на интернет-форум солдатов морской пехоты, и с трудом сдерживая смех, читал ветку, где один новобранец спрашивал, есть ли такие учебные подразделения морской пехоты, после которых не последует перемещение в зону боевых действий. Морпехи отреагировали с присущей им откровенностью и сообщили новичку, что если он не хочет воевать, то морпеха из него явно не получится. И Холден ощутил внезапный прилив гордости, поскольку подумал, что очень хотел бы сражаться за свою страну, за Гри и своего ребенка, за лучшую жизнь. Более того, для него, чёрт возьми, это было бы огромной честью.

«Из меня получится настоящий морпех», — раздалось у него в голове с надеждой и гордостью.

И взяв с раковины свой мобильный телефон, он набрал номер с визитной карточки лейтенанта Джонса.

— Призывной пункт морской пехоты США. Джонс слушает.

— Сэр, это Холден Крофт. Мы уже встречались…

— Как твоя женщина, Крофт?

— Идет на поправку, сэр.

— Ну так, ура! Что ты надумал?

— Я не хочу ждать. Вчера вечером я много об этом прочитал, сэр, и хочу быть достойным стать одним из немногих. Я хотел бы встретиться с Вами завтра утром, перед своим отъездом в Западную Вирджинию.

— Ты уверен, сынок?

— Более чем, сэр.

— Тогда завтра в девять, Крофт. Призывной пункт Балтимора. Посмотрим, удастся ли сделать морпеха из звезды кулачных боёв.

— Спасибо, сэр.

— Увидимся завтра, Крофт.

***

Не так давно Майя ушла на работу, чтобы дать Гризельде возможность спокойно и без излишнего давления обдумать предложение Маклелланов.

По своей природе Гризельда была очень недоверчивым человеком. Она доверяла Майе — и Холдену — насколько у нее получалось доверять другим людям, но их и так было минимум, к тому же один из этих людей в ближайшем будущем исчезнет из ее жизни. Как справедливо заметила Майя, Гризельда даже от своей лучшей подруги скрывала своё прошлое, а если совсем честно, то и будущее с Холденом. Она забилась в своеобразную эмоциональную одиночную камеру, что делало невозможным практически любое движение вперед.

Но, может, Майя и права: может, пора Гризельде перестать считать себя брошенным ребенком, провинившимся подростком или никудышным взрослым. Холден ее простил, даже сказал, что своими действиями она непреднамеренно спасла ему жизнь. Может, настало время увидеть себя такой, какой ее видят Холден и Майя — умной и сильной. Умной и сильной. Эти слова показались ей такими хорошими, такими правильными, что она чуть не расплакалась, потому что если бы у нее была воля и стремление чем-то в этой жизни обладать, то именно этими двумя качествами.

Если она примет предложение Маклелланов и какое-то время бесплатно поживет в их квартире, она все же может им это возместить, занимаясь чем-нибудь полезным: каждое утро готовить Пру обед и присматривать за ней бесплатно по вечерам в выходные дни. Когда у нее не будет занятий, она могла бы отвечать на телефонные звонки в «Нянях на Девятой» или обучать новеньких девушек, которые ищут работу по уходу за детьми. К тому же, если она будет загружена работой, у нее не останется времени грустить по Холдену.

У нее сжалось сердце, и она непроизвольно поморщилась. Пока она здесь планирует увлекательную и полную надежд новую жизнь с роскошной бесплатной квартирой и колледжем, Холдену придется вернуться в Западную Вирджинию, чтобы вкалывать на ненавистной работе на стекольном заводе и заботиться о матери своего ребенка, которую он не любит. Не любит… И тут ей в голову пришла страшная мысль: а что, если совместная жизнь их сблизит? Что, если они с Джеммой посмотрят на малыша, которого они произвели на свет, и снова полюбят друг друга? Что, если Холден решит, что хочет создать полноценную семью с Джеммой и ребенком, и в его жизни нет места для Гризельды? Что если он никогда за ней не придет?

Умная и сильная.

Она смахнула слезу и, как смогла, сделала глубокий вдох, вздрогнув от пронзительной боли в груди. Потому что как бы сильно она ни любила Холдена, ей все равно нужно устраивать свою жизнь, получать образование, найти себе применение, писать сказки, помогать другим. Нет, полюбить она больше никого не сможет, потому что умрёт с именем Холдена на ее губах. Но все-таки у нее еще может быть нормальная жизнь. После всего того, через что ей пришлось пройти, она заслужила право на нормальную жизнь.

От этой мысли у нее захватило дух, и глаза наполнились слезами.

Она заслужила право на нормальную жизнь.

Долгие годы Гризельда убеждала себя в том, что после того как она заставила Холдена залезть в грузовик и бросила его на берегу Шенандоа, не достойна ничего хорошего. Она заслужила все эти гнусности и мерзости, что с ней произошли. Но теперь, исцелённая силой его любви и великодушия, она начала себя прощать. И прямо здесь, прямо сейчас, она разрешила себе стремиться к счастливой жизни, которую, как заметила Майя, Сабрина Маклеллан преподносит ей на чертовом блюдечке с голубой каёмочкой.

Она всегда будет любить Холдена.

Ей всегда будет не хватать Холдена.

Но пока у нее нет возможности быть с ним, она будет жить и постарается стать счастливой. И когда-нибудь — хотелось бы надеяться, что когда-нибудь — они снова будут вместе.

Дверь в палату скрипнула, Гризельда подняла глаза и увидела, как вошёл Холден. Его тёмно-русые волосы блестели и были аккуратно причёсаны, уголки его губ — его прекрасных губ, которые с такой страстью и нежностью ласкали ее в охотничьем домике, — приподнялись в выжидательной ухмылке. Приблизившись, он вытащил из-за спины букет цветов. Они были в основном желтыми и лиловыми, как полевые цветы на той поляне, где она снова влюбилась в него, раз и навсегда. Когда он протянул ей букет, она скользнула взглядом по его руке и увидела там изображение своего лица, а рядом с ним — буквы «Х+Г», въевшиеся в его кожу и окрасившие ее в черный цвет. Её инициалы. Её лицо. У него в груди бьётся её сердце. А у неё в груди — его.