— Навсегда, Холден.

Одним стремительным движением рванув ее к себе, он вонзился в нее до упора. Она задохнулась от неожиданности, но не отвела от него пристального, ласкового взгляда своих глаз, от которого у него защемило сердце, потому что он с легкостью прочитал этот взгляд и понял, что она, наконец, отдала ему себя без остатка. Она больше не сдерживалась. Ее сердце, ее жизнь, ее будущее — все это целиком и полностью принадлежало ему.

— Я хочу тебя, — сказал он, отодвинув ее бедра назад, потом снова притянув их к себе до полного проникновения.

— Я люблю тебя, — сказал он, насаживая ее туда и обратно на свой твердый, набухший, пульсирующий член.

— Я выбрал тебя, — сказал он.

Оставаясь глубоко внутри нее, он просунул ей под спину ладони и поднял ее вверх, усадив себе на колени, так что она оказалась на нем верхом.

Ее груди вжались в твердые мышцы его груди, и он задвигался в ней медленно, неспешно, наблюдая за тем, как вспыхнули и закатились ее глаза, потом наклонился и захватил ее губы своими. Его язык закружился вокруг ее языка. Холден почувствовал, как она скрестила щиколотки у него за спиной, стенки ее лона напряглись вокруг его члена, который с каждым толчком вколачивался в нее все быстрее, а она сильнее и сильнее сжимала ногами его талию.

— Подожди меня, — выдохнул он, ощущая нарастающее давление, жар и огненный водоворот внизу живота, в глазах замелькали искры, все говорило о том, что он приближается к кульминации и почти готов взорваться.

— Холден, я не могу… я…

Скользнув руками вверх по влажной коже ее спины, он нежно обхватил ладонями ее голову, вынуждая ее взглянуть на него.

— Я прыгаю, ты прыгаешь, — сказал он.

Слова легко сорвались у него с губ, не смотря на то, изначально принадлежали ей. Он заглянул в ее потемневшие, полузакрытые глаза.

— Подожди меня, Гри.

— Кончи со мной, Холден, — задыхаясь, произнесла она, ее внутренние мышцы так крепко стискивали его, словно их тела действительно слились в одно.

— Да, — прохрипел он. — Сейчас!

Обхватив ее руками, он вонзился в нее в последний раз, и они оба разлетелись на части, сжимая друг друга в объятьях и выкрикивая имена, пока их тела двигались в первобытном ритме любви, страсти и наслаждения.

— Навсегда, ангел, — прошептал он ей в плечо, осторожно укладывая ее на простынь, а затем вышел из нее и перекатился на кровать рядом с ней. Он привлек ее в свои объятия, замирая от благодарности и любви. Он был прежним, счастливым, живым, вновь в этом сладком плену, где его сердце и душа целиком и полностью принадлежали ей. Тогда, сейчас, и…

— Навсегда, — ответила она, прижимаясь к нему своим телом и засыпая в его объятиях.

Глава 24

— Холден?

— Да?

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

Да постоянно.

Они жили у Хозяина уже шесть месяцев, и побои никогда не прекращались больше, чем на день или два, после чего они снова делали что-то не так, и всё начиналось заново. Список недопустимых поступков?

Разговаривать друг с другом о чем-либо, кроме предстоящей работы.

Перешептываться друг с другом.

Касаться друг друга, даже случайно.

Называть друг друга Холденом или Гризельдой.

Пререкаться.

Плакать, говорить или двигаться, когда он зачитывает Библию.

Вообще плакать.

Обращаться к нему как-то иначе, чем «сэр».

Разумеется, пунктов в списке будет ещё больше, но и эти уже довольно трудно выполнять.

«Хотя, самое сложное — это не смотреть друг на друга», — думал Холден, заставляя себя не поднимать взгляд.

Гри перемешивала в огромном котле кукурузные початки, а затем перекладывала их в большую бочку, заполненную принесенным с улицы снегом и льдом.

Холден должен был вынимать оттуда охлажденные початки и лущилкой для кукурузы срезать с них зерна, чтобы потом раскладывать кукурузу по консервным банкам. Когда у него набиралось достаточно зерен, он добавлял в них щепотку соли и закатывал в банки, оставляя сверху сантиметра два незаполненного пространства.

Когда у него набиралось шесть банок, Хозяин помещал их в автоклав, расположенный с другой стороны амбара (прим. Автоклав - аппарат для нагрева под давлением выше атмосферного). Именно туда он сейчас и ушел. Именно поэтому Гриз рискнула заговорить.

— Н-н-нет, — сказал он, вскинув глаза, и стал тревожно поглядывать, не возвращается ли Хозяин, расстегивая на ходу пряжку ремня, чтобы исполосовать им спины. — И тебе не стоит.

— Это выше моих сил, — вздохнула она, подняв щипцы и по очереди перекладывая обваренные початки кукурузы.

Сегодня утром она уже дважды обожглась, и, если это случится снова, он больше не выдержит.

— С-с-сосредоточься на том, что д-делаешь.

Холден отмерил чайную ложку соли для следующей порции. Он зачерпнул пригоршню кукурузных зерен и засыпал их в банку. Закатывая их одну за другой, он старался не насыпать слишком много, иначе Хозяин швырнет банку об стену и прикажет Холдену все переделывать. Он нервно скользнул взглядом по стене, где на видавших виды досках плотной серой коркой застыло октябрьское яблочное пюре. От воспоминаний об этом у него застучало в висках.

Гри вернулась к бурлящему котлу, звеня закрепленной у нее на щиколотке цепью. На мгновение это напомнило Холдену звон рождественских колокольчиков, и он подумал, что, должно быть, уже совсем скоро Рождество. Не то, чтобы в это Рождество кто-нибудь по нему тосковал. Бабушка умерла еще в прошлом году. Он бросил быстрый взгляд на Гри и подумал, что если бы ему пришлось выбирать, с кем провести Рождество, он бы с удовольствием провел его с ней, где бы они ни находились.

— С-с-скоро Рождество. Н-н-не думай о с-смерти. Думай о Р-рождестве, — не поднимая глаз, прошептал он.

— Рождество, — с тоской пробормотала она. — У меня никогда не было такого Рождества, какое показывают по телевизору.

Холден поднял глаза, но Хозяин все еще был с той стороны амбара, вне поля зрения.

— Это волшебно. Однажды, когда я стану п-п-папой, у м-моих детей будет с-самое лучшее в мире Р-рождество. У тебя тоже, Гриз.

— Ты будешь хорошим папой, Холден. Самым лучшим.

«Самым лучшим, — подумал он, зачерпнув очередную пригоршню зерен. — Что бы ни случилось, я буду самым лучшим».

— Да, Г-гриз. Я тебе обещаю.

***

Сначала Холдену показалось, что стук — это продолжение его сна о том, как в ту первую холодную зиму они консервировали кукурузу в амбаре у Калеба. Он вздрогнул и, пока его сознание пыталось отделить сон от реальности, сильнее прижал к себе Гризельду. Консервы = сон. Охотничий домик = реальность. Гри боится умереть = сон. Гри в его объятьях = реальность.

Стук не прекращался.

Стук = реальность.

Холден заморгал, щуря в темноте глаза, и сообразил, что за окнами раннее утро. Рассвет, в лучшем случае часа четыре или, может, пять. И да, кто-то стучал во входную дверь дома. Как по тревоге, он вскочил с кровати, схватил с пола джинсы и, надев их, наспех застегнул пуговицу с молнией, затем поднял с пола футболку и одним резким движением натянул ее через голову. А что, если гребаный Джона каким-то образом выяснил, где они?

Убедившись в том, что Гризельда мирно спит, и твердо решив от всего ее оберегать, он бесшумно прикрыл дверь и босиком прошел через общую комнату. Кто бы это ни был, лучше ему не доставлять неприятностей, потому что Холден ко всему готов. Остановившись у входной двери, он хрустнул костяшками пальцев.

— Кто там? — прорычал он. Его голос звучал тихо и угрожающе.

— Сет? Это ты?

Его плечи расслабились. Это был Клинтон.

Холден отпер замок и распахнул дверь.

— Ты меня так до сердечного приступа доведешь.

— Извини, — произнес Клинтон, стоя на крыльце и протягивая Холдену стаканчик горячего кофе «Данкин Донатс». — Я понимаю, что еще рано.

— Рано? Да еще ночь.

— Не, — сказал Клинтон, сделав шаг назад. — Уже почти пять. Мне к семи на работу, поэтому я подумал, что поймаю тебя пораньше, а потом поеду обратно.

— Что случилось? — спросил Холден. — Твой отец в порядке?

— С отцом все хорошо. Твоя, э-э, твоя подруга проснулась?

Холден покачал головой, открыв стаканчик с кофе.

— Она спит.

— Выйди сюда, посиди со мной немного, — Клинтон опустился в кресло-качалку, в котором Гри всегда писала свои сказки.

— Конечно, — Холден прикрыл за собой дверь, размышляя, что такого важного могло произойти, чтобы ради встречи с ним Клинтон выехал из Чарльзтауна в четыре часа утра. — Тебя кто-то беспокоит?

— Ничего подобного.

Холден сел, закинув ноги на перила. Было свежо, над цветочной поляной стоял предрассветный туман. На секунду он подумал о том, чтобы разбудить Гри, потому что это было похоже на декорации к ее сказкам.

Он повернулся к Клинтону.

— Так что?

Клинтон сделал большой глоток кофе, затем наклонился вперед, уперевшись руками в бедра.

— Сет, тебе нужно вернуться.

Холден ощетинился на то, что его назвали Сетом, но друга поправлять не стал.

— Что, твой отец сдал дом?

Поморщившись, Клинтон покачал головой, затем снова отпил кофе.

— Не знаю, как и… Черт возьми, Сет. Джемма беременна.

Ему стало нечем дышать. Уставившись на мрачное лицо Клинтона, он прижал руку к бешено колотящемуся сердцу.

— Ч-что?

— Она пыталась с тобой связаться. Но говорит, ты ее игноришь, не отвечаешь на ее сообщения. Её постоянно тошнило. В конце концов, она не выдержала и рассказала мне, почему.

— Это враньё, — сказал Холден, чувствуя, что у него кружится голова. Он прикрыл глаза, пытаясь привести мысли в порядок. — М-мы предохранялись.

— Она упоминала об этом. Сказала, что, возможно, пару ночей вы были не совсем осторожны, поскольку оба выпили лишнего. Возможно, средства защиты оказались… бракованными.